ОТЛИЧНИК

Как только я вселился, ко мне зашел сосед по лестничной площадке Стас Синельников. И мы с ним в честь новоселья хорошенько выпили. А был в тот день праздник и меня к себе в гости ждал Леонид. Я Леониду позвонил, объяснил ситуацию, но он ничего не хотел слушать. «Приезжайте вдвоем, а иначе ты враг мне». Мы и приехали.

Стас Синельников, попав в такое непривычное для него общество, зажался, от зажима стал хорохориться, стал хамить, грозить, пугать всех окружающих: «Да кто вы такие? Я, между прочим, бывший пожарник, а если вы понимаете, то это система МВД, я всех вас скопом могу арестовать, и мне за это ничего не будет, так как я служил и законы знаю».

Все на него накинулись, может, отчасти и справедливо, меня попросили забияку увести. Компания, у которой не было общих тем, нашла себе предмет для разговора. Стали изощряться, понося на чем свет стоит Стаса Синельникова и поругивая робко меня.

Сам по себе случай интересен только тем, какие из него все сделали выводы. Я, конечно, покаялся, просил прощения, но меня не хотели прощать и находили в этом радость.

– Ты злоупотребил добрым отношением к себе, привел в порядочный дом неизвестно кого.

– Ну, простите меня. И сосед просил прощения, – Стас, действительно, просил прощения.

– Да причем тут это? Ты испортил вечер.

На самом деле не испортил, а спас, но доказывать это не хотелось и играть в эти фальшивые игры тоже, так как для Фелицаты Трифоновны, говорящей мне всю эту напраслину, как ни для кого другого, все это было очевидно.

Фелицата Трифоновна становилась ворчливой и не терпела, когда ей перечили, даже тогда, когда она несла полную околесицу. Леонид так же повел себя странно, в этом глупом разговоре стал держать сторону матери. Причем делалось это все так же нелепо.

– Да уж, провинился ты, Димитрий, теперь не отмоешься.

Я не мог понять, серьезно он говорит или шутит.

– Я что – человека убил, ограбил кого? Объясните. Ничего не могу понять.

– Да ладно, не начинай.

Я смотрел, как люди из ничего, из пустяка, на ровном месте выращивали какие-то обиды, искали врага, виновного в их бедах и неудачах. Синельников же, наоборот, очень переживал. Я ему не говорил, что меня ругали, но он словно чувствовал:

– У тебя такие интеллигентные друзья, а из меня там, за столом, дерьмо полезло. Я тебе, наверное, сильно навредил.

– Да ничего.

– Ты уж меня прости, и у своих друзей за меня попроси прощения. Они у тебя славные. Одно слово – высший свет.

С соседом я очень сдружился, был он простой и добродушный. Уговорил меня с целью заработать, сходить на пункт переливания крови, сдать четыреста семьдесят грамм за гроши. Кровь там можно было сдавать не чаще, чем раз в месяц, тогда в поисках дополнительного заработка, мы поехали с ним в Шатуру, он был родом оттуда и сдали там еще по четыреста семьдесят грамм. Во время этой, второй сдачи у меня закружилась голова, но все же кровь я досдал. Заработал немного денег.

Особая история с приобретением холодильника. У Варвары Антоновны, как вы помните, холодильника не было, а без холодильника жить даже бедному студенту не сладко. Вот Стас, видя мою беду и предложил забрать холодильник у приятеля. Приятель купил себе новый, дачи у него не было, вот и хотел выкинуть старый на помойку. Синельников приятелю говорил: «Зачем тебе корячиться, тащить его на помойку, отдай соседу моему. Он сам холодильник заберет, сам вытащит, да тебе еще за него бутылку поставит». А мне говорил: «Работающий, хороший холодильник, возьмем всего-навсего за бутылку, да с ним же эту бутылку вместе и разопьем». Получалось, у всех была своя выгода.

Поехали мы со Стасом за холодильником, распили с хозяином бутылку и отправились в обратную дорогу. Отправились не одни, а с ценным грузом. Хмель ударил в голову и вместо того, чтобы везти холодильник на такси, повезли его в автобусе, причем, «Икарус» пропустили, а погрузились в старый «ЛИАЗ», с задней площадкой.

– Ты что, богатый? – спрашивал меня Синельников, не обращая внимания на пассажиров, которых пришлось потеснить, – на такси хотел ехать. И на автобусе спокойно довезем.

На самом же деле везли не спокойно, было много проблем. На нас все косились, скрежетали зубами, некоторые, не выдерживая, ругались. Были и такие, которые подсмеивались, крутили пальцем у виска. Чей-то ребенок забрался внутрь, и мы его чуть было не похитили. Сплошной нервотрепкой была эта дорога, но деньги она все же сэкономила.

И стал я жить с холодильником, в котором хранить было практически нечего.

Жил я в теткиных апартаментах, иногда появлялся и в общежитии.

– Кто-то донес, что ты живешь на квартире, – докладывал Зурик.

– А ты что?

– Обижаешь. Или у нас не существует студенческого братства? Я же не стану подтверждать клевету. «Его две недели нет, где он?» «Живет, – говорю, – живет. К тетке ездил, помогал. Ну, что вы». Поверили. Это же не столько в твоих интересах, сколько в моих. Сам понимаешь.

И, несмотря на то, что все закончилось благополучно, после таких вот серьезных сигналов, я ездил ночевать в общежитие на Трифоновскую и мозолил там глаза тем, кто сомневался в моем существовании.

Зурик при мне молился Кришне, кормил прасадом и навязывал в чтение кришнаитские книги. Комическая история произошла с участием его брата. В одно из таких моих посещений общежития к Зурику в гости пришел родной его брат Георгий, который совсем недавно перебрался в Москву и работал водителем, возил какого-то начальника. Об экзотическом увлечении старшего сына индийской религией в семье уже все знали. Зурик читал мне письма из Тбилиси, в которых мать слезно умоляла его не заниматься этой ворожбой. Я это к тому, что младший брат, придя в гости к старшему брату, сидел и ничего не ел, не пил, чего бы Зурик ему не предлагал. А Зурик, как нарочно, хотел попотчевать брата Георгия именно блюдами ведической кухни.

– Нет, нет, – отказывался тот, – я как раз поел перед тем, как к тебе зайти.

Напряженность все нарастала. И тогда я предложил выход.

– Тогда, может, чаю?

– Да. Чаю, – с радостью согласился Георгий и посмотрел на меня с благодарностью.

И тут, надо на мгновение отвлечься от нашего повествования и пояснить, что Зурик чай, как таковой, не употреблял, ни черный байховый, ни зеленый, так как в них находились возбуждающие ферменты, а ему, по условиям его нового верования, возбуждения следовало сторониться. Под словом «чай» Зурик понимал отвар из различных трав и ягод. В тот день, по моей просьбе, он сделал «чай» из черносмородинного листа и сушеных ягод земляники. Именно такую смесь, такой «чай» он брату своему и подал.

Мы сидели, разговаривали. Георгий, довольный тем, что, не обижая брата, может находиться в нашей компании, развеселился, много рассказывал о доме, о матери и, когда чай в его кружке совсем уже остыл, он взял и отпил из нее. И тут случилось то, что случилось. Он замер на полуслове, понял, что его все же отравили и он теперь если и не умрет, то непременно станет кришнаитом. И это предательство, это злое дело сделал не какой-нибудь враг, а его старший брат.

Все это очень явственно отражалось на его лице, все эти мысли. Он отшвырнул кружку в сторону, упал на колени и схватился за горло. Первым желанием его было исторгнуть из себя весь тот яд, который ему дали выпить, но перенеся несколько болезненных спазмов, он понял, что ничего из этого не выйдет. Глядя на нас исподлобья, перед тем, как наброситься, стал спрашивать: