Отец на час. Работает спецназ

Вот не дура ли?..

Желая как-то сгладить ситуацию, выпрямляю плечи, но так, видимо, еще хуже, потому что Владислав поднимает лицо, и договор его больше не интересует.

Опускаю плечи. Пусть уж лучше в пол смотрят.

— Итак, штрафные санкции. Интересно, — почесывает подбородок загорелой ладонью.

— Стандартная процедура, — пожимаю плечами, постукивая по стулу.

Сейчас начнется.

— Пункт первый. Курение на рабочем месте, — прищуривается и усмехается. — Серьезно? Пятьдесят тысяч?..

— В моем доме не курят. Что вас удивляет, Владислав? Привычка эта пагубная, мои дети дышать табаком не должны.

— Я с армейки курю… — приподнимает брови. — Даже жена за пятнадцать лет не отучила.

— В таком случае скажете мне спасибо, — сдабриваю слова улыбкой, словно пирог тростниковым сахаром посыпаю.

— Спасибо, — вновь опускает глаза.

— Не благодарите.

— А это что?.. Порча имущества…

— Вы сказали Василисе, что готовы переехать к нам только со своей собакой. Она у вас большая?..

Спецназовец задумывается, а затем оборачивается. Туда, где на дизайнерской леопардовой лежанке отдыхает Джессика — мой племенной йоркширский терьер с золотой заколкой на лбу.

Джес у нас «супермини». Мамина маленькая девочка с блестящей шерстью шоколадного окраса и умными глазками.

Умиляюсь, глядя на нее.

Терпеть не могу больших собак.

— Чуть больше вашей, — Отец задумывается, откашливается и машет ладонью.

Как сказала бы моя младшая дочь — лепит правой рукой «фонарик».

— Ну вот, — улыбаюсь. — Конечно, я хочу быть спокойна за свое имущество. Обещаю, если что-то пойдет не так, я вычту из вашего штрафа амортизацию, Влад. Как вы понимаете, с тремя детьми в моем доме из нового только антидепрессанты. И те долго не задерживаются.

Смеется.

— Окей. Так… Вы… — морщится, тужится, но по имени не называет. — Прямо потрудились здесь… С юристами…

Небрежно трясет бумагами.

— Люблю порядок в документах, — довольно соглашаюсь.

— Травмы детей — сто тысяч!..

— Дети — это самое дорогое для меня.

— Как две сигареты выкурить, — ворчит. — Не больно-то вы их цените. А последний пункт?.. Что там… Су…

— Су-бор-ди-на-ци-я, — пропеваю как по нотам. — Наши с вами отношения — строго отношения руководителя и подчиненного. Любые шуточки, которыми вы так любите сыпать как из рога изобилия, а также подколы или грубость — все это будет расцениваться как несоблюдение субординации.

— Так. И сколько нынче оскорбить начальство? Десять тысяч?..

— Совсем немного. Кстати, нецензурная брань — туда же.

— Пиз… — грустнеет и морщится.

— Что?

— Неважно, — вздыхает, потирая затылок.

Удовлетворенно киваю.

— Что ж, отлично. Если мы утрясли все вопросы, предлагаю подписать. Дети скоро вернутся из школы и детского сада. Обычно их забирает водитель, но с завтрашнего дня это будет входить в ваши обязанности.

— Давайте ручку, — ворчит.

Наши пальцы как-то неловко сталкиваются. Я поспешно отдергиваю ладонь и прячу ее под столом. Владислав размашистым почерком подписывает каждый лист и передает стопку мне.

Ставлю ровную, аккуратную подпись и один экземпляр убираю в файл.

— Оставьте себе.

— Это ваш документ, — настаиваю.

— Мне он не нужен, я же сказал: не привык к такому. Штрафы я запомнил, с памятью у меня все прекрасно.

— Хорошо, — прячу документы в сейфе.

— Серьезно?.. — смеется он сзади.

Оборачиваюсь.

— Что?

— Пароль —день вашего рождения?

— Как вы… — смотрю то на стену, то на него.

— Запомнил, когда договор подписывал. Лучше поменяйте, — вздыхает и поднимается со стула. Снимает куртку. — Женщины… И как вы вообще выживаете?.. Еще бы «123456» поставили и двери нараспашку…

— Владислав… — вызверяюсь.

— Ладно, — не обращает внимания. — Зарплату вы назвали большую. Я бы и меньше чем за пятьсот согласился.

— Уже четыреста девяносто...

— С чего это баня... — осекается.

— Сняла десять тысяч за субординацию и женоненавистничество, — перебиваю, слыша голоса детей в прихожей.

Глава 6. Влад

Поморщившись, пытаюсь воспринимать детские крики, доносящиеся из прихожей, как часть своей стандартной работы. Как-то с пацанами целую неделю одного коммерса на охоте пасли. Там утки примерно так же беспрестанно горланили.

Ничего — пережил.

И здесь вытяну…

— Мама!!! — кого-то там явно режут.

— Что у вас там? — обеспокоенным голосом откликается мой строгий работодатель без лифчика.

Извинившись, протискивается между мной и стеной, в плане легкого соприкосновения отдавая предпочтение последней. Не очень-то я ей приятен.

Может, и хорошо?..

Служебных романов у меня, если не считать лучшего друга Серегу, никогда не было. И начинать не стоит.

— Что у вас случилось?

В светлой прихожей стоят трое абсолютно непохожих друг на друга детей.

— Он плюнул на мою пентаграмму! — визжит черное пятно черными губами. — Я его ненавижу. Я его прокляну!

— Леон… Зачем ты…

Истерика продолжается уже с редкими всхлипами.

— Он ее… перекрестил! — хнык. — Мама! — еще один. — Перекрестил мою пентаграмму дьявола!.. Это неуважение, — хнык-хнык.

— К дьяволу? — спрашиваю хмуро.

— Ко мне!

Привалившись плечом к стене, засовываю ладони в карманы джинсов и молча изучаю объекты будущей охраны. Назову их просто: «А», «В» и «С». Чтоб не заморачиваться.

— Леон, ты правда это сделал? — растерянно произносит моя начальница.

Объект «А» — долговязый худой паренек с длинной русой челкой — хмыкает и скидывает рюкзак с курткой прямо на пол.

Владычица подольских складов тут же бросается все убирать.

— Через десять минут встречаемся на кухне. Будем ужинать, — сообщает своим отпрыскам.

— Я спать, — произносит парень, не обращая на меня никакого внимания.

— Ты не уснешь. Сатана за тобой уже выехал! — орет на него объект «В» — девчонка-подросток, которой он что-то там испортил.