Ослепительный нож
Шрифт:
– Скоро поешь.
– И доверительно примолвил: - Мамутек хотел забрать тебя в зенан.
– Куда?
– не поняла Евфимия.
– Вам более знакомо слово «гарем», - поправился Ханиф.
– Ты шибко полюбилась нашему царевичу и стала бы в его сокровищнице женской отхан хутум, младшей госпожой.
– О!
– возмутилась Всеволожа.
– «Муж-многоженец не всегда ли одинок?» - спрашивал певец Востока Низами почти что триста лет назад.
– Я не охоч до песен старых или новых, - откликнулся Ханиф.
– Однако ты спасала
– Меня? Малую рыбку в ваших сетях?
– печально вопросила Всеволожа.
– Если б ты мог спасти великого князя Василия!
Ханиф даже остановился.
– Нет! Солнце вашего нойона закатилось. Царь не простит Белёва. Царевич Мамутек во зле раздрал тулы на головах пленённых воевод, сорвал с них прилбицы, и барсуковые, и волчьи.
– Зачем опушки с шапок драть?
– негодовала Всеволожа.
– Он тоже не забыл Белёва. Отец чуть было не отдал его в заложники, да ваши отказались, не желая мира.
Воительница предпочла молчать о собственных белёвских похождениях.
– По крайней мере, знаю: наш государь жив!
– перевела она беседу в иное русло.
– Не ведаю: здоров ли он?
– Нет, не здоров, - сказал Ханиф, вводя её в монашескую келью, им захваченную.
Приоткрыл дверь, крикнул повеление и сообщил боярышне:
– Послал за пищей.
Присев на тёмную старую лавку, она сказала горько:
– Есть просьба, Канафи. Желанье сердца! Однако ты не выполнишь.
Муж Асфаны насупился.
– Боюсь, не выполнишь, - не отступала Всеволожа.
– Хотя ты вельми славен, как поведала моя подруга, твоя жена.
Вельможа усмехнулся:
– Только сила человека на земле достойна славы. Хватит ли у меня сил исполнить твою просьбу?
– Хватит!
– уверенно произнесла Евфимия.
– Мне нужно ненадолго воочию увидеть страждущего государя.
– Немыслимо!
– поморщился Ханиф.
– Им заняты лечцы.
– Покуда заняты, никто не помешает. Ужель неисполнимо?
– поднялась боярышня.
Ханиф задумался. Евфимия по каменному лику силилась понять: откажет, не откажет? Мрачность посулила решительный отказ.
– Пошли, - дёрнул головой Ханиф.
Из противоположного крыла длинного дома попали в огород. Всё, что посеяли, взрастили трудолюбивые монахи, татары обобрали, а местами вытоптали. Посреди зелёного разора возвышалась лёгкая постройка: остов из дранья, крытый слюдой. Евфимия узнала: теплица! Подобная была в её саду, однако из стекла. Обитель же не столь богата, чтоб покупать стекло.
– Зачем туда идём?
– спросила Всеволожа. Ханиф сердито взял за руку, можно сказать, втащил в узкую дверь.
Среди теплицы - длинный стол. На столе - голое тело. Над телом - бородач в чалме и белой понке.
– Властитель без одежд!
– значительно сказал Ханиф.
– Ты захотела. Теперь смотри!
– Почему здесь?
– спросила Всеволожа.
– Здесь лекарю достаточно светло.
Храбруша
подступила, содрогнувшись внутренне, видела брусничные от паличных и сабельных ударов грудь и плечи, потом десницу с тремя отрубленными альцами, повисшими на кусках кожи.– Господи!..
Ханиф тем часом перемолвился с лечцом и сообщил:
– Тринадцать ран на голове. Одна рука насквозь обита… Уложил добрую сотню, сам стал синей сукна.
– Он изнемог!
– представила боярышня неравный бой Василиуса.
– Волей Аллаха он был ввергнут в джаханнам, - рек ближний вельможа Мамутека.
– Как по-вашему? А, вспомнил: ад!
– Он не в аду, а с нами, - возразила Всеволожа.
– То предречёт твой Эскулап?
– глянула она на лекаря.
– Продолжит жить великий князь Московский?
– Эс-ку-лап?
– переспросил Ханиф. Вновь перемолвился с бородачом и твёрдо объявил: - Продолжит жить!
– Что будет с ним в плену?
– спросила Всеволожа.
– Аллах подскажет. Уповай на его милость, - сказал Ханиф.
– Царь сохранит ему венец?
– допытывалась дочь боярина Иоанна.
Её могущественный покровитель отвернулся.
– Кто видел сокровенную скрижаль судьбы? Даже Пророк её не видел!
Евфимия понурилась, не споря. Потом поближе подошла к Василиусу.
– В себе ли государь в сей миг?
Ханиф опять - к лечцу. Тот отрицательно повёл челом.
– Не скажет, что с Плещеевым?
– искательно взглянула на бородача боярышня.
– Пленён вместе со мной. Меня ввели в обитель, его внесли.
Вопрос Ханифа и - ответ:
– Тот яшник невредим. Он оглушён. Боярышня склонилась над великим князем:
– Василиус…
Ни губы и ни сомкнутые вежды не дрогнули. Одна ступня босая судорожно дёрнулась…
Ханиф взял Всеволожу за плечо, направил к выходу:
– Довольно!
В келье, им занятой, гостью ждала чашка, выдолбленная из берёзового наплыва - чаги, - полная парного молока.
– Возьми аяк, - подал чашку временный хозяин кельи.
– Испей того, что между кровью и желудком.
Евфимия от Асфаны слыхала: так называется в Коране молоко.
Бритоголовый коротышка принёс ещё один аяк - с мясной похлёбкой.
– Поешь шурпы, - как дома, угощал муж Асфаны. Покуда гостья насыщалась, хозяин отлучился. Обе чашки опустели, когда он вошёл в келью. С ним явился коротышка, блестя бритой головой.
– Сбирайся, Афима, - велел Ханиф.
– Куда сбираться?
– В Мушкаф.
– В Москву?
– Надень чачван, - подал он чёрную сетку из конского волоса, коей татарки прикрывают лицо и грудь.
– Я ведь не мусульманка, - возмутилась Всеволожа.
– Сейчас ты мусульманка, пока не вырвешься отсюда, - пояснил муж Асфаны.
– Прикройся от царевича Ягуба и его людей. Мне не простят, что отпускаю яшницу.
Евфимия прикрылась частой сеткой и ощутила тайну, охватившую её.