Основы человечности для чайников
Шрифт:
— Ты меня простил?
Тимур вздрогнул. Нахмурился. И спросил неожиданно тихо, почти шёпотом:
— Думаешь, такое вообще можно простить?
— Вот и скажи, можно ли?
— Ксюшенька, — медленно проговорил Тимур, — сделай маленькое одолжение — свари пельмени. Они в морозилке, в верхнем ящике. Кастрюлю можешь любую взять. С плитой справишься?
— Какой изящный перевод темы, — фыркнула Ксюха. — Вы бы меня ещё мусор вынести отправили!
— Прости. — Тимур смущённо почесал нос. — Не убью я его, не бойся, просто поговорим наедине. Дашь нам несколько минут?
— Куда же я денусь! Но, чисто
— А мне не нравится «Ксюха», — сознался Тимур. — Тебе не подходит.
— Почему? — удивился Людвиг раньше, чем Ксюха успела среагировать. — Задорно звучит, и ярко.
— Грубо и пренебрежительно. Она достойна лучшего. Хотя бы Ксения.
— Банально. — В этот раз они с Людвигом ответили хором.
— Аксинья?
— Фу! — поморщилась Ксюха.
— Зена?
— Которая королева воинов? Согласна, забираю.
— А теперь, ваше величество, не соблаговолите ли пройти на кухню и оставить своих подданных для приватного разговора?
— Нет. — Ксюха понаблюдала немного за несчастным лицом Тимура — и сжалилась. — Ладно, ладно, уже ухожу. Но только на несколько минут, а то знаю я вас. Кстати, Тимур Игоревич, а у вас лаврушка есть? Самые вкусные пельмени получаются, если в них немножко перца и лаврушки добавить.
Стены в квартире были тонкими. Тимур прекрасно об этом знал, но, видимо, так задолбался, что не подумал, насколько хорошо с кухни слышно всё, что происходит в гостиной. Особенно в районе розетки, за которой, кажется, вообще притаилась дырка.
Правда, прямо сейчас из дырки не доносилось ни звука.
Ксюха успела найти перец, лаврушку и соль (последнее неожиданно оказалось самым сложным — кто же знал, что она прячется в баночке из-под витаминов), поставить воду, достать пельмени — а за стеной всё ещё напряжённо молчали.
— Итак? — поторопил Людвиг.
— Что ты хочешь услышать?
— То же, что и ты, — правду. Правда в обмен на правду.
— Правда и ничего кроме правды? — Если бы кому-то пришло в голову выдавать премию за самый нервный смех, то Тимур сейчас вошёл бы в тройку лидеров. — Я бы убил тебя, если бы мог. Тогда, сразу. Да и потом много раз хотелось. А со временем понял, что это ничего не изменит, и… Ничего не будет как раньше, да? Столько лет прошло. Я должен был тебя ненавидеть, а вместо этого волновался и постоянно гадал, жив ли ты вообще. Вроде и злился, но то и дело ловил себя на мысли, что оправдываю тебя. Что были какие-то причины, которых я не знаю. Что это была случайность. Или что ты не мог поступить иначе…
— А если мог? — тихо спросил Людвиг.
— Я не верю. И… я не знаю, что тебе ещё сказать. Вот мы сидим рядом — и я даже ничего плохого к тебе не чувствую. Просто больно. Ты хоть представляешь, как мне было больно? И как до сих пор больно?
— Очень даже представляю.
— Тогда к чему все эти дурацкие вопросы?
— Потому что мне важно знать ответ. Ну же, признайся самому себе: простил?
— Да простил, простил, отвали.
Наступила пауза. Какая-то неожиданно уютная пауза. До этого молчание между Людвигом и Тимуром звенело напряжением и пахло грозой, а сейчас в него можно было завернуться,
как в плед.Ксюха засыпала пельмени в кипящую воду, убавила газ и вернулась к наблюдательному (вернее, слуховому) пункту.
— Как думаешь, она подслушивает? — неожиданно спросил Людвиг.
— Наверняка. — Голос Тимура звучал глухо и сдавленно, как будто он говорил куда-то в подушку. Или в плечо Людвига.
— Можно я буду говорить при ней? Я обещал ей рассказать, но вряд ли смогу решиться на это второй раз. Послушаете вместе, хорошо?
— Ладно.
— Ты только держи в голове всё время, что ты меня за это уже простил. Это важно. Правда, важно.
— Хорошо.
— А давайте после пельменей? — подала голос Ксюха. — А то, судя по всему, после этой истории у вас обоих намертво аппетит отобьёт. И у меня тоже.
Интермедия 5. Отрицательная высота
2007 год
Погода была как по заказу: небо синее, солнце яркое, ветерок свежий, но тёплый — и не скажешь, что осень. Деревья уже начали желтеть, но делали это робко, неуверенно, словно никак не могли заставить себя расстаться с летними зелёными нарядами.
Людвиг валялся на газоне — тоже зелёном, лениво поглаживал упругие травинки и ни о чём не думал. Вообще.
Не думать было удивительно легко: под солнечными лучами мысли разбежались, как тараканы по углам, а те, что рискнули задержаться, выдуло ветром. Черепная коробка осталась блаженно пуста, девственно чиста и до странности легка. И всё остальное тело тоже казалось лёгким, совершенно невесомым. Людвиг впервые в жизни пожалел, что он волк, а не птица: а то воспарил бы в небеса, заложил над городом крутой вираж… и нагадил бы на голову каждому, кто решится прервать это прекрасное состояние лени и ничегонеделания.
— Ну ты и забрался! Я еле нашёл!
…Ладно, каждому, кроме Тимура.
Тимуру даже подзатыльник давать жалко, он всё равно неисправим.
— Чего тебе, юный падаван?
Недавно у них случился спонтанный марафон просмотра «Звёздных войн», переросший в не менее спонтанное фехтование на световых мечах (рулонах ватмана и миллиметровки, оставшихся у Людвига со времён учёбы в универе). В результате побоища на лбу Тимура до сих пор красовались остатки синяка, а за ухом — падаванская косичка. Коротенькая, насколько длины волос хватило.
Зато чёлка постепенно отрастала, выцветала, и подкрашивать её заново будущий джедай не спешил.
— Я тут придумал одну штуку! Пошли покажу!
— А до завтра твоя штука не потерпит? Или хотя бы до вечера? — Людвиг слегка повернулся, подставляя солнышку другой бок.
— Вечером было бы круче, но открытие-то сейчас. Надо до него успеть.
Вообще-то до открытия — торжественного перерезания ленточки на входе в новый жилой комплекс — оставалось меньше часа, и Людвиг надеялся провести это время, нежась на травке. Сегодня этот наконец-то не нуждался в чужой силе. Планировалось, что он просто толкнёт речь, стоя на крыльце, раздаст первым жильцам ключи и памятные подарки, покрасуется перед камерами… в общем, изобразит приличного человека и успешного бизнесмена, а потом пойдёт отмечать вместе со Смолянским и Рыбниковым.