Отряд
Шрифт:
Прохор усмехнулся, судя по всему, он прекрасно понял вопрос, даже ожидал его.
– Видишь ли… - Парень почесал бородку.
– Упав, ты повредил руку, правую руку, я это сразу заметил… Воспользоваться этим было бы нечестно, а я не люблю нечестных побед. Митька, перетолмачь!
– Угу.
– Выслушав отрока, Юбер улыбнулся.
– Рад видеть перед собой смелого и благородного человека, рад. Надолго к нам?
– Нет, - быстро ответил Митрий.
– Мы студенты и очень скоро уедем.
Привратник снова кивнул и тут же вскинул глаза:
– Вы ведь не французы?
– Нет… Полония.
–
– Когда-то там был королем наш принц Генрих Анжуйский… Правда, почему-то быстро сбежал, видать, не очень понравился трон.
– Вот тот удар, которым ты меня ошарашил, он как идет - с оттяжкой или без?
– После третьего бокала Прохор свел едва начавшийся разговор к кулачным боям.
Митька озадаченно почесал затылок - никак не мог сразу сообразить, как же перевести слово - «оттяжка». Немного помолчал, подумал, потом вспомнил, сказал.
– С оттяжкой, - улыбаясь, отозвался привратник.
– С оттяжкой, - перевел Митрий.
– С оттяжкой?
– Прохор пригладил растрепавшиеся волосы.
– Я так и думал. А вот еще скажи-ка, Юбер, как у вас обычно бьются…
И пошло-поехало: удары, отскоки, уловки - Митька еле успевал переводить. Завязавшаяся беседа, естественно, была интересна обоим - и Прохору, и Юберу, - а вот что касается Митрия, то тот явно предпочел бы что-нибудь интеллектуальное, вроде философского анализа педагогических воззрений Монтеня или обсуждения гелиоцентрической системы мироустройства.
– А вот когда бьешь в грудь, главное - ударить на выдохе…
– Ах, вот оно что!
– Да-да, на выдохе, а потом…
Митрий закатил глаза - боже, как ему все это надоело! Все эти - «бум», «бац», «бах». Вот тоже нашли о чем разговаривать - как людям ловчее физиономии бить. Улучив момент, отрок предпринял отчаянную попытку перевести разговор в более приличное русло:
– Следует заметить, друзья, ваша жизненная философия - вот эти все драки и прочее - чрезвычайно напоминает эгоизм, выражаемый у Монтеня как одна из главных причин всех человеческих действий.
Но больше всего Митрия поразил ответ.
– Не столько эгоизм, - вскользь, как само собой разумеющееся, заметил Юбер.
– Сколько - стремление к счастью. Ведь человек, как написано у Монтеня, живет вовсе не для нравственных идеалов, а для того, чтобы быть счастливым.
– И вы с этим согласны, месье?
Привратник усмехнулся:
– Отчасти. И хотя у меня еще нет семьи… пока нет - я вполне разделяю его идеи о воспитании.
– О, да-да, - закивал Митька.
– Делать из ребенка не юриста, врача, дворянина - а прежде всего умного, духовно развитого человека. Кстати, а как вы относитесь к взглядам Монтеня на государство? Ведь он утверждает, что существующее правительство - всегда самое лучшее…
– Ибо кто знает, каким будет следующее?
– с хохотом продолжил привратник.
Ничего себе, привратник! С этакими-то познаниями!
Почувствовав перед собой достойного собеседника, Митрий выплеснул на него все, над чем не так давно размышлял, спорил: идеи монархиста Жана Бодена и «евангелиста» Лефевра д’Этапля, поэтическое своеобразие «плеяды» - Ронсара и Дю Белле - и безымянные трактаты о фехтовании. Даже живописцев,
и тех припомнил, поинтересовавшись, кто больше нравится собеседнику - Жан Кузен Старший или Франсуа Клуэ?– Скорее Клуэ.
– Юбер улыбнулся.
– «Ева - первая Пандора» Кузена меня вообще не трогает. Слишком уж равнодушная, холодная, гордая, не женщина, а мертвое изваяние, кусок камня. Другое дело - Клуэ, портрет Елизаветы Австрийской. Вы видели?
– К сожалению, нет…
– Жаль. Понимаете, перед вами юная девушка с явной печатью нежной задумчивости, словно бы не от мира сего.
Наверное, привратник, к удовольствию Митьки, сейчас пустился бы в длинные философские рассуждения о живописи вообще и «школе Фонтебло» в частности, а может, и о чем другом, но пустился бы, вне всяких сомнений, если бы не вмешался Прохор.
– А вот тот удар слева… Ты мне можешь его показать?
– Ну, конечно!
– с хохотом воскликнул Юбер.
– И не только его. Вы когда уезжаете?
– К сожалению, уже очень скоро.
– Митрий покачал головой.
– Думаю, дня через три-четыре, когда дождемся приличных попутчиков.
– Что ж.
– Привратник развел руками.
– Тогда давайте встретимся прямо завтра. Где бы вот только…
– На улице не хотелось бы, - тут же промолвил Митрий.
– Много свидетелей, да и все же как-то странно это будет выглядеть - аббатство и приемы кулачного боя.
– Совершенно с тобою согласен, дружище, - Юбер наконец-то перешел с Митькой на «ты», что давно уже сделал в разговоре с Прохором.
– Вот что… - Привратник ненадолго задумался.
– Давайте-ка, приходите прямо ко мне! Каморка у меня небольшая, но стены толстые… Да-да, там, у монастырских ворот, и встретимся. Жаль, конечно, что вы так скоро покинете наши места.
– И расскажем всем об их потрясающей красоте!
– воскликнул отрок.
– Она того стоит.
– Вне всяких сомнений, дружище, все всяких сомнений!
Едва Иван вошел в комнату, как сразу же почувствовал: что-то не то. Вот плащ - он вовсе не так висел… И шкаф для одежды - Иван точно помнил, что плотно закрывал дверцу, а сейчас она приоткрыта. А, наверное, заходил Жан-Поль! Ну, конечно! Интересно, где это сейчас нормандца носит? Как и Митьку с Прохором.
Спустившись вниз, в таверну, юноша перекинулся парой слов с хозяином, дядюшкой Шарлем.
Погода замечательная? О, да-да, чудесный вечер, месье! Нет, из ваших друзей никого не было. Нет, точно никого - ни Жан-Поля, ни остальных. Никто не заходил. Я, правда, вздремнул после обеда часок, но здесь была Катерина. Сейчас мы ее спросим!
– Да нет, месье Жан.
– Девушка пожала плечами.
– Никто из ваших не приходил, как вы ушли все с утра, так и не было.
– А больше никто не приходил? Ну, может, кто чужой или, там, новые постояльцы?
– Нет-нет! Новых постояльцев у нас пока нет, а чужие уж никак не пройдут мимо таверны. А что вы так беспокоитесь, месье? У вас что-то пропало?
«У вас что-то пропало?» - Иван хмыкнул: ну, Катерина, ну, хитра - ведет себя так, будто между ними ничего и не было. Совсем-совсем ничего. Впрочем, оно, конечно, так и надобно. Зачем зря нервировать дядюшку?