Отморозки

Юстыся Валевская танцевала с офицерами, пленяя их своими грацией, красотой и легкостью манер, но одновременно шокируя своими мыслями о некоей непонятной 'независимости' мифической Польши.

– Разве вы не понимаете, герр обер-лейтенант, что поляки должны быть свободными?
– с жаром наседала она, на своего кавалера, гвардейца фон Рауха.
– Свобода - неотъемлемая часть самосознания любого поляка!

– Но, мадмуазель, почему же только поляка?
– сопротивлялся фон Раух, который в бытность свою студентом в Геттингене близко сошелся с анархистами.
– Свобода - для всех. Почему вы выделяете поляков?

Задавая этот вопрос, он аккуратно сместил руку с талии обольстительной националистки, на... в общем, чуть-чуть пониже...

– Потому что поляки достойны ее больше всех!
– обдавая офицера ароматом французских духов с жаром вещала патриотка, не обратив внимания на маневры его руки.
– Разве вы не согласны?

Обер-лейтенант сдвинул руку еще ниже, ощутил приятную упругую округлость, и согласился с доводами возмутительницы спокойствия. Ободренная этим, Юстыся продолжила убеждать немца в богоизбранности польского народа и необходимости немедленного создания польского государства. Фон Раух переместил свою прекрасную пропагандистку за портьеру, к окну, и принялся подтверждать каждое слово польской Боудикки страстным поцелуем.

Бал шел своим чередом. Уже напился пан Туск и теперь с пьяной самоуверенностью разглагольствовал о том, что вся Европа должна объединиться и поставить Россию на место, уготованное ей самой историей - место прислужницы Польши. Уже пани Туск исчезла куда-то вместе с майором Лампрехтом. Уже Крыся Смолецкая уловила в свои сети сразу троих молодых офицеров из штаба корпуса и теперь флиртовала со всеми тремя...

Оркестр старался во всю. Вальс сменял падеспань, мазурка - вальс, и кружились, кружились пары. Гости постарше уютно устроились за ломберным столом и уже чиркал по сукну мелок, отмечая взятки и робберы... Ах, господа, какая война? Война - это там, где-то, где кровь, грязь и смерть. Да и какое дело цивилизованным людям до какой-то войны? Война меняет границы, но не меняет Европы. Ведь мы все европейцы господа, не так ли?..

...Чапаев осторожно тронул штабс-капитана за рукав:

– Вашбродь, там праздник какой-то...

– Что празднуют?
– Машинально спросил Львов, но тут же поправился, - Народу много?

– Много... Во дворе - тринадцать солдат, да четыре мотора . Еще кареты стоят...

– Ага, - скривился Львов.
– Значит, кому - война, а кому - мать родна? Сволочи...

– Сволочи и есть, - согласился Чапаев.
– Режем?

– Осторожно бы надо, - подумав, сказал штабс-капитан.
– И парочку - живьем, на предмет поговорить.

– Эт мы чичас, эт мы мигом... Петров, Семенов, Елизаров - к командиру живо!..

Скучавшие солдаты не заметили, как дому с разных сторон подобрались невидимые и неслышные тени. Мягкие прыжки - по совету штабс-капитана все уже давно научились обматывать форменные сапоги мягкой кожей и фиксировать ее ремнями, и немцы рухнули под ударами кинжалов. Двоих били рукоятями ножей и тесаков, а потом быстро-быстро скрутили позаимствованными в конюшне имения вожжами. Мигнул трофейный электрический фонарик - все чисто.

Львов с остальными появился во дворе особняка Валевских через несколько минут. Огляделся, снова подозвал Чапаева:

– Приберитесь тут, а потом...

Не докончив фразу он резко пригнул Василия за стоящий автомобиль и сам спрятался там же. Из стеклянных, залитых светом дверей вышел офицер.

– Курт! Садись в автомобиль и съезди в город! Привези мне цветов! Красивых... Курт! Ты где?! Опять надрался, пьяная скотина?!!
– офицер сделал несколько шагов с крыльца и завертел головой, ослепленный резким переходом из света в тьму.
– Курт! Немедленно ко мне! Ну, погоди...

Больше сказать он ничего не успел. Львов перекатился под машиной, резко захватил горло немца на удушающий 'неразрыв' и завалил на себя. Слабый хрип, короткое дерганье...

– Этого пакуйте, а одного из языков можете кончить. Все равно: с собой брать не будем.

Ефрейтор Семенов нагнулся и равнодушно полоснул одного из связанных немцев по горлу трофейным тесаком. Второго подхватили подмышки и потащили прочь от освещенного дома, где гремела музыка и слышались веселые голоса. Никто из гостей и хозяев еще ничего не знал.

– ...Вы готовы отвечать? Если 'да', кивните.

Очумевший от боли обер-лейтенант фон Раух судорожно кивнул.

– Карп, рот ему освободи, и будь наготове.

Унтер-офицер кивнул, а Львов снова перешел на немецкий:

– Если попробуете кричать в расчете на легкую смерть, предупреждаю заранее; легко уйти у вас не получится. Заткнем рот, кастрируем, ослепим, отрежем язык и остальные пальцы на руках и оставим. Всю жизнь будете жить во тьме и молча, мучаясь от собственного героизма. Это доступно?

Фон Раух снова кивнул.

– Тогда давайте быстро и четко: сколько человек в доме?

– Н-но я не знаю... О боже!.. Я правда, правда, не знаю!!!

– Чапаев, отставить! Это я неправильно задал вопрос. Сколько гостей и хозяев в доме?

– Десять офицеров, четверо местных помещиков. Еще есть женщины...

– Это не интересно. По вашей оценке, количество слуг?

– Человек сорок, возможно больше...

– Кто офицеры? Имена, звания, должности?

– Генерал-майор Ципсер, начальник штаба тридцать восьмого корпуса. Майоры Лампрехт и Пургольд - офицеры Генерального штаба ...

– А что они тут делают? Инспекция?

Несмотря на боль в обрубке правого мизинца, фон Раух очень удивился.

– Они - из штабов. Лампрехт - из нашего, пятой гвардейской, Пургольд - из штаба корпуса. Они...

– Ладно, это не так важно. Кто еще?

– Гауптман Закс и обер-лейтенант Ребер, адъютанты штаба корпуса. Оберстлейтенант фон Фойербах - мой командир...

– Ваш, а еще чей? Ну?

– Четвертого гвардейского гренадерского полка.

– Так, дальше?

– Обер-лейтенант Шоппе и гауптман Кёстер - дежурные офицеры нашего штаба. И майор Крампе - дежурный офицер штаба корпуса. Все.

– Я умею считать до десяти. Кто десятый? Быстро!

– Я...

Львов хмыкнул и чуть заметно кивнул. Державший пленника унтер, зажал ему рот рукой и как учили, коротким рывком свернул шею.

– Вот что, мужики: нечего нам ждать. Аккуратно заходим в особняк, вяжем четверых офицеров, остальных - кончать. Штатских пока не трогать.

– Донесут, ваше благо... то есть, командир...

Львов усмехнулся:

– Ну, это - вряд ли... Пошли, обормоты, хрена ли расселись?

Полтора взвода почти бесшумно набежали на имение и просочились внутрь...