Орел и полумесяц
Шрифт:
Габриэль какое-то время молчала, плотно прикрыв веки, должно быть, вновь испытывая ту же боль. Антоний сам не заметил, как нежно овладел ее рукой. Она не стала ее убирать.
«Бедная девочка! — сказал себе друг Цезаря. — Для меня махать мечом и кого-то убить, что стакан вина выпить, а вот для нее…»
— Крафстар подошел ко мне с торжествующей улыбкой, говорившей об одном: он обманывал меня с самого начала, все это было спланировано им. Он начал говорить мне о том, что его богу была нужна не только кровь жертвы, но и моя былая чистота души. Она тоже была принесена в жертву ему. «В этот мир он войдет именно благодаря тебе», — сказал он напоследок. «Что? Нет… нет…» — пролепетала я. Потом в храм вбежала Зена и кинулась ко мне, начав расспрашивать меня, что произошло. Я же смогла внятно произнести только два слова: «Я убила…» «Что ты такое говоришь, девочка? — почти прикрикнула на меня она. — Ты бредишь!» Конечно же, она не хотела верить в то, что я могу кого-то убить. Дальнейшее я помню смутно, как сквозь туман… кровавый туман. Крафстар обернулся каким-то рогатым чудовищем. Его истинный облик оказался таким же, как его
— Варвары… — протянул Антоний.
— Если бы не Зена, мы бы сейчас с тобой не разговаривали, но, может, так было бы даже лучше для меня.
— Не говори ерунды, — резко бросил он ей, сжав ее руку.
— Помимо Зены у меня появились и другие неожиданные защитницы. Их называли баньши, и, как я узнала потом, это были неупокоенные души неверных жен и прислужницы того же Дахока. Они кланялись мне так, будто я была королевой и говорили, что хотят служить мне и моему ребенку. Такие защитницы пугали меня еще сильнее, чем враждебно настроенные и невежественные крестьяне. Стало совсем худо, когда воины местного ордена также начали охотиться за мной, желая смерти и мне, и моему еще не родившемуся ребенку. Они называли его вратами, через которые Дахок войдет в этот мир. От происходящего я сходила с ума, разрываясь между начавшими пробуждаться материнскими чувствами к тому, вернее, к той, кого я носила под сердцем, и страхом перед тем, что вместо обычного человеческого ребенка во мне мог находиться какой-то монстр. Последняя страшная догадка подпитывалась тем, что беременность у меня протекала совершенно необычно, а ребенок рос во мне не по дням, а по часам. Вскоре он стал проситься на волю. Казалось, все было против этих родов: люди, животные, природа и даже какая-то часть меня. Давать жизнь другому существу — это очень страшно…
— Погоди-ка, — почесал за ухом Антоний, — а разве твой ребенок был не от Юлия? И где он сейчас? Вы с Зеной всегда путешествовали только вдвоем…
— Наберись терпения, — сказала ему Габриэль, — я уже подхожу к развязке этой печальной истории. Нельзя сказать, чтобы роды у меня были тяжелыми, но я отчаянно боялась происходящего со мной, чем только делала себе хуже. Наконец, все закончилось, и я услышала нежный детский плач — плач моего ребенка, которого принявшая у меня роды Зена тут же показала мне. Со слезами радости я взяла малютку на руки, мысленно прося у нее прощения за то, что временами не хотела ее и думала о ней со страхом. Зена какое-то время умиленно смотрела на меня… на нас, но потом на лице ее появилось встревоженное выражение, и моя подруга проговорила: «А что, если она действительно окажется злой?» «Этого не может быть, — чуть не сорвалась на крик я, — но даже если это случится, я помогу ей также, как помогла тебе! Это моя надежда… так я ее и назову — Надежда!» «А если ей уже ничто не сможет помочь? — не унималась Зена. — Вспомни, она ведь не только твоя дочь, но и дочь бога зла Дахока.» Я покачала головой и чуть виновато улыбнулась, после чего произнесла: «Зена, она не может быть его дочерью. Я не знаю, что тогда произошло со мной в храме, но моя Надежда родилась не от какого-то огненного духа, а от человека из плоти и крови. Она — человеческое дитя, пусть и не совсем такое, как обычные дети. Я должна тебе кое-что рассказать. Прости, что не сделала этого раньше…» Зена изумленно посмотрела на меня и проговорила: «Ты… ты о чем?» И тут я рассказала ей обо всех подробностях своей роковой встречи с Цезарем. Слушая меня, она мрачнела все больше и больше. Моя исповедь убила ее. «Как ты могла? — простонала она, дослушав ее до конца. — Я же говорила тебе, что он за человек! Он влечет к себе как огонек бабочку… и с тем же результатом.» «Он не такой, — попыталась возразить я, — он просто…» «Он просто мерзавец! — не дав мне договорить, процедила сквозь зубы Зена. — Этот человек — зло, а твой ребенок может оказаться похожим на него!» «Но… но…», — принялась мямлить я, поняв, что сделала только хуже, рассказав обо всем этом ненавидевшей Цезаря всеми фибрами души Зене. Теперь у нее было куда большее предубеждение против моей дочери, чем вначале. Она склонилась над моей Надеждой, которую я невольно крепче прижала к себе и принялась разглядывать детское личико, будто уже ища в его чертах сходство со своим врагом. Но моя крошка не была похожа на Гая Юлия… она, вообще, пока что ни на кого не была похожа.
Габриэль немного помолчала, переведя дух, а потом снова вернулась к истории своей Надежды, которую жадно, стараясь не пропустить ни одного слова, слушал Марк Антоний.
— Моя малышка росла и развивалась очень быстро, также как и в моей утробе.
Она становилась настоящей красавицей, одни громадные голубые глаза стоили поэмы! Как-то Зена не очень довольным голосом указала на то, как быстро растет Надежда. Это ли не признак демонической природы? Я не растерялась и нашла, что ей на это ответить. «Цезарь ведь происходит от богини Афродиты, вот моя Надежда и растет быстро! Она такая, как Геракл! — засмеялась я. — Взгляни, она и похожа на Афродиту — волосики и глазки уже такие же!» Зена что-то пробурчала в ответ, на том разговор и закончился. Материнство подарило мне несколько счастливых дней, которые, увы, быстро закончились. Произошло несчастье — игравший с Надеждой воин был найден мертвым. Он был задушен. Зена принялась вопить, что знает, кто убил его и что она положит этому конец.— Наверное, это был кто-то из его товарищей, с которым он что-то не поделил, — предположил Марк. — Варвары же…
— Нет, — вздохнула Габриэль. — Это была Надежда. Тогда я не хотела верить в это и защищала ее как могла от Зены, но дальнейшие события показали, что моя подруга была права.
Антоний хмыкнул:
— Ребенок задушил здоровенного вояку… Верю-верю, как же! Видать, ненависть Зены к Цезарю была уж очень велика, раз она была готова свалить на его маленькую дочь даже чье-то убийство.
— Увы, это действительно была Надежда, — покачала головой Габби, — но тогда я отказывалась в это верить и обманула Зену, сказав ей, что сама убила свою дочь, поняв, какую угрозу для мира несет она в себе. На самом же деле я положила свою дочку в корзинку и пустила ее по реке. Этот мой шаг оказался ошибочным и даже преступным, потому что время спустя моя вернувшаяся и выглядевшая восьмилетней дочь точно также убила сына Зены. Тогда я…
— Тогда ты? — строго спросил Антоний.
— Тогда я решила исправить свою роковую ошибку и отравила ее.
Габриэль опустила глаза.
— Ты убила дочь Цезаря, поверив россказням Зены?! — накинулся на нее Антоний.
— Но она действительно была убийцей, прирожденной убийцей, — с болью в голосе возразила Габриэль. — А еще она была коварна, хитра и умела играть людьми, словно игрушками, точно также как…
— Как Юлий, — закончил за нее друг Цезаря. — Его больше нет и после него не осталось ребенка, а ведь мог остаться. Подумать только, а ведь я пожалел тебя и хотел отпустить на все четыре стороны вместо того, чтобы распять!
— Распни меня, я не хочу больше жить, — простонала Габриэль.
— Ах, так ты смерти ищешь? — злобно проговорил Антоний. — Тогда живи… живи подольше! Ты никогда не задумывалась о том, где жила твоя брошенная дочь до вашей с ней встречи? Нет? А я тебя отвечу. Ее, плывшую в корзинке по реке, нашел тогда я и принес ее к моему Цезарю, только что пережившему страшное горе — утрату любимой дочери Юлии, о которой он говорил тебе тогда. В то время мы, к счастью для бедной крохи, снова находились в Британии. Ты не представляешь, как он обрадовался тому, что у него снова будет дочь. Знаешь, а ведь он тоже назвал ее Надеждой, как ты, только в честь нашей богини надежды Spes, а еще в знак своей надежды на новую, лучшую жизнь. Он говорил, что это дитя было послано ему в награду за все перенесенные им муки! Представь себе, у него тоже было сердце, хоть Зена, похоже, и убедила тебя в обратном. Хотя… чему я удивляюсь, если ты способна поверить даже в то, что твоя дочь, будучи младенцем, голыми руками задушила воина!
— Так она жила у вас в лагере? — пораженно спросила Габриэль.
— Да, — ответил он, — она была всеобщей любимицей. Мы все обожали ее, а еще мы тоже заметили, что она необычный ребенок и не только очень быстро растет, но и дарит удачу и победы Цезарю. Мы считали этого ребенка даром богов, а не проклятьем. Увы, однажды Надежда покинула нас — исчезла, как сквозь землю провалилась. Цезарь говорил, что перед этим она допытывалась у него, кто такая Зена. Он успел сильно привязаться к малышке и я боялся, как бы он не сошел с ума от горя. Так едва и не произошло, но он был очень сильным человеком и смог перенести и этот удар. Подумать только, а ведь это была, как узнаю я теперь, его родная дочь. Нет, я все же распну тебя, жаль, что он этого не увидит! Надеюсь, твоя подружка быстро явится тебе на выручку и последует за тобой.
— Ты так любил его? — тихо спросила Габриэль.
— Да… Он — лучшее, что было в моей жизни. Он для меня, — Антоний тяжко вздохнул, — да он для меня значил тоже, что эта мерзавка Зена для тебя!
Габриэль посмотрела на него и тихо промолвила:
— Я не стану утешать тебя, потому что знаю, что ты чувствуешь сейчас. Мне самой никакие слова утешения не помогли бы, если бы умерла Зена, хоть мы сейчас и в ссоре с ней. А та моя встреча с Надеждой была не последней. Она вернулась к жизни, украв мой внешний облик, и пыталась установить царство Дахока на земле. С этой же целью Надежда стала женой бога войны Ареса, и вместе они хотели создать новую расу Разрушителей — ужасных созданий, которые должны были убить олимпийских богов и уничтожить этот мир. Появлению на свет первого из них мы с Зеной, увы, не смогли помешать, но смогли обмануть этого монстра, заставив его убить Надежду, которую он принял за меня. Его самого убила Зена. Странно, но перед тем, как это существо испустило дух, я успела проникнуться к нему жалостью. Его взгляд, когда он смотрел на меня, думая, что я его мать, был полон любви и нежности. До сих пор я думала, что зло любить не умеет, а получается иначе…
— Так, может, он и не был таким уж злом? — задумчиво проговорил Антоний. — Или был не большим злом, чем, скажем, Юлий или я?
— Я не хочу об этом думать, — сказала, уронив голову на руки, Габриэль. — Но, глядя на мертвых Надежду и Разрушителя, я не испытала ничего, кроме жалости и мучительного чувства вины. Скажу больше, они терзают меня до сих пор. Надежда как была, так и осталась частью меня, не смотря на все, что произошло.
Некоторое время Антоний размышлял, обдумывая все услышанное им от этой маленькой женщины.