Отморозки

Вторым чрезвычайным происшествием оказалось изнасилование местной жительницы двоими рядовыми из роты Крастыня. Взбешенный этим известием Анненков приказал повесить обоих негодяев и насильников повесили на площади напротив костела. Рота, было, заволновалась, но к Крастыню примчался Львов со своими охотниками и двумя пулеметами, и волнение как по волшебству стихло.

Анненков озирал склад, который оказался ни много, ни мало - складом трофейного вооружения и амуниции и на душе у него становилось весело. Бронеавтомобиль, да еще и на ходу, два полностью исправных легковых автомобиля 'Руссо-Балт', один из которых даже оказался заправлен, восемь полевых трехдюймовок и одна 48-линейная легкая гаубица, семь пулеметов 'Максим' и три 'Мадсен', две тысячи винтовок, полмиллиона патронов - всего и не перечислить. Правда, у одного мадсена заклинило затвор, а два максима не тянули ленту, но оружейники заверили, что вот еще пару дней - и все будет в норме. Не извольте беспокоиться, господин есаул...

Но вот кроме оружия, которым теперь вся 'сводная, штурмовая бригада имени генерала-лейтенанта Давыдова' снова оказалась снабжена даже с переизбытком, все остальное Анненкову как-то не очень нравилось. За время путешествия по лесам и болотам форма у людей истрепалась, и даже господа офицеры нет-нет, да и щеголяли прорехами в кителях или галифе. А про порыжевшие ремни и сапоги можно было и не говорить.

Полковник Рябинин не любил небрежности во внешнем виде, и просто с ума сходил, видя у подчиненного оторванную пуговицу или прореху в гимнастерке. И вот, наконец, свершилось: в этих богом и людьми забытых Шиплишках обнаружился склад обмундирования. Правда, немецкого, но не придал этому большого значения. Даже наоборот - обрадовался, так как вспомнил о возможностях авиаразведки и быстро сообразил, что колонна войск в фельдграу, движущаяся по дороге в любом направлении не вызовет у немецких авиаторов никаких вопросов или подозрений. И со спокойной душой отдал приказ: всем переодеться в немецкие трофеи...

– ...Твое благородие, ты с дуба рухнул, или съел чего?
– Львов в упор посмотрел на своего друга, - Ты чего творишь? Хочешь, чтобы у нас начался бунт, бессмысленный и беспощадный?

– Постой, постой, - не понял Анненков.
– Ты чего на меня накинулся? Что я те сделал?

– Не сделал? А как насчет твоего приказа переодеться в немецкое? Мне, знаешь ли тоже не улыбается, чтоб меня, в случае чего, повесили, как шпиона.

– Не понял?

– Чего ты не понял? Если, не дай бог, я сейчас в плен попаду, то мне - лагерь, да к тому же - плохо охраняемый. Я оттуда и сбежать могу, - Маркин ухмыльнулся.
– Тем паче, что мой Львов немецкий знает. Не как родной, но знает. А если я немецкую форму на себя напялю - разговор со мной будет короткий. А веревка - длинная!

– И что? Ты в плен собрался?

– Я - нет, хотя может случиться всякое. А вот господа офицеры воду мутят, да и солдатики волнуются. Здесь еще Женевские и прочие конвенции соблюдаются почти как прописано. Тут к пленному даже невесту могут пропустить. И приедет, и выйдет за военнопленного замуж, и домой вернется, и никто ее не интернирует...

Анненков-Рябинин недоверчиво посмотрел на своего друга:

– Врешь?

– Чтоб я на мине подорвался! Где-то мне попадалось, что за время Первой Мировой таких свадеб сыграли полторы тысячи , - Львов хмыкнул.
– Война джентльменов, что ты хочешь.

Анненков-Рябинин глубоко задумался. Действительно, получалось как-то не комильфотно - офицеры таких фокусов не поймут. Да и солдат взбунтуют. Легко и непринужденно. Но делать-то что-то надо! Нельзя же бесконечно мотаться по тылам немецкой армии в РУССКОЙ военной форме! Вычислят, окружат, прижмут к реке и - крышка! 'Если прижмут к реке - крышка!' Хотя... Постой, постой...

– Осип!
– позвал он своего ординарца.
– Принеси-ка, пожалуйста мои запасные погоны и немецкий мундир.

Через пару минут Осип, успешно совмещавший обязанности ординарца, денщика и даже повара появился с мундиром фельдграу и золотыми погонами.

– Ты хорошо помнишь определение комбатанта по Гаагской Конвенции ?

– Чего?
– уставился на него Львов.

– Того самого - И, улыбаясь, полковник спецназа процитировал по памяти, - Военные законы, права и обязанности применяются не только к армии, но также к ополчению и добровольческим отрядам, если они удовлетворяют всем нижеследующим условиям:

имеют во главе лицо, ответственное за своих подчинённых;

имеют определённый и явственно видимый издали отличительный знак;

открыто носят оружие;

соблюдают в своих действиях законы и обычаи войны.

Ополчение или добровольческие отряды в тех странах, где они составляют армию или входят в её состав, понимаются под наименованием армии .

– И что?
– все еще не понимал Львов.
– Погоди, так ты...
– начал догадываться он.

Его брови медленно поползли вверх, когда Осип и Анненков в две иглы моментально пришили к немецкому мундиру русские погоны. Затем есаул взял фуражку, содрал с нее немецкую кокарду и прикрепил российскую...

– Вот так, - удовлетворенно сообщил Борис Владимирович и надел новый головной убор.
– Я еще и ордена наши на грудь повешу. И стану полностью соответствовать определению комбатанта. Вопросы?

– Никак нет, - пораженно выдохнул Львов-Маркин.
– Да-а, брат... Ну, ты даешь...

– Китайцы говорят, что закон - как столб: перелезть нельзя, а обойти - можно, - сказал Анненков наставительно.
– Иди, служивый, служи дальше.

На другой день колонна в фельдграу вышла из Шиплишек и двинулась по дороге в направлении на Лубово и Крживоболе, рассчитывая оставить более крупные населенные пункты Кальварию и Мариамполь восточнее. Накрапывал мелкий противный дождь, и потому только вблизи можно было разглядеть кокарды на фуражках и бескозырках, да еще то, что погоны у офицеров сверкали не серебром, а золотом.

...Второй день марша начался спокойно. Дымили походные кухни, и солдаты, драгуны и казаки споро шуровали в котелках ложками, прихлебывая горячий сладкий чай из медных кружек. Львов, сидевший вместе со своими охотниками, встал:

– Так, парни, - произнес он, убирая кружку в ранец.
– Заканчиваем прием пищи, готовимся выходить в дозор. Чтоб, когда я вернусь, все уже в строю стояли, словно вас туда обухом вбили!

С этими словами он направился туда, где вместе с казаками завтракал Анненков. Хотя солдаты, драгуны и казаки уже давно слились в единую общую массу, которую Анненков-Рябинин назвал 'штурмовиками', а Львов именовал непонятным для окружающих словом 'ДРГ', все же бойцы предпочитали хотя бы изредка собираться по старым подразделениям, вместе с привычными 'первыми' командирами...

Однако дойти он не успел: неподалеку грохнул винтовочный выстрел, за ним еще один и еще.

Львов в два прыжка оказался возле Анненкова:

– Кто там?
– спросил он у есаула.

– Васнецов со своими... Был в охранении... А ну-ка, возьми десятка два своих охотников и разберись: в чем там дело?

Через полчаса к Анненкову верхом подлетел Чапаев. Быстро козырнул и доложил: Васнецов со своими драгунами наткнулся на какой-то немецкий пехотный взвод и не нашел ничего лучшего, как попытаться истребить незваных гостей. Вот только штабс-ротмистр неверно оценил численность противника, и вместо взвода или хотя бы роты вылетел на батальон немцев, которые, не будь дураки, уже развернулись в боевые порядки.

– Командир просил три пулемета: тот, который на тачанке, и два вьючных. И еще ручник, - закончил Чапаев.
– И чтоб наши охотники все к нему шли. А вам просил передать, чтоб уходили - сами разберемся.

Анненков оглядел Чапаева с ног до головы, убедился, что посланец, хоть и спешит, но совершенно спокоен, и решил, что Львов прав: нечего лезть в драку всеми силами. Во-первых, долго, во-вторых, сами себе мешаться станут. А потому он кивнул головой и приказал всем строиться.

– Борис Владимирович, а может нам лучше пойти на помощь и окружить этих германцев?
– предложил полковник Крастынь.
– Нас много больше батальона, так что...