Операция У

В отличие от Алекса Стоуна, Сунь Высунь проник на территорию России элементарно - под видом мешочника, которые сотнями едут в поездах по КВЖД. Конечно, пришлось дать взятку пограничникам - но это было обычное дело и никто из едущих не возмущался.

После этого добраться до Нижнего Пропила, имея при себе паспорт на имя Кабаргуева Петра Николаевича, уроженца города Абакана, не составляло практически никаких трудностей. Сунь прибыл в Нижний как раз в тот день, когда завлаб Гадюкин А.А. провел свой последний в жизни опыт по схеме покойного Леши Кружкина.

Уже на следующий день у пивной он услышал, что "в НИИ опять чего-то рвануло. Говорят, человек пять померло...", а когда прочитал заметку в газете "Вечерний Пропил", то понял, что поспел вовремя. Там же, в пивной он услышал, как один из мужиков вдруг крикнул:

– Фидя! Иди к нам! Как у вас там в институте-то, коровы не околели?

Сунь Высунь увидел грузного бородатого мужика, который подошел к группе мужчин, пьющих пиво и, приняв от них налитый наполовину стакан, стал что-то горячо объяснять. Визуальный контакт был установлен.

Теперь оставалось вступить в прямой контакт. Агент 05 еще раз проверил в карманах наличие валюты и расстегнул еще одну пуговицу на рубашке: становилось жарко.

f

– Иван Степанович? Здравствуйте! Можно к вам?

Полковник ФСБ в отставке Глухарев в этот жаркий день копался в саду, поливая клумбы с цветами, поэтому никак не ожидал к себе гостей. Впрочем, за исключением его младшего сына, жившего в Верхнем Пропиле, его никто и не навещал. Старший сын погиб при исполнении великого интернационального долга.

Глухарев обернулся: у изгороди стоял средних лет мужчина в ветровке поверх белой рубашки и тренировочных брюках "Адидас". Все это дополняли кроссовки той же марки.

"Наш, сразу видно", - профессиональным глазом прикинул Иван Степанович и распахнул калитку:

– Прошу, прошу, что называется к нашему шалашу, снимите курточку-то, или что, нельзя?

Зайцев засмеялся:

– Старого чекиста не обманешь! Здравствуйте еще раз. Сергей Зайцев из Москвы...

Иван Степанович крепко пожал протянутую руку:

– Рад, очень рад. Наконец-то Москва поняла важность происходящих событий. Ведь это же революция в технологии!

– Ну, это еще преждевременно утверждать, Иван Степанович. К тому же, как вы, наверное, знаете, произошло очередное ЧП, образцов опять нет...

– Так это вот почему рвануло!
– охнул Глухарев, - А я-то подумал: ученья идут!

– Город тоже так подумал..., - сурово добавил Сергей, - Но мы-то с вами знаем, что за этим стоит!

– Я не знаю, - честно признался отставной чекист и, вытащив пачку LM, закурил сигарету. Сергей тоже закурил.

– Понимаете Сергей э-э..

– Васильевич..., - подсказал Сергей, - Кстати, вот мое удостоверение...

– Понимаете, Сергей Васильевич, все это дело с самого начала покрыто какой-то смертоносной тайной. Все люди, знавшие хоть что-то о тайне опытов, умирали один за другим. Остался только завлабораторией Гадюкин, да и тот уже почти сумасшедший...

– Гадюкин тоже умер. Сегодня, - тихо заметил Сергей.

– Вот видите!
– всплеснул руками Глухарев, - Становится просто страшно. Может быть законсервировать лабораторию?

– Вы лучше расскажите всё, что вам известно по объекту "Х", а то вся информация - из вторых рук, - Сергей присел на лавочку, стоявшую под деревом. Глухарев присел рядом.

– Я знаю, вероятно, не больше вашего. Лаборант Кружкин проводил во внерабочее время какие-то опыты по своей схеме с использованием неизвестных компонентов. В результате неуправляемой реакции погиб и он и наш сотрудник Ершов, который прикрывал объект под видом пастуха.

– А сторож Шварцман? Что с ним?

– Пустое место, - махнул рукой Глухарев, - Его делом было только негласно приглядывать за сотрудниками, да и то больше по части прихода на работу и ухода с неё. К тому же он в прошлом году погиб на охоте: кто-то застрелил его из дробовика...

– Вот как!
– встрепенулся Сергей, - В документах об этом ничего нет.

– Да, - кивнул Иван Степанович, - Это я не пустил информацию.... За что и ответствую, - с этими словами Глухарев широким жестом обвел свое приусадебное хозяйство, весьма тщательно ухоженное.

– Кстати, сейчас пастухом там Зиновьев Владимир Ильич, по кличке "Фидель". У него резидент Деревянко жил. Этот идиот Дроздов подумал, что в качестве пастуха Фидель будет выглядеть весьма привлекательно для последующих резидентов!

– А вы думаете они будут?
– поднял бровь Сергей.

– А как же, батенька! Должны быть! Тайна-то не раскрыта! И сегодняшний взрыв - тому подтверждение!

– Так почему же тогда Дроздов - идиот? По-моему, очень умно придумано...

– Во-первых, Дроздов всегда был идиотом, - со злостью сказал Иван Степанович, - А во вторых, на нашей работе требуются люди с холодной головой и чистыми руками, а этот Фидель руки не мыл по неделям и голова у него была постоянно горячая с похмела. Про сердце я уж и не говорю... Я вот сейчас книгу пишу...

– Про цветы?
– вставил Сергей.

– Почему про цветы?
– удивился Глухарев, - Про нас, чекистов. "Как выплавлялась сталь" называется. Так вот там я пишу про наш долг перед Родиной, народом, партией, - на последнем слове он споткнулся.

Сергей ухмыльнулся. Про это он мог рассказать не меньше Глухарева. Про чувство долга он знал многое:

В дополнение ко всем нормальным чувствам, которым наделен homo sapiens, и чувству "глубокой благодарности", присущей только советскому человеку, ему, кроме того, всегда приходилось пребывать в ощущении чувства вечного долга.

Характерно, что это чувство всегда могло только расти, а долг никогда не уменьшался:

коммунист должен был быть образцом поведения в семье и на работе, комсомолец должен был брать пример у коммуниста и должен был готовить себя ко вступлению в ряды КПСС, пионер должен был брать пример с комсомольца и, в свою очередь, должен был быть примером для всех ребят, ну и так далее, вплоть до вхождения обратно в утробу матери, откуда вы все-таки должны появиться.