От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое
Шрифт:
– Двадцать миллионов фунтов стерлингов? – переспросил Сталин.
– Приблизительно. Я должен добавить, что польское посольство в Лондоне теперь освобождено и польский посол больше не живет в нем. Поэтому это посольство открыто и может принять посла Временного польского правительства, и чем скорее оно его назначит, тем лучше. Возникает вопрос, каким образом польское правительство в Лондоне в течение пяти с половиной лет финансировалось? Оно финансировалось британским правительством. Мы предоставили им за это время примерно 120 миллионов фунтов стерлингов для того, чтобы они могли содержать свою армию. Когда лондонское польское правительство было дезавуировано, было решено уплатить трехмесячный оклад всем служащим и затем их уволить. В целом польская армия состоит из 180–200 тысяч человек. Наша политика – это убедить наибольшее число поляков возвратиться в Польшу. Вот
Сталин проявил твердую снисходительность:
– Я понимаю трудность положения британского правительства. Я знаю, что оно приютило польское эмигрантское правительство. Я знаю, что, несмотря на это, бывшие польские правители много неприятностей причинили правительству Великобритании. Но я прошу иметь в виду, что наш проект не преследует задачи усложнить положение британского правительства и учитывает трудность его положения. У нашего проекта только одна цель – покончить с неопределенным положением, которое все еще имеет место в этом вопросе, и поставить точки над «и». На деле правительство Арцишевского существует, оно имеет своих министров, продолжает свою деятельность, оно имеет свою агентуру, оно имеет свою базу и свою печать. Все это создает неблагоприятное впечатление. Наш проект имеет целью с этим неопределенным положением покончить.
Черчиллю осталось только согласиться со Сталиным:
– Мы хотим ликвидировать этот вопрос. Когда больше не признают какого-либо правительства и ему не выдается больше пособий, у него нет никаких возможностей для существования. Но в то же время вы не можете препятствовать индивидуальным лицам в Англии, во всяком случае, продолжать жить и разговаривать. Эти люди встречаются с членами парламента и имеют в парламенте своих сторонников. Но мы как правительство с ними никаких отношений не имеем. Я не знаю, что делать, если Арцишевский гуляет по Лондону и болтает с журналистами. Но что касается нас, мы их считаем несуществующими и ликвидированными в дипломатическом отношении, и я надеюсь, что скоро они будут совершенно неэффективны. Но, конечно, мы должны быть осторожными в отношении армии. Армия может бунтовать, и вследствие этого мы понесем потери. Мы имеем значительную польскую армию в Шотландии.
– Я не вижу никаких существенных разногласий между генералиссимусом и премьер-министром, – выступил примирителем Трумэн. – Мистер Черчилль только просит доверия и времени, чтобы устранить все затруднения, о которых он здесь говорил.
«Этим и исчерпалась повестка второго дня конференции, и заседание закрылось в шесть часов, продлившись всего один час сорок пять минут, – писал Трумэн. – Я чувствовал, что наметился кое-какой прогресс, но мне не терпелось еще больше делать и меньше говорить».
Вечером 18 июля Черчилль ужинал со Сталиным. «С нами были только Бирнс и Павлов. Мы приятно беседовали с половины девятого вечера до половины второго ночи, не затронув ни одной из наиболее важных тем… Мой хозяин казался физически несколько подавленным, но его легкая дружелюбная манера держаться была в высшей степени приятной. Об английских выборах он сказал, что вся информация, которую он получал из коммунистических и других источников, подтверждает его уверенность, что меня изберут большинством почти в 80 %. По его мнению, лейбористская партия должна получить 220–230 мест. Я не пытался пророчествовать, но сказал, что не уверен в том, как голосовали солдаты. Сталин сказал, что армия предпочитает сильное правительство и поэтому, видимо, голосовала за консерваторов. Было ясно, что он надеялся, что его связи со мной и Иденом не будут прерваны.
Он спросил, почему король не приехал в Берлин. Я ответил, что… его приезд осложнил бы проблемы безопасности. Затем он заявил, что ни одной стране так не нужна монархия, как Великобритании, ибо королевская власть служит объединяющей силой для всей империи, и никто из друзей Англии не сделает ничего, что ослабило бы уважение к монархии…
Я сказал, что согласно моей политике следует приветствовать Россию в качестве великой морской державы… Россия до сих пор напоминала гиганта, перед которым закрыты широкие пути и которому приходится пользоваться узкими выходами через Балтийское и Черное моря. Затем я затронул вопрос о Турции и Дарданеллах. Естественно, что турки тревожатся. Сталин объяснил… Турки
обратились к русским с предложением заключить договор о союзе. В ответ русские заявили, что договор можно заключить лишь в том случае, если ни одна из сторон не имеет никаких притязаний, а Россия хочет получить Карс и Ардаган, которые у них отобрали в конце прошлой войны. Турки ответили, что они не могут рассматривать этот вопрос. Тогда Россия поставила вопрос о конвенции в Монтрё. Турки ответили, что они и этого вопроса не могут обсуждать, и поэтому Россия заявила, что она не может обсуждать договор о союзе.Я сказал, что я лично поддержал бы внесение поправок в конвенцию в Монтрё, исключив из нее Японию и дав России доступ в Средиземное море. Я повторил, что приветствовал бы выход России в океаны…
Затем Сталин спросил меня о германском флоте. Он сказал, что какая-то часть этого флота была бы весьма полезна России, понесшей тяжелые потери на морях… Я не возражал.
Далее он заговорил о греческой агрессии на границах Болгарии и Албании. Он сказал, что в Греции есть элементы, подстрекающие к волнениям. Я ответил, что положение на границах неопределенное и что греков очень тревожат Югославия и Болгария, но я не слышал, чтобы там происходили сколько-нибудь серьезные бои…
Сталин сказал, что во всех странах, освобожденных Красной армией, русская политика состоит в том, чтобы добиваться создания сильного, независимого суверенного государства. Он против советизации какой бы то ни было из стран. Там будут проведены свободные выборы, в которых будут участвовать все партии, за исключением фашистских.
Далее я заговорил о трудностях в Югославии, где у нас нет материальных притязаний, но где предусматривалось деление наших интересов поровну. Соотношение там не 50:50, а 99:1 не в пользу Англии. Сталин утверждал, что соотношение там таково: 90 % в пользу Англии, 10 % в пользу Югославии и 0 % в пользу России. Советское правительство часто не знает, что собирается предпринять Тито.
Сталин также заявил, что он был уязвлен американскими требованиями сменить правительства в Румынии и Болгарии. Он не вмешивается в греческие дела, и поэтому американцы поступают несправедливо… Когда я спросил, почему советское правительство наградило короля Михая орденом, он сказал, что, по его мнению, король действовал храбро и разумно во время государственного переворота.
Я затем рассказал ему, как беспокоят людей намерения русских. Я провел линию от Нордкапа до Албании и перечислил столицы восточнее этой линии, оказавшиеся в руках русских. Создалось впечатление, что Россия движется на запад. Сталин сказал, что у него нет такого намерения. Напротив, он отводит войска с запада. В ближайшие четыре месяца будет демобилизовано и отправлено на родину два миллиона человек. Дальнейшая демобилизация будет зависеть лишь от транспортных возможностей… Затем он извинился за то, что официально не поблагодарил Англию за помощь в снабжении во время войны. Россия приносит благодарность за это.
В ответ на мои вопросы он разъяснил систему труда в совхозах и колхозах. Мы согласились, что и в России, и в Англии нет угрозы безработицы. Он сказал, что Россия готова обсудить вопрос о торговле с Англией. Я заявил, что самой лучшей рекламой для Советской России за границей было бы счастье и благосостояние ее народа. Сталин говорил о преемственности советской политики. Если с ним что-то случится, то имеются хорошие люди, готовые встать на его место. Он думал на тридцать лет вперед».
А Трумэн тот вечер провел в своей резиденции. «Поздно вечером я разговаривал с миссис Трумэн в Индепенденсе по трансатлантическому радиотелефону. Это был первый звонок из Берлина в Америку с 1942 года. Звук был таким чистым, как будто между Индепенденсом и Вашингтоном. Позже я узнал, что звонки направлялись по каналам корпуса связи через Франкфурт и Лондон в Нью-Йорк, а оттуда в Индепенденс».
19 июля. Четверг
На утреннем заседании министров иностранных дел Молотов согласился с участием Франции в подготовке мирного договора с Италией, представил советские проекты решений по разделу германского флота и разрыву отношений с режимом Франко, предложил ускорить процесс ликвидации эмигрантского польского правительства.
На ланч он отправился к Идену, которого удивило большое количество охраны гостя, которая «расположилась с автоматами в саду. И даже после этого он пожаловался на недостаточность охраны, когда появились фотографы, хотя о них просили его люди. Должно быть, невесело проводить жизнь с такой охраной. Неудивительно, что этот человек представляет собой самую способную и самую беспощадную автоматику».