От Цезаря до Августа

Были сыновья, указывавшие места, куда скрылись их отцы. Молодые люди в эти ужасные моменты доказали присущую им отвратительную трусость. [598] Поколение, родившееся, подобно Октавиану, в 60-х годах, испытывало более сильный страх перед смертью и бедностью и выказывало себя более подлым и слабым, чем поколение современников Цезаря.

Резня

Другие, напротив, чувствовали, что перед опасностью в них вновь пробуждаются остатки старой римской храбрости: они забаррикадировались в своих домах, вооружали своих рабов и убивали своих врагов раньше, чем могли быть убитыми сами. Один старый самнит, участвовавший некогда в союзнической войне и теперь осужденный в возрасте восьмидесяти лет из-за своего богатства, приказал своим рабам выбросить прохожим на улицу золото, серебро и все драгоценности, какие у него были, чтобы затем отнять их у своих палачей; потом он поджег свой дом и бросился в пламя. В других случаях, напротив, было видно, как освещается добротой, великодушием, самоотверженностью все прекрасные человеческие качества, которые в условиях цивилизации становятся еще более крепкими, давая избранным умам более живое осознание своих обязанностей. Таким образом, можно было увидеть, что ранее презираемые слуги, неопытные дети, робкие женщины состязались в хитрости с палачами, скрывая своих господ, отцов, мужей, рисковали своими головами, подготавливая их бегство, добивались от триумвиров их прощения, а иногда даже приносили себя в жертву. Один верный слуга даже переоделся в платье своего господина, чтобы быть убитым вместо него палачами. Большинство осужденных пыталось бежать и пробраться к морю, чтобы найти там какой-нибудь корабль, который отвез бы их на Восток или к Сексту Помпею, прибывшему с флотом в Сицилию с намерением убедить ее правителя признать верховное береговое командование, предоставленное ему сенатом, [599] и старавшемуся прийти на помощь осужденным, публикуя во всех городах Италии эдикты, в которых обещал спасшему осужденного вознаграждение вдвое большее обещанного за его смерть. Он послал вдоль берегов Италии многочисленные суда, чтобы собирать беглецов или указывать путь их лодкам, руководимым неопытными кормчими. [600] Несмотря на его помощь, большое число проскрибированных было захвачено по дороге. Ежедневно из разных мест Италии являлись солдаты, принося в мешках отрезанные головы знатных сенаторов или богатых финансистов, осужденных на смерть; эти головы они выставляли на форуме в качестве жутких трофеев страшной гражданской войны. Те, кому удалось бежать и кто после приключений нашел временное убежище на Востоке или в Сицилии, знали, что их земли были конфискованы, их дома захвачены узурпаторами и ограблены, их семьи разбросаны и что им можно вернуться в Италию только после новой гражданской войны.

598

Velleius, II, 67: fidem… filiorum nullam.

599

Арр., В. С., IV, 84; Dio, XLVIII, 17.

600

Арр., В. С., IV, 36.

Результаты проскрипций

Крупные землевладельцы и высшая плутократия были почти уничтожены; имущества богатых классов Италии, составлявшие знаний чительную часть добычи, захваченной Римом во всем мире, достались власти победоносной народной революции. Оставили только вдовам осужденных их приданое, их сыновьям — десятую часть, дочерям — двадцатую часть богатства. [601] В Риме и в Италии триумвиры собрали огромную добычу — все золото и серебро, найденное в домах богатых всадников; другие ценные предметы: утварь, статуи, вазы, мебель, ковры, украшения, элегантные жилища, а также рабов, большое число доходных домов и дворцов Рима, наиболее прекрасные виллы Лация и Кампании, бесконечное число поместий, разбросанных по всей Италии и обрабатываемых колонистами, большие домены Южной Италии и Сицилии, принадлежавшие большей частью богатым римским всадникам, обширные земли в Цизальпинской Галлии и вне Италии, преимущественно в Африке, которыми владели сенаторы и всадники, вьючный скот и орудия, быки, повозки, лошади, рабы, опытные в разных искусствах и ремеслах; наконец, долговые обязательства, которые имели многие из этих всадников на третьих лиц. Все это было конфисковано. Все эти ценности должны были постепенно быть пущены в продажу. Но триумвиры прежде всего воспользовались ими для себя, и все трое пожелали за несколько дней создать себе значительные состояния, удаляя с аукционов конкурентов и покупая почти за бесценок все понравившиеся имения. [602] Затем должна была начаться серьезная продажа. Но примеру триумвиров последовали наиболее влиятельные офицеры, как, например, Руфрен и Канидий, рисковавшие своей жизнью, чтобы склонить легионы к мятежу. Подобно своим вождям, они также посылали на аукционы солдат, чтобы устранить чужих покупателей, и если какой-нибудь безумец упорствовал в своем желании купить что-либо, то они тотчас поднимали цену, вынуждая его покупать на разорительных условиях. [603] Не желая раздражать солдат, триумвиры должны были допускать это, [604] и скоро среди веселых и наглых солдат, пришедших из всех концов Италии, из маленьких цветущих городов Цизальпинской Галлии, из гор Апулии и Лукании, из находившихся в упадке городов Южной Италии, глашатаи объявили по всем римским кварталам и многим италийским городам о продаже с молотка всей добычи аристократов и финансистов, которые с помощью оружия разграбили домены республики. Люди, ограбившие мир, в свою очередь были ограблены сами; и в то время как прежний погонщик мулов отправлял консульство и демонстрировал перед взорами всех политическую победу бедных классов над богатыми, огромные состояния, сколоченные последними в стенах Рима на развалинах разрушенных цивилизаций, были добычей орды, опьяневшей от грабежа.

601

Dio, XLVII, 14.

602

Ibid.

603

Dio, XLVII, 14.

604

Арр., В. С., 35; Dio, XLVII, 14.

Смерть Цицерона

Однако у семейств римской аристократии между собой было столько дружественных и родственных связей, что многие из них имели возможность даже среди всех этих разбойников найти тайных покровителей, которые для наивной публики должны были казаться их жестокими врагами. Таким образом Кален спас Варрена, [605] а Октавия, сестра Октавиана и жена Марцелла, нежная, прекрасная и умная матрона, заступилась перед своим братом за многих осужденных. Аттика, верного друга всех, не тронули: сам Антоний, признательный ему за поддержку, оказанную жене и друзьям в трудные часы, воспротивился его проскрипции. [606] Но ни Веррес, ни Цицерон не могли спастись; таким образом, через двадцать семь лет и обвинитель, и обвиняемый оказались на краю одной и той же бездны. Веррес был осужден по причине своего богатства, несмотря на старость и на то, что уже столько лет стоял в стороне от общественных дел, спокойно пожиная плоды своих прежних грабежей. [607] Что же касается Цицерона, то, несмотря на свое славное имя, он сделался жертвой ненависти Антония, его брата и племянника. Если бы сын Цицерона не был тоща в Греции, то все его семейство было бы уничтожено одним ударом. Он умирал, окончив, по крайней мере, свой труд и приобретя право войти, подобно Цезарю, в историю этой великой римской эпохи как самая крупная фигура. Современные историки находятся в выгодном положении, когда стараются показать нам слабости, непостоянство и противоречия Цицерона, но они забывают, что то же самое можно сказать и о многих его современниках, даже о самом Цезаре, и что это легче сделать с Цицероном лишь потому, что он сам рассказывает нам об этом. Можно, однако, увидеть в Цицероне и в его исторической роли нечто другое. В римском обществе, где в течение столетий лишь знатное происхождение, богатство или военные таланты открывали дорогу к политической власти, Цицерон первый, несмотря на то что не был ни знатным, ни богатым, ни военным, вступил в правящий класс, занимал высшие должности и управлял республикой вместе со знатными, миллионерами и полководцами лишь потому, что был удивительным литератором и оратором, умевшим очень ясно объяснить широкой публике сложные и глубокие идеи греческой философии. В римской истории, а следовательно, и в истории европейской цивилизации, началом которой был Рим, Цицерон был первым государственным человеком, принадлежавшим к интеллигентному классу, и, следовательно, — главой династии, если угодно, подкупной, порочной и злонамеренной, но которую историк, даже ее презирая, должен признать продолжающейся дольше династии Цезарей, ибо от Цицерона до наших дней она никогда не переставала управлять Европой в продолжение двадцати столетий. Цицерон был первым из тех людей пера, которые во всей истории нашей цивилизации были то поддержкой государства, то творцами революции, риторами, юрисконсультами, публицистами в языческой империи, затем апологетами и отцами церкви; монахами, легистами, теологами, докторами и читателями — в средние века; гуманистами — в эпоху Возрождения; энциклопедистами — во Франции XVIII века, а в наши дни — адвокатами, политическими писателями и профессорами. Цицерон мог совершать крупные политические ошибки, но его политическая роль тем не менее приравнивается к роли Цезаря и лишь немного уступает роли св. Павла или блаженного Августина. О Цицероне нужно сказать, что ему были свойственны все крупные достоинства основанной им династии и только самые незначительные ее недостатки. Это был один из тех людей, редко встречающихся даже в мире мыслителей и писателей, которые не имеют ни честолюбивого стремления скомандовать, ни жажды богатства, а одно только желание, гораздо более благородное, даже если оно влечет за собой известную суетность, — желание удивляться. Из всех людей, управлявших тогда римским миром, только Цицерон не потерял способности в ужасной политике этой эпохи различать добро и зло, способности, которая если не освобождает человека от мелких слабостей, то все же препятствует совершению крупных преступлений. Он один попытался управлять миром не с глупым упорством Катона или циническим оппортунизмом прочих современников, а разумно, стараясь среди беспорядков своего времени оставаться верным республиканским традициям, примирить суровые латинские доблести с искусством и мудростью Греции, распространить во всем римском обществе дух справедливости и милосердия, который делает всюду более гуманным часто слишком слепое и грубое применение права сильного. Историки могут подсмеиваться над Цицероном за его утопии; современники должны были судить о них иначе, ибо через пятнадцать лет они будут стремиться реализовать большую часть этих так называемых утопий.

605

Арр., В. С., IV, 47.

606

Cornelius Nepos, Att., 10.

607

Plin., H. N.. XXXIV, II, 6.

Дальнейшие конфискации и налоги

Однако, когда великий писатель пал под кинжалами триумвиров в Формиях, только несколько граждан тайно оплакивали его. Находясь в центре этой страшной бури, каждый думал о собственном и налоги спасении, не заботясь о тонущем соседе. Чувство страха еще более увеличивало чувство опасности; распространяли самые тревожные слухи — три тирана хотят все разграбить. Октавиан, достигнувший власти с быстротой, не имеющей примера в истории Рима, превратился для народа в отвратительное жестокое чудовище. Можно было покориться диктатуре Антония, уже давно доказавшего свои способности, или диктатуре вельможи, каким был Лепид, но какое право управлять Римом имел этот юноша двадцати одного года, сын ростовщика, ибо в ненависти, какую он вызывал, его деда путали с его отцом? Скоро на улицах Рима появились надписи, оскорбительные для его предков и для него самого. [608] О нем рассказывали самые ужасные истории: утверждали, что он, сидя за столом в пьяном виде, диктовал приговоры; [609] что он противился прекращению убийств, чего хотели два других триумвира; [610] что он заносил в списки несчастных осужденных, у которых он хотел похитить их великолепные греческие вазы. [611] Это, несомненно, было преувеличением, но многие люди верили этому, и потому большое число лиц, которые не были осуждены и имели состояние или громкое имя, бежали и бросали Италию, как, например, Ливий Друз, Фавонийи другие. Если к тому времени они уцелели, то разве жестокости, свидетелями которых они были, не заставляли их бояться того, что за ними последуют другие, еще более ужасные? Их страх имел под собой основания, ибо триумвиры, не будучи в состоянии удовлетворить солдат, были вынуждены следовать за беглецами, увлеченные сами силой вещей, которая во время революций так часто приводит к результатам, значительно превосходящим намерения тех, кому позднее приписывали славу или позор быть их виновниками. Когда триумвиры принялись продавать дома, земли и недвижимость осужденных, они скоро поняли, что конфискации не принесли им столько денег, сколько нужно было для ведения войны, и что рыночная цена этой неизмеряемой добычи почти равна нулю. Может быть, многие из проскрибированных были менее богаты, чем принято было считать, может быть, также, пользуясь паникой, им удалось спрятать свои капиталы, доверив их преданным клиентам или передав весталкам. [612] Много денег, без сомнения, было расхищено рабами, вольноотпущенниками, убийцами, и поэтому очень немногие были в состоянии купить пущенные в продажу имущества. Впрочем, никто вообще и не осмеливался покупать имущества осужденных; страшились преследований, ненависти народа, противодействия офицеров, вмешивавшихся, чтобы захватить себе все лучшее и устранить опасных конкурентов.

608

Sueton., Aug., 70.

609

Seneca, De dementia, I, IX, 3.

610

Sueton., Aug., 27.

611

Ibid., 70.

612

Plut., Ant., 21.

Дальнейшие насилия

Таким образом, по мере того как продолжались конфискации и увеличивалось число пущенных в продажу имений, уменьшалось число серьезных покупателей; [613] продажа давала столь малую прибыль, что триумвиры не замедлили приостановить ее и оставить эти огромные имения дожидаться лучших времен. Деньги, однако, нужно было найти. За неимением лучших средств, триумвиры в начале 42 года обратились к новым грабежам. Они приказали конфисковать суммы, положенные частными лицами в храме Весты, [614] увеличили назначенный уже сенатом налог (tributum), приказали, чтобы все граждане и иностранцы, владевшие более чем 400 000 сестерциев, объявили о размерах своего имущества и дали в долг государству сумму, равную двум процентам их стоимости и годового дохода, который был начислен в сомнительных случаях, кажется, в виде 10 % с капитала. Они включили в этот расчет даже дома, занятые самими владельцами, хотя были так снисходительны, что изъяли только их вероятный доход за 6 месяцев; [615] они наложили контрибуцию на тех, кто владел менее 400 000 сестерциев, которая была равна половине годового дохода; [616] они дошли до того, что предложили 1300 наиболее богатым италийским матронам объявить стоимость их приданого. [617] Нужно было безжалостно подавлять Италию, чтобы извлечь все золото и серебро, какое у нее еще могло оставаться. Решили поэтому конфисковать имущество тех, кто хотя и не был осужден, но все же бежал, в надежде остановить таким образом это бегство эмигрантов того времени. [618] Среди всех этих грабежей и убийств Руфреи, офицер, возмутивший легионы Лепида, предложил комициям закон, объявлявший Юлия Цезаря Divus, и на основании этого закона решили не только восстановить алтарь Герофила, [619] но и закрыть курию Помпея, а Цезарю воздвигнуть храм на форуме, на том месте, где он был сожжен. Таким образом победоносная партия удовлетворяла неясные стремления простого народа, имевшего почтение к месту, где со дня смерти Цезаря возвышался его похоронный костер. Но одновременно с этим в государстве вводилось очень важное революционное новшество: культ гражданина, которого все помнили живым, как это делалось на Востоке для царей. [620]

613

Dio, XLVII, 17; App., В. С., IV, 31.

614

Plut., Ant., 21.

615

Мне кажется, таким образом можно примирить слова Аппиана (В. С., IV, 34) о том, что был сделан принудительный заем пятидесятой части и наложена контрибуция в размере годового дохода, с рассказом Диона (XLVII, 16), что взяли со всех, даже с вольноотпущенников, десятую часть имущества. Эта десятая часть и была, может быть, предполагаемым ежегодным доходом. Кроме того, мне кажется вероятным, что налог на дома, о котором говорит Дион (XLVII, 14), был включен в это же распоряжение.

616

Неясная фраза Диона (XLVII, 14), по-видимому, указывает, что в некоторых местностях собственники должны были отдавать «половину» дохода.

617

Арр., В. С., IV, 32.

618

Это следует из оговорки, внесенной в мизенский трактат и возвращающей имущество тем, ???? ???? ????? ???????.

619

Остатки его были обнаружены на форуме при раскопках археолога Бони.

620

Dio, XLVII, 18–19; С. I. L., VI, 872; IX, 5136.

Действие смуты на триумвиров

Последствием проскрипций было ужасное социальное разложение. Сами триумвиры, за исключением Антония, испугались его. Опьяненный успехом, богатством, чувством мщения, Антоний расточал конфискованное богатство в празднествах и оргиях с участием мимов, певиц и куртизанок, в то время как Фульвия мстила за унижения, каким она подвергалась, и предавалась своим хищническим и тираническим инстинктам. Лепид в современных документах является перед нами как вспыльчивый и грубый человек, сам охваченный отвращением и страхом, [621] Что же касается Октавиана, то он, по-видимому, был охвачен одним из видов временного безумия, легко переходя от милосердия к жестокости. Явление, впрочем, легко объяснимое для молодого человека, плохо приспособленного к таким волнениям. С раннего возраста он был одним из тех нервных и деликатных детей, которых производят на свет развращенные, утонченные и усталые цивилизации; его здоровье было очень слабо, развитие преждевременно, и мать и бабушка окружали его самыми нежными заботами. В тринадцать лет по своему развитию он уже был маленьким чудом и даже произнес публично речь; скоро он сделался рассудительным и старательным молодым человеком, заботившимся о своем здоровье, пившим мало вина [622] и не расстававшимся со своими книгами и любимыми учителями Афинодором из Тарса и Дидимом Ареем. Этот молодой человек, воспитанный женщинами, болезненный и деликатный, неожиданно оказался брошенным в самую сердцевину революции; и тогда разом он сделался тем, кого мы теперь назвали бы жестоким arrivista, одним из тех молодых людей, каких много встречается в утонченных и богатых цивилизациях, честолюбие которых, стремление к успеху, недостаток твердости, трусость делают способными совершить самые крайние низости и самые свирепые жестокости. Неудивительно, что слабый и впечатлительный Октавиаи вел себя так, что историки могли передавать о нем самые противоречивые рассказы, однако остававшиеся вероятными именно благодаря своей противоречивости. Становится понятно, что в более спокойные моменты его сестра, которую он любил, могла обращаться к нему, чтобы спасти жизнь нескольких осужденных, и что, напротив, в те часы, когда он был охвачен страстью или страхом, он проявлял жестокость и приказывал убивать всех, кого подозревал в покушении на свою жизнь. [623]

621

С. I. L., VI., 1527, р. 335, V. 10–15.

622

Sueton., Aug., 77.

623

Ibid., 27.

Военные приготовления

Положение, впрочем, скоро сделалось таким серьезным, что даже Антоний был озабочен. Стало очевидным, что после возмутительных сцен грабежа триумвиры были бы в состоянии победить общее отвращение, внушаемое в Италии их управлением, только в случае если они немедленно уничтожат армию Кассия и Брута. Одна эта победа могла немного успокоить недовольных в Италии, которые своими действиями могли ослабить и парализовать, если бы даже не удалось совершенно опрокинуть, правительство триумвиров. В начале 42 года Антоний послал в Брундизий восемь легионов под начальством Л. Децидия Саксы и Г. Норбана Флакка, приказав им весной вторгнуться в Македонию. В конце года Брут, [624] казнив из мести Гая Антония, эвакуировал эту провинцию и отправился со всей своей армией в Азию, вероятно, с намерением собрать деньги и расположиться на зимние квартиры в стране, более богатой и более удаленной от Италии. Было очевидно, что на помощь этому авангарду нужно отправить главные силы армии и предпринять гораздо более решительные действия, а это означало сделать Италию жертвой недовольства и анархии. Озабоченные этой опасностью триумвиры приготовили для исполнения такой акт тирании, на который никогда не осмелился бы даже Цезарь: они отменили избирательные права комиций и назначили магистратов, которые должны были занимать свои должности в течение пяти лет триумвирата. [625] С помощью этого средства можно было заинтересовать многих в прочности триумвирата.

624

Plut., Brut., 28.— По Гардтгаузену, Брут должен был прийти в Азию раньше, и вторая встреча Брута и Кассия произошла в Сардах в начале 42 года (Aug. и. seine Zeit, I, 669). Но помимо того, что это противоречит рассказу Плутарха, это невероятно и на том основании, что битва при Филиппах произошла только в конце октября, и такой продолжительный период бездеятельности трудно было бы объяснить.

625

Dio, XLVII, 19; Арр., В. С., IV, 2.

Брут и Кассий на Востоке

В то время как Децидий и Норбан высадились в Македонии, Брут и Кассий соединили свои армии в Смирне. Брут, бывший ближе к Италии и лучше осведомленный в том, что там происходило, взял на себя инициативу этой встречи, написав Кассию, что нужно соединить их армии и вместе бороться с триумвирами, как уполномочивали их сенатские декреты. [626] Кассий, мечтавший в этот момент двинуться в Египет для изгнания Клеопатры, все время бывшей на стороне цезарианской партии, согласился на это; он оставил в Сирии небольшой гарнизон под начальством своего племянника и послал в Каппадокию большой отряд кавалерии, чтобы казнить изменившего ей правителя и собрать деньги. [627] Потом с главной частью своей армии он пошел навстречу Бруту к Смирне. [628] Был собран военный совет. Брут предложил Кассию вместе с ним вернуться в Македонию, уничтожить там восемь легионов авангарда и воспрепятствовать высадке других легионов. [629] Кассий, напротив, предлагал более обширный, более спокойный и легкий план, который, наконец, был принят Брутом. Они не были еще уверены в том, что господствуют на всем Востоке: Родос, республики Ликии и другие города еще колебались. Можно было постоянно бояться вторжения парфян в Сирию и новых интриг в Египте. Если, в то время как они будут вести войну в Македонии, на Востоке произойдет сильное замешательство и если враги, располагавшие большим числом солдат, попытаются напасть на них с тыла из Египта, то все для них может быть потеряно. Лучше предоставить врагу Македонию, вступить в переговоры с парфянами, чтобы обеспечить себе их нейтралитет, захватить господство над морем и Востоком, собрать большой флот, покорить Родос и Ликию, собрать на Востоке возможно больше денег, прервать сообщение между Италией и Македонией и вторгнуться в последнюю. Триумвиры не имели возможности привести туда сорок легионов, ибо при отрезанных или угрожаемых путях сообщения они могли бы собрать в Македонии только небольшую армию, которую можно было бы прокормить в самой стране или в Фессалии, одинаково бесплодных, безлюдных и обедневших благодаря недавним войнам. Кроме того, если бы враждебные действия продолжились, то дал бы себя почувствовать недостаток в деньгах. Италия стала бы страдать еще больше, и увеличилось бы недовольство солдат, аппетиты которых не были удовлетворены. [630] После того как Брут принял этот план, Кассий уступил ему часть своей казны, а Лабиен, сын старого генерала Цезаря, был послан ко двору парфянского царя. [631] Было решено, что Брут начнет завоевание Ликин, в то время как Кассий отправится покорять остров Родос.

626

Арр., В. С., IV, 63; Plut., Brut., 28.

627

Арр., В. С., IV, 63; Drumann, G. R., П, 133.

628

Plut., Brut., 28.

629

Арр., В. С., IV, 65.

630

См.: Арр. (В. С., IV, 65) и речь Кассия (Арр., В. С., IV, 90—100); эта речь так соответствует обстоятельствам, что должка резюмировать действительные идеи Кассия.

631

Dio, XLVIII, 24. Утверждают, что Кассий просил парфян прийти к нему на помощь, ко это, по-видимому, выдумка его врагов. Это настолько невероятно, что я не могу поверить, чтобы Кассий когда-нибудь даже думал об этом.

Беспокойство Антония

Эти экспедиции вынудили Антония отсрочить войну против Брута и Кассия. [632] Но отсрочка была для него крайне опасна, потому что бездеятельность, на которую он был осужден, будоражила солдат, давала смелость общественному недовольству и увеличивала политические и финансовые затруднения, с которыми боролся триумвират. Триумвирам было необходимо какой угодно ценой сделать что-нибудь, что доказало бы Италии их могущество. Антоний тогда решил послать Октавиаиа с частью флота для захвата Сицилии.

632

Дион (XLVII, 36) говорит, что триумвиры послали Норбака и Децидия в Македонию, чтобы извлечь выгоду из экспедиций Кассия и Брута в Азию. Мне кажется, было бы более точным говорить о возможности в это время экспедиции Октавиана в Сицилию: это более вероятно, так как, по словам Аппиана, восемь легионов уже были в Македонии.

Секст Помпей, казнивший в начале 42 года правителя этого острова и овладевший им всецело, начинал становиться в тягость. Он набирал корабли, рекрутировал матросов, организовывал легионы; он опустошал италийские берега и перехватывал на море грузы хлеба, предназначенные для Рима; он мог прийти на помощь к Бруту и Кассию и воспрепятствовать перевозке войск и съестных припасов через Адриатическое море в Македонию. Таким образом, весной 42 года война началась в Сицилии и на Востоке. Весной и в начале лета Кассий завоевал остров Родос; [633] он нашел в государственных и частных сокровищницах острова 8500 талантов, которые конфисковал; [634] он заставил азиатские города уплатить подати вперед за десять лет, [635] он соединил корабли, прибывшие со всех берегов, и организовал на всем Востоке большое число отрядов на суше и на море; он отправил Мурка с шестьюдесятью кораблями к Тенарскому мысу воспрепятствовать вспомогательным войскам, подготовленным Клеопатрой, дойти до триумвиров. [636] В течение этого времени Брут совершил также удачную кампанию и покорил ликийские республики, на которые наложил контрибуцию. Таким образом, два вождя республиканской армии могли в начале лета встретиться в Сардах и отдать команду о вторжении в Македонию.

633

Арр., В. С., IV, 66–67.

634

Plut., Brut., 22.

635

Арр., В.С., IV, 74.

636

Ibid.

Восток против Запада

Октавиан, напротив, жалким образом потерпел неудачу в своих попытках, и Сицилия не была еще завоевана в тот момент, когда Брут и Кассий направляли свою армию к Абиду, чтобы переправить ее через Босфор и идти из Сеста по Эгнатиевой дороге прямо в сердце Македонии. Неудача Октавиаиа должны была сильно осложнить дела Антония, потому что движение Брута и Кассия вынуждало его идти на помощь Норбану и Децидию. Все еще надеясь на то, что Октавиан скоро окончит свое предприятие, Антоний решил оставить его в сицилийских водах, а самому с двенадцатью легионами [637] идти в Македонию. Там он хотел разыграть последний акт этой роковой борьбы, которая была не только борьбой цезарианской и народной партии против партии аристократической и консервативной, но также борьбой Запада против Востока. Опиравшиеся на азиатские провинции Брут и Кассий располагали меньшей армией, чем Антоний и Октавиан: немного солдат можно было найти на цивилизованном Востоке, стране купцов и капиталистов, любившем мир и не имевшем более политической самостоятельности. Но они располагали деньгами, великой силой, представителем которой в древнем мире был этот цивилизованный и индустриальный Восток; они везли с собой в своем походе против врага в огромных нагруженных на повозки амфорах награбленную добычу, драгоценные металлы, которые Восток в течение сорока мирных лет и относительного порядка, следовавших за великой войной с Митридатом, сумел снова собрать, несмотря на грабежи публикаиов и правителей, и получить в обмен на земледельческие продукты и индустриальные товары, вывезенные в Италию, значительную часть похищенного у него италиками золота и серебра. [638] Напротив, Италия, хотя уже два столетия свозила к себе со всех сторон света самые нужные предметы обихода и драгоценные металлы, продолжала пребывать во всеобщей бедности; особенно недоставало золота и серебра: общественная и частная роскошь, возобновление земледелия, увеличение благосостояния всех классов, безрассудные спекуляции, революции и гражданские войны, внутренняя политика, основанная на интригах и патронате, а также внешняя политика грабежей и завоеваний требовали громадных вложений. У Италии было солдат более чем нужно, она могла послать на Восток грозные армии солдат, но была вынуждена посылать их за море, одетых в лохмотья, без денег, без необходимого снаряжения, без флота, необходимого для защиты их связи и подвоза съестных припасов. Исход войны должен был показать, какой металл имел большее значение в этой гражданской войне: золото или железо.

637

Ясно, что Антоний увел на Восток только двенадцать легионов, так как при Филиппах триумвиры имели девятнадцать легионов, а один оставили в Амфиполе (Арр., В. С., IV, 107–108). Из них восемь уже были под командой Норбака и Децидия, и следовательно, в Македонии для этой экспедиции высадилось двенадцать легионов.

638

Арр., В. С., IV, 73.