Отрезок пути

– Ты спрашивал, почему я стал Пожирателем смерти, – неожиданно произносит Северус. – Тебе это по-прежнему интересно?

– Конечно! Но ты не обязан…

– Знаю. Но, в противном случае, ты сам придумаешь какие-нибудь идиотские объяснения, не имеющие отношения к действительности, – заявляет он.

Я прикусываю губу. Вот тут он не прав. Я вообще стараюсь не делать поспешных выводов. А что до того, что я поверил в теорию Гарри, так Северус сам так себя вел, что другого объяснения и у меня не нашлось. Но если я начну сейчас с ним спорить, он вообще ничего не расскажет.

– С Лили я познакомился еще до Хогвартса, – начинает Северус, откинувшись в кресле и соединив кончики пальцев. – Мы жили в одном городе, учились в одной школе. Я сразу заметил, что она волшебница. Мою семью считали странной, поэтому друзей у меня не было. У Лили тоже, но по другой причине. Она ничего не слышала о магическом мире, но знала, что обладает необычными способностями, и вовсю ими пользовалась. Сверстники относились к ней с опаской и за глаза называли ведьмой – у магглов это считается оскорблением. Сам понимаешь, налаживанию дружеских связей это не способствовало. Поэтому общалась она только со старшей сестрой, которая тоже ее побаивалась, но, разумеется, ни за что бы в этом не призналась. Ко мне Лили сначала отнеслась с недоверием, но вскоре мы подружились. Я рассказывал ей все, что знал о магическом мире, не говорил только о том, как многие чистокровные волшебники относятся к магглорожденным. Моей матери не нравилась эта дружба, но по пятам она за мной не ходила, а отцу было плевать, с кем я общаюсь. Родители Лили при виде меня тоже не прыгали от восторга, но она с детства привыкла делать то, что ей нравится, поэтому через некоторое время они махнули рукой на нашу дружбу и даже начали приглашать меня на ужин. Надо было видеть, как бесилась ее чокнутая сестрица!

Северус прерывает повествование и неожиданно громко хлопает в ладоши. В ту же секунду в дверь просовывается голова Райка.

– Кофе нам сделай, – спокойно говорит Северус.

Голова, кивнув, исчезает.

– Он у тебя вместо домового эльфа? – удивленно спрашиваю я.

– Сигнальные чары, – со смешком поясняет Северус. – Срабатывают от хлопка. Не орать же мне, как последнему магглу, если что-то понадобится.

Звучит здраво. Через несколько минут Райк возвращается, ставит на стол две дымящиеся чашки и уходит, не сказал ни слова. Я удивленно провожаю его глазами.

– Райк может быть тактичным человеком, – произносит Северус, пригубив ароматный кофе, – когда это действительно нужно. А когда необязательно, ведет себя, как умственно неполноценный. Ты будешь слушать, или, может, пойдешь с ним поболтаешь?

Я поспешно киваю, потом, спохватившись, что он может не так меня понять, мотаю головой. Северус, усмехнувшись, продолжает:

– Как ты знаешь, мы оказались на разных факультетах, но общаться не перестали. Истерик по этому поводу я не устраивал, хотя было немного обидно – мне всегда казалось, что Лили самое место в Слизерине…

– Стервозная девочка, – машинально говорю я, вспомнив Торна.

– Что?

– Однокурсник моих родителей, Стивен Торн, так про нее сказал – «стервозная девочка», – объясняю я. – Еще он сказал, что она за тебя заступалась и ненавидела Джеймса Поттера.

– Об этом ты не говорил…

– Думал, ты взбесишься. Прости…

– Гриффиндорцам вредно слишком много думать, – заявляет Северус менторским тоном. – У вас все равно плохо получается. Впрочем, стервозности Лили и вправду было не занимать, – он чему-то улыбается. – Первое время после начала учебы мы не обращали внимания на то, что говорят другие ученики. Главной неприятностью были Поттер и Блэк и, присоединившиеся к ним позже Люпин и Петтигрю – в меньшей степени. С первыми двумя мы сцепились еще в поезде. Поттер, услышав о Слизерине, встал в стойку и немедленно начал хамить. Блэк, который отправился в Гриффиндор исключительно назло семье, с удовольствием к нему присоединился. Я молчать не стал, а потом ушел вместе с Лили, и эти двое, недолго думая, записали меня в личные враги. Первым я к ним не лез, меня больше интересовала учеба, чем идиотские дуэли с гриффиндорцами. Но всегда отвечал и всегда старался отомстить.

Через некоторое время у Лили появились друзья на своем факультете. Я тоже начал общаться со слизеринцами, которые постоянно попрекали меня дружбой с… грязнокровкой, – Северус слегка запинается на неприятном слове. – Думаю, и ей приходилось сталкиваться с неодобрением. Мы не говорили об этом, но никогда не попрекали друг друга общением с другими студентами, так что выводы сделать несложно. Стычки с четверкой Мародеров становились все более жестокими. Лили поначалу пыталась жаловаться преподавателям, но мне удалось убедить ее, что от этого только хуже, и она переключилась на старост. Сообщала им обо всех проделках Мародеров, о которых ей удавалось что-то разнюхать. Старосты делали вид, что узнают все сами, не сдавали ее.

Я сдерживаю смешок. Интересно, как бы отреагировал Гарри, узнав, что его мать доносила старостам на его отца? Зато мои родители, похоже, и во время учебы в школе были достойными людьми. И теперь у меня нет ни малейших сомнений, что Северус, рассказывая о том, как они сняли баллы с гриффиндорцев, имел в виду себя и Мародеров.

– В общем, если не обращать внимания, на некоторых раздражающих личностей, все было не так уж плохо, – продолжает Северус. – Точнее, мне так казалось. Сейчас, вспоминая, я вижу множество намеков и двусмысленностей с ее стороны, но тогда я ничего не замечал. Просто потому, что не допускал такой возможности. Лили была для меня лучшей подругой, почти сестрой, ни о чем ином я даже не думал. Понимаешь?

– Да, – быстро говорю я.

Чего уж тут непонятного? Если представить на их месте меня и Джинни, заметил бы я, начни она вдруг оказывать мне знаки внимания? Едва ли. Даже если забыть о Гарри. Нет, это даже теоретически невозможно! А ведь она, между прочим, в постель ко мне залезла… По идее, с моей стороны было бы логично хотя бы мысль допустить. Но нет, ничего подобного – залезла и залезла, места хватит. А Симус, глядя на все это, решил, что мы встречаемся.

– Наверное, моя недогадливость злила ее, потому что иногда она закатывала мне скандалы на пустом, как мне казалось, месте. И я по-прежнему ничего не понимал, – Северус качает головой, словно удивляясь собственной слепоте. – Впрочем, возможно, в глубине души что-то и замечал, однако разум отказывался делать правильные выводы. Но в конце четвертого курса Лили, очевидно, все надоело, и она перешла к активным действиям, игнорировать которые я не смог бы при всем желании.

– Она тебя поцеловала? – заинтересованно спрашиваю я.

– Неважно! – отрезает он, слегка смутившись. – Лучше скажи, как бы ты отреагировал, если бы кто-то из твоих милых подружек, скажем, мисс Уизли…

– Нет!!! – я в ужасе трясу головой.

– Вот-вот, – Северус криво усмехается. – Такой же была и моя реакция. Девушки никогда меня не интересовали. К тому моменту я уже хорошо понимал это и считал, что так даже лучше. Они казались мне вздорными, истеричными и не слишком умными существами, от которых нет никакой пользы. Исключением была только Лили, и от нее я никак не мог ожидать такой подлости. Поэтому был близок к панике, – он глубоко вздыхает. – Лили, конечно, страшно разозлилась и ушла, хлопнув дверью. Я остался сидеть в пустом классе.

Я понимающе киваю. Никому такого не пожелаешь. Да и ей, надо признать, было не легче. Мало радости, когда тебе отказывают, да еще и с ужасом.

– Ты не говорил ей, что предпочитаешь мужчин?

– Тогда не успел, – он качает головой, – а потом решил, что будет еще хуже. Тем более, через пару дней она, как ни в чем не бывало, заговорила со мной и сообщила, что ей показалось, будто бы я имею на нее какие-то виды, и она решила убедиться, что это не так.

– Вот уж глупость! – не сдержавшись, фыркаю я.

– Конечно, глупость, – соглашается Северус. – Но тогда эта глупость была для меня спасением. Мне хотелось думать, что между нами все по-прежнему, что мы все еще лучшие друзья, поэтому я предпочел поверить ей и закрыть глаза на все несоответствия.

– Но все пошло не так?

– Разумеется. На летних каникулах мы не виделись: она уехала с семьей в путешествие, меня тоже не было дома. А с пятого курса наши отношения начали стремительно портиться. До этого мы почти не ссорились, а после того случая скандалы вспыхивали через день. Ее раздражало все: мой внешний вид, мои привычки, мой тембр голоса, мой круг общения. Раньше, как я уже говорил, мы не попрекали друг друга друзьями. Теперь же Лили постоянно твердила, что все слизеринцы – сплошь будущие Пожиратели смерти и негодяи. Надо заметить, она была не так уж далека от истины – почти все они после окончания школы начали служить Волдеморту. Но дело в том, что я не мог с ними не общаться, и она прекрасно это понимала. Если бы я начал воротить нос от соседей по спальне и превозносить магглорожденных, они превратили бы мою жизнь в ад. А мне вполне хватало Мародеров. Которые, кстати, стали еще одним камнем преткновения. Поттера и Блэка она терпеть не могла, Петтигрю презирала и немного жалела, а на Люпина злилась из-за его молчания. Но на пятом курсе их обоих назначили старостами, и Лили постоянно твердила мне о том, какой Люпин хороший и замечательный, и удивлялась, что я не желаю этого признать. Она проводила с ним много времени и даже откровенно заигрывала. Естественно, все это выводило меня из себя.