Орлиное гнездо
Шрифт:
– Или тебя могут заметить пираты, которых немало в этих водах, - серьезно сказал ее господин.
Штефан поцеловал ей руку, и Василика стала гладить его волосы. Оба ощутили желание, но Василика понимала, что господин не возьмет ее, пока не получит какого-нибудь высшего дозволения… Пока не сможет освятить их любовь благословением церкви, над которой сам смеялся…
“Да ведь ему нельзя жениться на мне!
– озарило ее. – Мехмед узнает, что Штефан христианин… или то, что Штефан и его братья называют христианами: султану доложат шпионы, и тайна ордена откроется. Пожалуй, мой господин взял бы меня даже для того, чтобы спасти от Андраши и его присных:
Да и незаконное дитя им нельзя зачать: Василика знала, что есть способы уберечься от зачатия, но ни один не помогал наверное. Земная любовь никогда не была свободной и безопасной, тем пиром души и тела, которым каждый любовник услаждал себя более в мечтах, чем наяву.
Желудок у нее успокоился, любовное томление прогнало прочь дурноту, и Василика заснула под шум моря.
Сон ее оказался еще страшнее действительности: перед ней хохотала, выхваляясь своей нечеловеческой ловкостью, злоумная Марина, и сулила Василике страшную и скорую смерть…
“Но ведь этого быть не может, что ты говоришь!
– крикнула Василика, поняв наконец, в какую ловушку ее заманила высокородная бесовка. – Нельзя воскресить человека против воли Господа!”
Марина скалилась, подбоченясь и уставив на жертву свои черные бездонные глаза.
“А как ты можешь знать, что это противно воле Господа? Попы напели? Так попы и в меня не верят: не поверят, даже если собственными глазами увидят…”
Марина засмеялась.
“Люди даже глазам своим не верят – ты не знала? Они верят только тогда, когда то, что они видят, похоже на то, во что они верят!”
“Я тебе не верю, хоть ты и обольстила Андраши, - бормотала девушка в жару, ворочаясь на подвесной койке. – Сгинь!”
“Сгину не раньше, чем сгинешь ты, - отозвалась Марина. – Мы все будем здравствовать, пока мы нужны! А мы очень нужны вам, людям! Тебе однажды тоже люди прикажут сгинуть с глаз, и ты тоже не послушаешь…”
Василика вскинула скрещенные руки, защищаясь.
“Я не твоя, не ваша! Государыня сильней тебя, она меня защитит!”
Марина раскинула когтистые руки - глаза ее вспыхнули алым. Боярская дочь безудержно хохотала над Василикой, поводя плечами и пританцовывая, точно у цыганского костра, - дольняя, вольная, сильная, вечная.
“Когда бы и кто бы только смог одолеть меня!”
Казалось, Марина и упивается своею силою – и тяготится ею несказанно, тем более, чем более та вырастает.
“Танцуй со мной, сестра! От нашего танца рухнут царства…”
Василика ахнула и, взмахнув руками, проснулась: она хватала ртом воздух, точно ее только что вытащили из воды.
Штефан был рядом. Василика со стоном упала в его объятия, и он прижал ее к себе так крепко, что она ощутила всего его, его естество. Он был такой же земной, как Марина, и ничего иного Василика и не желала. Она с жадностью поцеловала своего господина.
– Бедная… Бедный мой цветок, - прошептал турецкий рыцарь, трепеща от страсти и жалости к ней.
Конечно, Василика бредила – и, конечно, он все слышал. Теперь покров тайны окончательно спал.
Валашка серьезно и грустно посмотрела турку в глаза – и Штефан выдержал
ее взгляд. Он возложил ей руку на голову.– Клянусь, что никогда тебя не предам.
“Значит, ты предашь все остальное”, - подумала Василика.
Они опять прижались друг к другу, точно были друг другу единственные союзники в целом свете. Но разве не так и все любовники?
– Тебя больше не мутит?
Штефан потянул ее за руку. Он уже не глядел на свою подругу - и улыбался какой-то хмельной улыбкой.
– Пойдем, я пришел сказать тебе, что уже виден Царев город. Мы увидим его на закате, сейчас он прекрасен как никогда…
Василика едва вспомнила, что нужно закрыть лицо; но когда она напомнила об этом своему хозяину, тот только рукой махнул. Абдулмунсиф вытащил ее на палубу, которая была полна народу: но греки и турки, собравшиеся там, даже не посмотрели на мужчину и женщину, которые появились среди них. Все они любовались великим городом.
Константинополь, Царев город, и в самом деле был прекраснее всего на закате – в свой закатный час…
Василика и Штефан обнялись, не сознавая того; глаза их горели одинаковым восторгом – восторгом безумцев или боговдохновенных: Василика не чаяла, не мечтала о такой красоте. Теперь она понимала, почему величайшие владыки мира сражались за обладание Константинополем.
– Пурпур церквей и золото гробниц, храмов вечности, - шептал подле нее ее возлюбленный. – Кровь и жизнь нашей жизни… Вот это – великое чудо света, святая София… А вон там, Василика, стоял Буколеон – дворец моих пращуров, обращенный в руины крестоносцами…
Василика, изумленная и очарованная словами Штефана, повернулась к нему, и он улыбнулся ей.
– Знаешь ли ты, что у тебя самой царственное имя?
– Нет, - шепнула она со слезами.
Василика прежде почти не думала о себе – ни о себе, ни о чем другом, жила точно во сне, от которого только теперь проснулась! А сколько еще людей не живет, а блуждает во снах?
И они долго еще стояли у борта, обнявшись, забыв обо всем, - в преддверии своего земного рая, который приближался с каждым ударом сердца.
“Дорогой мой брат!
Уведомляю тебя, что мы доплыли благополучно. Моя роза так расцвела, как я ее еще не видел: и ведь она знает, несчастная, для чего ее готовят. Она теперь как воин Аллаха в предчувствии рая, который сам скачет на копья и мечи христиан. Не обманываются ли такие праведники ужаснее всего?
Но я знаю, что ты нас не предашь, мой дорогой: иначе, ты понимаешь, – живого или мертвого, тебя настигнет мое отмщение или проклятие. Если на тебя не найдется божественной справедливости, моя будет страшна. Люди не знают, какая страшная сила заключена в душе и воле каждого из них!
Я был слеп, пока не встретил мою княжну, пока не полюбил; но нам слишком многих приходится держать во тьме ради их собственного блага. Теперь же все зашло слишком далеко. Верно ли, что Мехмед теперь слушает Андраши, точно пророка? Наш султан и прежде имел склонность к таким людям – а сумасшествие белого рыцаря он может счесть за особенную благодать.
Господи, мне порою кажется, что мы все сумасшедшие, начиная с султана и кончая моей княжной-рабой… Безумие так заразительно!
Только скажи мне, ради всего святого, что Андраши еще не прослышал о том монастыре… я ему не указал его; и молчал до сих пор, повинуясь голосу души. Теперь же наш князь не получит моего признания никакими путями. Домой мне путь заказан, увы – или хвала Господу!