Ошибка господина Роджерса

На столе появляются колбаса, селедка, сливочное масло, соленые огурцы. Разливаю по стаканам водку. Чокаемся. Молча пьем и закусываем.

– Отличные огурцы, - говорю я, заранее зная, что на это ответит Савельев.

– Маруся. Она у меня стряпуха будь здоров.

– Что ее не видно-то?

– Ушла на курсы. Шитье штурмует.

– Да?!

– А как же. Надо все уметь. На том стоим.

Разговор вроде бы завязался. На душе стало полегче.

– Закруглим?!

– Хватит, - отвечает Савельев, накрывая широкой ладонью свой стакан.

– Неладно тогда получилось...

– Дошло? Значит, не все потеряно. Это хорошо.

– Не жираф вроде бы.

– Жираф, жираф. Особенно после того, как объявился у тебя за границей брат. Только и бредишь иностранными тряпками. Откуда это у тебя?

– А что, разве они не лучше наших? Возьми, к примеру, слесарный инструмент. Сам же им восхищался.

– Опять за свое.

– Дело не только в тряпках, конечно. Ты видел бы, как там живут!

– Кто живет?
– Прищурившись, Савельев насмешливо посмотрел на меня.

– Народ.

– Какой?

– Обыкновенный... австрийский...

– А ты знаешь, как он живет-то?

– Видел, не зря ходил по улицам и магазинам.

– По улицам и магазинам! Нашел тоже, где смотреть. Вот если бы ты побывал в семье рабочего, да еще своей профессии, и не в одной, а в двух-трех, вот тогда можно было бы судить о жизни.

– Вот поедешь и сходишь...
– обидевшись, говорю я.

– И схожу. Меня, брат, красивой тряпкой в витрине магазина не купишь.

Я пришел к нему как к человеку. Действительно, нехорошо тогда получилось.

– По-твоему, меня купили?

– По-моему, да, - откровенно бросает Савельев.

– Да ты что? Ну, знаешь... Не тебе меня учить.

– Таких, как ты, надо носом, понимаешь, носом во все тыкать, глядишь, толк будет.

Ишь, до чего договорился! Носом тыкать.

– Без сопливых обойдемся, - проворчал я и хотел было выйти из комнаты.

– Не сердись. Это правда...
– остановил меня Савельев.

А я еще хотел ему подарить инструменты!

– Молокосос!
– зло бросил я.

– Выходит, исправляешься. Что касается молокососа, точно, люблю молоко и тебе советую. Оно содержит сто солей и разных витаминов, - спокойно ответил он.

От горькой обиды несостоявшегося примирения зашел в пивную. Посидел там. Охмелел. Домой возвратился к вечеру. К моему удивлению, в комнате были Марина и Виктор. Виктора я давно не видел. Они сидели, низко склонившись над столом, заваленным книгами.

– Здравствуйте, молодые люди! Занимаетесь?

– Здравствуйте, Алексей Иванович. С приездом! Вот экзаменую Марину. Завтра ей сдавать...

– Занимайтесь, занимайтесь. Не буду мешать.

– Да мы уже закончили.

– Ну как, способная у вас ученица?
– спросил я.

– О, конечно, Маринка быстро...
– начал Виктор.

Но дочь перебила:

– Перестань меня смущать.

– Хорошо. Марина, а что ты скажешь об экзаменаторе?
– спросил я.

– Беспощадный, папа. Не дай бог попасть к такому,

– Ну вот и обменялись любезностями. Виктор, я слышал, вы начали работать? Нравится?

– Да. Интересно.

– Над чем работаете?

– Папа, не кажется тебе, что ты вторгаешься в запретную зону?
– вступилась Марина.

– -Извиняюсь... Я забыл, что имею дело с особо засекреченным человеком... Как чувствует себя Иван Петрович? Надеюсь, это не секрет?

– Весь в работе. Просил вам передать, чтобы вы его утащили на рыбалку...
– улыбнулся Виктор.

– Утащу. Я привез ему отличные снасти. Между прочим, и вы, Виктор, готовьтесь. Увезу.

– Нет уж, папочка, избавь его от этого дела. Мне он самой нужен!

– запротестовала Марина.

– Виктор, берегитесь женщин-тиранов.

– Что поделаешь, Алексей Иванович, с женщинами надо считаться.

– Ладно. Так и быть, поедем вдвоем.

Вскоре мы с Иваном Петровичем съездили на рыбалку. Хорошо посидели. Он расспрашивал о моей поездке к брату. Интересовался, как тот попал за границу, чем занимается, как я провел время и очень был доволен рыбными снастями.

Вскоре наступил Новый год. Встретили его всей семьей. Было весело и непринужденно.

Так прошло полгода. Вроде бы ничего примечательного за это время не произошло. От Зори поступали письма. Он часто жаловался на плохое самочувствие. Но вот однажды поступило тревожное сообщение. Он писал о том, что заболел и его положили в больницу. Просил по возможности срочно приехать. В подтверждение даже прислал заключение врачей. Из письма и присланной справки было видно, что он лежит в больнице с обширным инфарктом миокарда. Кто не знает, что это такое? Все мы всполошились. Я снова начал бегать по организациям и оформлять поездку.

Наконец разрешение получено. К моим сборам Марина по-прежнему была безучастна. Как будто я уезжал не за границу, а на рыбалку. Когда все было готово, я спросил дочь, что ей привезти.

Марина на это ничего не ответила.

– Она ищет себе купальный костюм, да и туфли не мешало бы, - подсказала жена.

– Мама, я обойдусь без адвоката.

– Ладно, куплю.

Марина промолчала.

– Я не понимаю тебя, почему ты так упрямишься?

– Из принципа.

В это время в коридоре зазвонил телефон. Я, чтобы избежать неприятных объяснений, торопливо вышел из комнаты и снял трубку. Это Виктор просил Марину.

Из дневника Марины

«Отец совсем потерял голову от заграницы. Только и разговор о магазинах, тряпках. Мама под стать папе. До чего же живуча в нас еще мещанская обывательщина. А дядюшка, словно чувствуя, на чем можно сыграть, упрямо развращает моих родителей - шлет и шлет посылки. Конечно, присылает он вещи хорошие, полезные, но нельзя же терять чувство собственного достоинства.

А тут еще прибавилось хлопот и тревог в связи с болезнью дядюшки. Родители замучили врачей и знакомых расспросами об инфаркте и его последствиях. Снова беготня, суетня. Ловлю себя на мысли - мне все это до лампочки. Может быть, это и нехорошо, что меня не огорчает болезнь дяди, но ничего не могу поделать с собой. Как без него было спокойно».

В тихом парке

В Вене меня встретил Роджерс.

– Что с Зорей?
– спросил я, а у самого холодок на сердце от дурного предчувствия.

– О, не беспокойтесь, Алексей Иванович, он через два дня прилетит. Дела, бизнес - все это отнимает много времени. Он очень извиняется и поручил мне заняться вами. Так что вы, как это у вас говорят, в надежных руках...
– Роджерс дружески похлопал меня по плечу.

О болезни - ни слова... Я смотрю на веселое, беззаботное лицо Роджерса и не могу понять, в чем дело. Правда, если присмотреться внимательно, лицо у Роджерса не такое уж беззаботное. Напряжение выдают глубокие морщины, вертикально перерезающие лоб. Роджерс внимательно, даже несколько излишне внимательно, разглядывает меня.