Отмороженный (Гладиатор)

«Жалкий, маленький слизняк, дрожащий над своей жизнью», – подумал Иван о Лещинском.

И тут он понял, какая мысль не давала ему покоя. Сознание Ивана словно отталкивало ее, не желая замечать, стремясь спрятаться от осознания необычного и неприятного для Ивана факта.

Сегодня он впервые со дня своего появления в Москве не выполнил задание.

Лещинский был жив и находился в руках противника.

Это была его, Ивана вина.

Крестный никогда не сможет, да и не захочет его в этом обвинить. Но Иван всегда сам обвинял и оправдывал себя. И сам себе выносил приговор.

«Ты не профессионал, – заявил Иван самому себе. – Сегодня ты обманул смерть, оставил ее голодной, неудовлетворенной. Ты должен был убить Лещинского, когда понял, что он в чужих руках. И ты не сможешь теперь считать себя человеком, понимающим ее, пока Лещинский будет жив. Как и где ты убьешь его мне абсолютно все равно. Но если ты хочешь себя уважать, ты должен это сделать.»

Иван скрипнул зубами от досады на самого себя. Неудовлетворение червем копошилось у него внутри. С этой червоточиной в мозгу Иван отправился к Крестному.

Глава XI.

Когда Иван выбирался из дома, Лещинский сидел в машине. Он скорчился на заднем сидении «девятки» и негромко по собачьи подскуливал, не отдавая себе отчета в том, что он делает и что происходит вокруг. Лещинский не мог заставить себя поднять голову и выглянуть на улицу. Он знал и помнил только одно – только что он чудом уцелел в поднявшейся из-за него драке.

Когда в дверном проеме появилась темная фигура и прямо в него, в Лещинского запустила огромной китайской вазой, он просто обезумел от страха. Этой вазой его непременно хотели убить, решил Лещинский. Он помнил ее стремительное приближение, закрывающее весь горизонт зрения, и свое судорожное движение вниз, под стол. Выстрелы, грохот бьющегося стекла, дождь осколков словно ошпарили его и он, как таракан, рванул на четвереньках прямо вперед, к открытой двери. При этом он, кажется визжал, но не мог сказать точно, так ли это.

Он несся в полуметре от пола так быстро, что просто сшиб с ног попавшегося ему на пути человека, упавшего через него вперед, и домчавшись до двери, с тем же неосознанным и не замечаемым им самим визгом ломанулся вниз. Он успел добежать до второго этажа, когда сзади захлопали двери соседей и раздались их голоса. Входная дверь тоже хлопнула и через мгновение Лещинский оказался лежащим на ступеньках с вывернутой назад рукой. Лицо его было прижато к бетону, но визжать он не перестал, а только немного снизил тон и громкость крика – дышать было трудно.

– Заткнись, сука! – услышал он злой повелительный голос. – Встать!

В затылок ему упирался ствол пистолета. Было больно и очень неудобно.

Лещинский поднялся, но визг не прекратил, а лишь помотал головой, не могу, мол, замолчать.

Офицер из ФСБ, тот самый его знакомый, замахнулся на него рукояткой пистолета. Лещинский зажмурился, но не замолчал.

– Вот вы двое, – сказал фээсбэшник мужчинам в халатах и домашних тапочках, первым из жителей дома оказавшимся на площадке второго этажа, – держите его здесь. Глаз не спускайте.

– Не бойтесь, он не вооружен, – добавил он, заметя их некоторую нерешительность.

– Господа, а что случилось? – вылез вперед еще один, в адидасовском костюме, с газовым пистолетом в руке.

– Ты встань внизу, – тотчас же определил его фээсбэшник. – В подъезд никого не впускать, из подъезда никого не выпускать.

– Остальным – не подходить, – крикнул он уже на бегу, прыгая вверх по лестнице через три ступеньки и отталкивая торчащих на его пути полуодетых жильцов подъезда.

Ворвавшись в квартиру с соблюдением всех предосторожностей, – выставив зажатый в обеих руках пистолет вперед и обводя им все подозрительные углы и закрытые двери, фээсбэшник нашарил, наконец, выключатель в коридоре и включил свет.

Пороховая гарь выстрелов не успела еще рассеяться.

На входе в раскрытую дверь одной из комнат он увидел молодого оперативника, лежащего лицом в луже крови на полу, с неестественно заведенными назад руками. Его пистолет валялся рядом.

– Петя! – заорал фээсбэшник и бросился к нему. На темечке у того, кто еще недавно был Петей, красовалась небольшая дырка, из которой вытекала струйка крови.

Офицер скрипнул зубами.

– У-у, бляди! – вырвалось у него. И тут же он заорал:

– Никитин! Ты жив? Никитин!

Негромкий стон у окна заставил его броситься туда и отшвырнуть перевернутое кресло. Полноватый, которого он называл Никитиным, схватившись обеими руками за ногу, пытался подняться.

– Как ты? Идти можешь?

Никитин покачал головой.

– Вызови группу. И медиков, – сказал он. – Что с Лещинским?

– Внизу он. Соседи сторожат.

– Живучий, сука. Смотри, Сергей, если убежит...

– Не убежит. Он там обосрался со страха.

Никитин глянул на него исподлобья. Прошипел, не разжимая зубов:

– Гляди, я сказал... Яйца оторву, если убежит.

– Я щас, группу вызову, – заявил вскакивая тот, кого Никитин назвал Сергеем, готовый бежать к машине.

– Стой. Посмотри, что со вторым, – Никитин кивнул на труп, лежащий в дверях.

Сергей быстро обшарил комнаты.

– Нет его.

– Этот сука через лоджию пришел. Там смотри.

Сергей вернулся через минуту бледный как мел.

– На лоджии Андрюха. Мертвый. Дыра на шее. И в груди. Чем это он его так?..

– Руками, – Никитин усмехнулся. Затем сморщился от боли.

– Да вызови ты, что ли медиков, – крикнул он. – Я же кровью истеку.

Сергей бросился к двери. Но перешагнув лежащий возле нее труп, остановился, вновь скрипнул зубами и, не выдержав, спросил:

– Кто это был, товарищ полковник?

– «Отмороженный». Иван, – ответил Никитин.

И тут же заорал:

– Да беги же, блять ты такая, к телефону!

Сергей тут же пропал.

– Я свой найти не могу, – добавил Никитин уже тихо, то ли себе, то ли убежавшему вниз офицеру...

Мужики из подъезда помогли Сергею затолкать Лещинского в «девятку» и кучковались, обсуждая происшествие. Слова офицера, разговаривавшего с управлением, заставили их замолчать и прислушаться.

– ...Никитин ранен. Двое убитых. Да нет, наши, наши убиты.

Сергей помолчал, выслушав чье-то мнение по этому поводу.

Лещинский, услышав про убитых, перестал скулить и начал икать. Он так ясно представлял себя на их месте, что у него начало нестерпимо ломить висок, куда, как он представлял должна была попасть пуля.