Ослепительный нож
Шрифт:
– Покамест он ждёт тебя, - ожесточаясь, ответил князь.
– Ежели не пойдёшь добром, окажешься на одре Чарторыйского. Литвин спит и видит тобой владеть. Мне союзнику противиться трудно. Согласился на его обережь от большой дороги до Углича, когда будешь ехать в карети с Иваном Котовым…
– Вот оно что!
– воскликнула Всеволожа.
– Всё уже обговорено! Меня отправляют с твоим болярцем. Вокруг литовская обережь. По миновении свары с великим князем Чарторыйский забирает меня из Углича, словно вещь. Стало быть, благородные князья действуют, как шиши лесные!
– До приезда Чарторыйского
– Поедешь в карети от повёртки с большой дороги. До того можешь ехать верхом, как это тебе любится. Дай лишь слово, что не сбежишь.
Евфимия подавила гнев и отвечала спокойно:
– При бессилии покоряюсь силе. Даю слово.
– Так-то, Фишечка, - удовлетворился князь. И примолвил, уходя: - Ведьма-девка твоя сбежала. Нигде не могли сыскать…
Памятуя, что Раина скрывается в огородной чаще, Евфимия пожелала:
– Дай Бог, чтоб не нашли. Её в твоей власти ожидает судьба не чета моей, много горше.
Шемяка в конце концов покинул одрину.
Боярышня повечерять не восхотела, испила деревянную опанку вишнёвого взвару.
Посидела при догоравшей свече, передумала горькие думы. А улёгшись, долго ворочалась с боку на бок под покрывальцем. Не засыпалось никак. Перечитала молитвы на сон грядущий во второй, в третий раз. Ещё помучившись, пересчитала галок на воображаемом древе. Исподволь стала вспоминать заклятие: «Ходит сон по сенюшкам, дрёма по новым…» Однако не попала в тот мир, где большая река сливается с малой, где на утёсе высится белый кремник, в коем живёт она, порушенная невеста царская, с истерзанным пытками отцом, сосланная со всем семейством за Камень… Нет, не попала в тот дальний будущий мир, провалилась в чёрную пустоту грёз, без видений…
Проснулась от мягких толчков Агафьи. Стряпуха торопила опрянуться и поесть. Шемяка и Чарторыйский покидали Великий Новгород. Предстояло пленницей двигаться на Москву с их мятежной ратью, а с полдороги - на Углич и там - под куколь…
Прощание с домовитой Агафьей было торопливым, но очень плачным.
– На кого ты нас покида-а-а-ешь?
– А я на кого покину-у-у-та?.. Где Раина?
– Не ведаю-ю-ю…
Чуть сошла с гульбища, подскочил Шемяка:
– Где твоя девка-ведьма?
– Ты меня спрашиваешь?
– удивилась Евфимия.
– Запертую в одрине?
– Побратим Александр сказал: она тебе с огорода кидала вервие. Где она?
– Твой побратим не дал убежать, - отчеканила Всеволожа.
– С тех пор не покидала одрины.
Шемяка оставил её, ругаясь. Зато окружили Буйвид с Будикидом и ещё то ли лях, то ли венгр, Малаш Франик, как его называли. Он подвёл серого коня, судя по зубам, старого, на таком не сбежишь.
Прощай, улица Рогатица, Софийская, Владычная сторона с Кремлем, соборами, Ярославовым дворищем! Волхов, тёмный от злых событий, унеси зло, утопи в чужих водяных глубинах!
Уже за городом Чарторыйский, проскакав мимо, подмигнул: мол, придёт время, будешь в моих руках, никуда не денешься!.. Самоуверенный пан литовский!
Ближе к полудню, приглядев лесной колок у дороги, Евфимия указала охранышам:
– Мне - туда!
Буйвид с Будикидом задёргали головами, Малаш Франик изрёк:
–
Не можно!– Как это так «не можно»?
– вскинула гневный лик боярышня.
– Сам то и дело отскакиваешь по нужде. Ужель не ясно, осиновая башка? Мне - туда!
Лях или венгр - враг его поймёт!
– схватил старика коня за узду:
– Не можно!
Днём она отказалась от пищи. Повечер - тоже. Облегчение принесла ночёвка в избе, где удалось сбегать на крытый двор, пока охраныши дрыхли.
Назавтра - прежнее издевательство. Однако голодовка боярышни обеспокоила Будикида. Он покинул обоз, с которым двигалась пленница, а вернулся с Иваном Котовым. Болярец был в кунтуше, длинном польском кафтане.
– Сряда на тебе панская, - заметила Всеволожа.
– Почему не ешь?
– спросил Котов.
– Много ли съешь, коли по нужде не пустят?
– резко сказала пленница.
– У, ироды!
– погрозил охранышам кулаком боярин и, взяв в повод боярышнина коня, направился к лесу. У опушки строго-настрого приказал: - Не сбеги, Евфимия Ивановна!
– Шемяке слово дала, - сообщила она.
– Дело не в слове, - отмахнулся боярин.
– Твой побег сейчас ни к чему. Потерпи седмицу.
Выйдя из леса, Всеволожа спросила:
– Ради чего терпеть? Котов не ответил.
В дальнейшем он дважды, а то и трижды на день подъезжал к ней и отпускал в лес.
– Где моя девица Раина, не знаешь ли?
– спросила она однажды, не надеясь на осведомлённость болярца, скорее стремясь разделить своё беспокойство с единственным человеком, кто обходится с ней здесь по-людски.
Каково же было её удивление, когда Котов пообещал:
– Скоро свою девку увидишь.
В дальнейшие объяснения он не вступил, молчал, как оглохший.
У повёртки на Углич к боярышне подскакал Шемяка.
– Ну, Фишка, прощай! Коль доведётся свидеться, будешь уже не от мира сего. Все, кто под куколем, - непогребённые мертвецы. Так что не поминай лихом! Вон, кареть ждёт, - указал он в просеку.
Там стоял запряжённый парой рыдван, по совести говоря, отслуживший век. Малаш Франик и Буйвид с Будикидом направили к нему коней, чтоб дальше охранять подопечную. Она последовала за ними, ни слова не сказав князю. Чарторыйский было приблизился, намереваясь по-кавалерски проститься, однако Шемяка перехватил его, не допустил, внушительно уговаривая. Евфимия, сдав коня, открыла дверцу карети. Там сидел Котов.
– Ох, боярин Иван!
– обрадовалась она.
– Рядом с тобой отлегло от сердца.
– Что ж, посидим рядком, - осклабился тот.
– Чем в панской сряде я хуже Чарторыйского?
– Оставь вздоры!
– нахмурилась Всеволожа.
– Скажи лучше, где Раина?
– С надёжным провожатым, с тугой калитой на добром коне там, где надо, - осведомлённо успокоил боярин.
Какое-то время ехали молча. Евфимия отходила от долгого беспокойства о судьбе своей сенной девушки, наслаждаясь хотя бы временным обществом тайного доброжелателя, искала слова осторожно выведать, ради чего он велел потерпеть седмицу, почему обещал скорую встречу с Раиной. Сам же боярин Иван посматривал на неё нерешительно, будто вертелось нечто на языке, да остерегался высказать. Наконец вымолвил: