ОТЛИЧНИК

– Не Леонидом звали? – с горькой усмешкой поинтересовался я.

– Нет, не Леонидом, – насторожилась Тамарка, но тут же пришла в себя и продолжала. – Ехали на дачу, он по дороге подсадил одну шалаву. Она поехала с нами Новый год отмечать. Я тогда лишнего выпила, мне плохо стало. Вышла на улицу воздухом подышать, а когда вернулась, смотрю, он уже с ней того, любовью занимается. Я – кричать, тут он меня и ударил, синяк был большой. А шалава та все ко мне лезла, меня целовала при нем. Он на это спокойно смотрел. А после того, как я скандал устроила, шалава ушла. А на улице холодно было, а она пьяная, может, где упала да замерзла, так ей и надо. Потому что избил из-за нее, да и предал. Все не нравилось ему, как я одеваюсь. За мой счет пиво пил, сосиски лопал, и все критиковал мои наряды. Полтора года до него я с мужиками жила и все не могла забеременеть, а от него залетела. Залетела, а он меня бросил. Сказал: «Выкручивайся, как хочешь, это твои проблемы. А у меня и паспорта тогда еще не было, в поликлинику идти страшно, пятнадцать лет от роду, таких не жалуют.

– Погоди, – ужаснулся я, – да ты что? Ты с тринадцати лет взрослой жизнью жить начала?

– Нет. Я оговорилась. Не перебивай. О чем я говорила? Ах, да. Предложили мне аборт сделать за деньги и много запросили, а откуда у меня? Вот и обратилась я к нему, а он предал. Хорошо, подруги помогли бесплатно аборт сделать. У меня уже восемь недель было, а это много. А у тебя нет глянцевых журналов мод? Я по ним учусь одеваться, пользоваться косметикой. Хочу в них сниматься, это моя мечта. И я добьюсь своего. На все пойду, под старичка какого-нибудь лягу. Я уже жила с одним, ему пятьдесят три года было. Я красива, ладно сложена. Я знаю, как всего добиться в этой жизни. Весь мир будет лежать у моих ног.

Я слушал Тамарку, а про себя думал: «Так вот, оказывается, какою она дрянью стала. А может, и была такой, маскировалась. А я-то страдал все эти годы, подлецом себя считал. Сердце болело, – несправедливо поступил…».

– Хочешь, я тебе погадаю? – спросил я и, не дожидаясь ответа, взял ее руку в свою. – О! Совсем плохо дело! Вот, сама посмотри. Не сниматься тебе в красивых журналах, а быть тебе обыкновенной проституткой. Вот, идет линия твоей жизни и плавно перетекает в линию плотской любви и низменных страстей. Все твои фантазии, как ты знаешь, только об одном. Следовательно, твой конец нам ясен. Он не так прекрасен. Как говорил поэт: «Ганг, твои воды замутились». А теперь, давай-ка, одевайся и проваливай.

– Ну, что я такого сделала? Что вы там на ладони увидели? Я не буду больше о мужчинах рассказывать, я хотела открытости…

– Вот, я дверь тебе сейчас и открою.

– Ну, пожалуйста, Дмитрий Алексеевич, не прогоняйте. Подумайте, куда я сейчас пойду?

– А хоть и на панель. Тебе не привыкать.

– Вот так и отчим мамке говорил, что взял не девочкой, а значит, и веры нет. Тебе, говорит, не привыкать.

– Отчим прав.

– Не прав. У вас, Дмитрий Алексеевич, страшные глаза. Вы знаете об этом?

Эти слова меня отрезвили, даже слегка напугали. Я постарался усмирить в себе проснувшегося зверя. «Действительно, куда ей, на ночь глядя, – решил я и как-то сразу совершенно успокоился. Мы прошли с Тамаркой на кухню.

– Поешь что-нибудь, – предложил я, разложив на столе колбасу, сыр и масло.

– Спасибо, не хочу. Я худею. Мечтаю стать стройной.

Я невольно засмеялся.

– Ты думаешь, кости твои похудеют?

В животе у нее предательски заурчало.

– Я сегодня уже ела, – попыталась она уговорить свой живот, – съела банку сгущенки и приняла слабительное. Вот и урчит.

– Слабительное? Может, в туалет тебе надо?

– Не надо. Можно я чай с сахаром попью?

Я налил Тамарке чай в стакан, поближе подвинул сахарницу.

– А я уже утром знала, что приду к вам.

– Специально сторожила на вокзале?

– Нет.

– А как же тогда?

– По приметам.

– Что за приметы?

– Когда чешется правая нога, то я знаю, что это моя дорога. И твой дом, как с автобуса идти, тоже с правой стороны находится. Потом чесались ноги тут, – она потерла свои ноги выше колен, – значит, решила, что может что-то произойти, но вот локоть тоже чесался. Это значит, может ничего и не быть. Вот такие приметы.

– «Того, этого», а может, это вши?

– Какие вши?

– Ну, ноги чешутся, везде чешется. Мыться пробовала?

– Я каждый день моюсь. Я чистая.

– В приметы, значит, веришь?

– А как же, они меня не обманывали. Я не только по приметам живу. Я очень хорошо чувствую людей. Интуиция во мне сильно развита. Могу людьми манипулировать. Во мне это заложено.

– Ты поменьше себя нахваливай. Слишком много говоришь. Ты обыкновенная, глупая мошенница. И, если на самом деле не бросишь…

– Зачем ты меня глупой ругаешь? Ведь сам же знаешь, что это не так. Лучше уж назвал бы меня дурочкой.

– Ишь, чего захотела. Вместо обзывательства, чтобы в любви объяснялся? Так что ли?

Вместо ответа она достала из кармана маленький магнитофон, включила его и под липкую, тягучую музыку из кинофильма «Эммануэль» принялась танцевать. Без улыбки невозможно было смотреть на этот танец. Она кривлялась под музыку, одной рукой оглаживая ноги и грудь, а указательный палец другой руки при этом посасывала. И не просто она все это делала, а как бы со значением, так же фальшиво пародируя страсть и похоть, как это делают персонажи порнографических фильмов, откуда этот прием, без сомнения, она и позаимствовала. Я смотрел у Леонида фильмы, в них таким нехитрым приемом доступные и на все готовые женщины приманивали к себе мужчин. Тамарка так старательно подражала своим учителям, тем «красоткам», что проделывают все это в фильмах, что я невольно захохотал. И хохотал долго. признаюсь, давно так свободно, легко и звонко я не смеялся. Она уже перестала демонстрировать свой танец с самоощупыванием и с самопосасыванием, стояла и, надув губы, смотрела на меня, готовая заплакать, а я все не мог остановиться и продолжал смеяться. За этот смех, за эти приятные минуты я заплачу впоследствии с лихвой.

Надо заметить, что с появлением Тамарки жизнь моя стала окрашиваться в яркие тона, походить на одну из тех картин, которые в последнее время фабриковал Толя. Холст. А по нему вразмашку, щедро разбросаны разнообразные краски, без смысла, без замысла, с обязательной авторской подписью и с обязательным названием: «Сотворение мира», «Страдание скрипача», «Музыкальный хаос», а то и просто «Кот», «Пес». Причем последние, кроме как названием, от первых ничем не отличались. Эмоций было хоть отбавляй. Но обо всем по порядку.

В тот день, а точнее, в ту ночь, наше общение на ее танце так и закончилось. Я положил ее спать в одну комнату, сам улегся в другой. Утром, приготовив завтрак, я ее позвал, она не отозвалась. Я заглянул, комната была пуста. Тамарка ушла, не попрощавшись. Признаюсь, после ее ухода я произвел тщательный осмотр квартиры. Смотрел, не пропало ли что. Хоть и красть было нечего, но все же. Все безделушки, все фарфоровые теткины болванчики были на местах.

В драмкружке Тамарка мне представилась Несмеловой, сказала, что такая фамилия у нее. Но по сути своей она была Смелова, даже чересчур Смелова. А заключение такое делаю из такой вот сцены.

Не хватало в жилконторе, как вы знаете, кое-каких бумаг. Одним словом, после отъезда тетки мое положение, то есть мои права на проживание в ее квартире, оставались по-прежнему шаткими. Я ходил в жилконтору, извивался там ужиком, забалтывал моложавую служащую, уверял ее в том, что не вор, не разбойник, а родной племянник этой не слишком уравновешенной особы, тетки моей. Говорил, что бояться им нечего, никого не убью, ничего не украду, неприятностей у них не будет. Подключил все свое обаяние, льстил и унижался, несообразно нормам и приличиям человеческого сообщества. Что, в конце концов, дало свои положительные результаты. Моложавая служащая жилконторы меня обнадеживала и даже предложила вместе пройтись. Она шла в магазин, а дорога лежала как раз мимо моего дома. Так что было нам по пути. Всю дорогу я развлекал ее рассказами о том, кого и при каких обстоятельствах, речь шла о знаменитых актерах, я видел.