Оракул с Уолл-стрит 5

— Мистер Уигин, а вы пытались оценить общий объем маржинальных кредитов по всей банковской системе?

Он кивнул, доставая еще один документ.

— Мы с коллегами из других крупных банков обменялись конфиденциальной информацией. Неофициально, разумеется. Общая сумма превышает девять миллиардов долларов.

Девять миллиардов. Больше, чем я предполагал.

— И какова совокупная способность банков поддержать рынок в кризисной ситуации?

Уигин встал, прошелся по кабинету к окну, выходящему на Гудзон.

— В лучшем случае, пятьсот миллионов долларов. И то при условии, что все крупные банки объединят усилия.

Пятьсот против девяти миллиардов. Соотношение один к восемнадцати. Безнадежно.

— Понимаете теперь, почему меня так встревожили ваши предупреждения? — Уигин обернулся ко мне. — Если вы правы, и серьезная коррекция действительно неизбежна, то никакие частные меры не помогут. Потребуется вмешательство Федеральной резервной системы.

— А ФРС готова к такому вмешательству?

— Вот в чем проблема, — он вернулся к столу, сел в кресло. — Рой Янг и большинство членов совета директоров ФРС считают, что рынок способен к саморегулированию. Они против активного вмешательства в рыночные процессы.

Я знал из истории, что такая позиция сохранится до самого конца. Федеральная резервная система поймет необходимость решительных действий только после полного краха банковской системы. Слишком поздно.

— Мистер Уигин, предположим, что банки все-таки решат действовать сообща. По образцу Дж.П. Моргана в 1907 году. Какие шаги вы бы предприняли?

Уигин задумался, барабаня пальцами по столешнице.

— Во-первых, создание стабилизационного фонда. Пятьсот миллионов долларов, распределенных между крупнейшими банками пропорционально их активам. Во-вторых, координация покупок ключевых акций для поддержания цен. В-третьих, временное прекращение выдачи новых маржинальных кредитов.

— А психологический эффект? — спросил я. — Как убедить публику, что ситуация под контролем?

— Тут нужен авторитетный голос, — ответил Уигин. — В 1907 году таким голосом был Морган. Сейчас его сын, Джек Морган, не обладает влиянием отца. Чарльз Митчелл слишком оптимистичен. Нужен кто-то другой.

Мы просидели еще час, обсуждая детали возможного плана стабилизации. К концу встречи у нас получилась детальная схема действий на случай кризиса.

— Стерлинг, — сказал Уигин, провожая меня к выходу, — я организую встречу с руководителями других крупных банков на этой неделе. Сможете присутствовать в качестве консультанта?

— С удовольствием. Но должен предупредить, времени остается очень мало.

— Насколько мало?

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Дней десять. Максимум две недели.

Уигин побледнел, но кивнул.

— Тогда встреча состоится завтра вечером. Я свяжусь с вами завтра утром.

Покидая здание Chase National Bank, я чувствовал смесь надежды и отчаяния. Надежды, потому что крупнейшие банкиры наконец начинали понимать серьезность ситуации. Отчаяния, потому что понимали слишком поздно.

Пятьсот миллионов долларов против девяти миллиардов маржинальных кредитов. Это как попытка остановить лавину детской лопаткой.

Но попытаться мы должны. Даже если спасем лишь десятую часть от грядущих потерь, это будут сотни тысяч семей, которые не лишатся крова и средств к существованию.

На Уолл-стрит время клонилось к закрытию торгов. Биржевые клерки начинали подводить итоги очередного рекордного дня. Dow Jones закрылся сегодня свыше трехсот пятидесяти пунктов, новый исторический максимум.

На следующее утро, я прибыл в офис в половине седьмого, намереваясь подготовиться к вечерней встрече с банкирами. Но едва я успел снять пальто, как мисс Говард постучала в дверь кабинета.

— Мистер Стерлинг, — ее обычно невозмутимый голос звучал встревоженно, — пришла срочная телеграмма из Лондона. Помечена как «крайне важная».

Она протянула мне желтый бланк Western Union Telegraph Company. Отправитель Джеймс Уилсон из лондонского банка Rothschild Sons, с которым я наладил деловые отношения несколько месяцев назад при переводе части активов в европейские банки.

Текст телеграммы заставил меня похолодеть:

«СТЕРЛИНГ ТОЧКА CLARENCE HATRY GROUP ОБАНКРОТИЛАСЬ ВЧЕРА ТОЧКА ПОТЕРИ ДВАДЦАТЬ МИЛЛИОНОВ ФУНТОВ ТОЧКА ЛОНДОНСКАЯ БИРЖА В ПАНИКЕ ТОЧКА ЕВРОПЕЙСКИЕ ИНВЕСТОРЫ МАССОВО ВЫВОДЯТ КАПИТАЛЫ ИЗ АМЕРИКИ ТОЧКА РЕКОМЕНДУЮ ЭКСТРЕННЫЕ МЕРЫ ТОЧКА УИЛСОН»

Я опустился в кресло, перечитывая телеграмму.

Clarence Hatry один из крупнейших финансовых промоутеров Лондона, контролировавший империю из сталелитейных, судостроительных и фотографических компаний. Двадцать миллионов фунтов — это около ста миллионов долларов по текущему курсу. Колоссальные потери для британской экономики.

Но главное не размер банкротства, а его последствия. Европейские инвесторы, напуганные крахом Hatry Group, начнут выводить деньги из всех рискованных активов. В том числе из американских акций, которые многие считали переоцененными.

— Мисс Говард, — позвал я секретаршу, — соедините меня с телеграфным агентством Reuters. Нужны последние новости из Лондона.

Через десять минут я получил подробности. Кларенс Хэтри арестован по обвинению в мошенничестве и подделке документов. Его группа компаний контролировала активы на сумму свыше тридцати миллионов фунтов, большая часть которых оказалась фиктивной.

Лондонская фондовая биржа потеряла за день четыре процента стоимости. Крупнейшее падение за последние два года.

Хуже того, Reuters сообщало о панических продажах американских акций европейскими инвесторами. Представители крупнейших лондонских банков уже телеграфировали указания своим нью-йоркским отделениям о сокращении позиций в американских ценных бумагах.

Я схватил телефонную трубку, набрал номер биржевого зала.

— Это Стерлинг из «Стерлинг, Харрисон и Партнеры». Дайте мне Джимми Коннорса.

Коннорс, один из старших брокеров на паркете, мой неофициальный информатор о настроениях на торговой площадке.