Отступник

– Кэт, – повторил он.

Когда он сделал шаг, поднимаясь ко мне на возвышение, я продолжала цепляться за воспоминания, которые не давали мне сойти с ума. Тяжело дыша, я прислонилась к гладкой скале. Закрыв глаза, я увидела маму – увидела не с синими глазами, а с ее настоящими прекрасными глазами орехового оттенка, и не смогла вдохнуть, потому что в горле стоял ком. Я увидела, как Итан сидит у меня на кухне, а потом стоит на крыльце Дэймона – такой, каким я увидела его впервые. Перед моими глазами возник Блейк с его беззаботной, очаровательной улыбкой, таившей так много секретов. Я увидела Кариссу – мы никогда теперь не узнаем, что же случилось с ней, наши вопросы так и останутся без ответа, – а потом еще множество лиц, чьих имен я не знала.

– Котенок. – Дэймон сделал еще одну попытку, и я открыла глаза. Я увидела его. – Что мы делаем?

Мы. Не ты. Мы.

– Я не знаю, – призналась я хриплым шепотом. – Я думала… Мне было просто необходимо выбраться оттуда.

– Это понятно.

Значит, это понятно? Я еще немного отступила назад, не отрывая взгляда от Дэймона. Я не занималась саморазрушением. Совершенно ясно. И я села. Или плюхнулась. Сама не знаю точно, что я сделала. Пролетело несколько мгновений, и я вспомнила очень странную вещь.

– Это… Это как Снежная Птица.

Дэймон смотрел на меня так, словно я на самом деле лишилась разума. Может, так и есть.

– Что?

– Легенда, о которой ты мне рассказывал. – Я повернулась и посмотрела с обрыва вниз. Каждую мышцу в моем теле ломило. Похоже, что в моем плече была дыра, и я очень, очень устала. – Это как принцесса Снежная Птица.

Дэймон не отвечал.

– Она взбиралась по этим скалам, и только один храбрый воин сумел последовать за ней до самого конца. – Я облизала сухие губы и сделала глубокий вдох, заставляя легкие открыться. – Ты рассказал мне всю эту историю, когда мы ходили гулять, – до того, как встретили медведя. – Мой взгляд снова переключился на Дэймона, и выражение его лица смягчилось. – Ты рассказывал мне… рассказывал мне о самых прекрасных людях и о том, что у них внутри. – Я помолчала и нахмурилась. – Из твоих уст все это звучало очень красиво.

Дэймон подошел ближе и остановился передо мной. Он опустился на колени, его глаза сияли.

– Я помню. Я сказал: «Самые красивые люди – те, чья внешняя красота может соперничать только с их внутренней красотой, – это те, кто сам о своей красоте не подозревает». Или что-то в этом роде.

– Да, так и есть. – Я кивнула.

Он склонил голову набок.

– Тогда я говорил о тебе. Эти слова предназначались для тебя.

Мои глаза снова встретились с его удивительными глазами, и я судорожно сглотнула.

– Ты понятия не имеешь, как ты была красива. Мне кажется, ты и теперь этого не знаешь, но это то, что находится внутри тебя. – Он осторожно протянул руку и положил ее мне на грудь. – Это самое прекрасное на свете. То, что у тебя внутри.

Слезы наворачивались мне на глаза, и я неуверенно выдохнула. Эти слова… в общем, они что-то во мне перевернули. Я не была убийцей. Не была сумасшедшей. Я устала – и много чего еще, – но для Дэймона я так же была прекрасна, снаружи и внутри.

– Спасибо.

Из глубины его горла вырвался полустон-полувздох, и он двинулся мне навстречу и обхватил меня руками.

– Никогда не надо благодарить за правду.

Я схватила его за рубашку.

– По крайней мере, на этот раз я над тобой не смеялась.

– Да, и это тоже. – Я слышала, что он улыбается. – О, Котенок…

С того места, где мы находились, казалось, что внизу проплывают плотные, темные тучи, гася крошечные звезды, вот только это были не тучи, а мерцающие огни не были звездами. Дэймон уткнулся подбородком мне в голову, а сам гладил меня по спине, и я чувствовала знакомое тепло его прикосновения.

– Все кончено.

Наконец я расслабилась в его объятиях и закрыла глаза. Все и правда было кончено.

Дэймон

Удалось ли мне той ночью вообще закрыть глаза, не знаю. Может, я и подремал немного, но уверенности в этом не было. Первое и последнее, что я помню, это то, как наблюдал за Кэт.

Она свернулась калачиком, прижимаясь ко мне, и ее щека лежала на моей, теперь онемевшей, руке. Мы были у меня в доме, и, прежде чем заснуть прошлой ночью, Кэт переоделась в одну из моих рубашек, оставшихся нетронутыми у меня в шкафу. Рубашка была ей слишком велика и соскальзывала с плеча, дразня обнаженной плотью.

Эта кожа невероятно притягивала меня. Моей другой – не онемевшей – рукой я проводил по ее плечу, следовал пальцами по ее ключице. Так я провел половину ночи. Кэт как-то умудрялась еще больше со мной слиться, кладя ногу на мою или прижимаясь ко мне всем телом.

Я тревожился за нее.

Действительно тревожился.

Вчера, даже после того, как она узнала о случившемся с ее матерью, она держала себя в руках, уничтожила Итана и наблюдала за вторжением Аэрумов. Конечно, в какой-то момент она испугалась и бросилась бежать. Но, черт возьми, она снова взяла себя в руки, когда в итоге Аэрумы взорвали колонию, причем сами понесли только незначительные потери и поспешили в Северную Вирджинию, чтобы довести дело до конца.

Поздно вечером до нас дошли сведения, что войско вторгшихся на Землю Лаксенов фактически превратилось в один огромный шведский стол для Аэрумов. Кэт даже улыбнулась, когда окружающие начали праздновать победу, конец того безумия. Но у меня было не так много времени, чтобы утешить ее или действительно поговорить обо всем. Единственное, что было в моих силах, – обнимать ее, пока она засыпала. Мне казалось, что этого недостаточно.

А разве когда-нибудь бывает достаточно?

Я ощущал тяжесть потери, боль, которая будет еще долго мучить ее из-за маминой смерти, такой бессмысленной и жестокой. Кэт лишилась всей семьи. Раковая опухоль унесла жизнь ее отца, а мать – представители моего собственного племени.

Но каким-то чудом последние слова, произнесенные Кэт, прежде чем уснуть, были: «Я люблю тебя». Я был потрясен тем, что моя девочка все еще могла чувствовать.

Я готов был на что угодно, лишь бы избавить ее от этой боли, но нам вместе придется это принять, придется научиться жить с этим, как и со многими другими воспоминаниями и реальностью, которую так бы хотелось исправить, вернувшись в прошлое.

Кэт зашевелилась рядом со мной и потянулась, заставив меня особенно остро почувствовать, почему я дал ей такое прозвище. Мои губы расплылись в улыбке, когда ее ресницы затрепетали, а Кэт открыла глаза.

Ее прекрасные глаза, встретившись с моими, были еще сонными.

– Привет.

– И тебе привет.

Ее ладонь прижалась к моей обнаженной груди, а взгляд скользнул по моему лицу.

– Ты давно проснулся?

– Я вообще не уверен, что спал.

– Значит, ты наблюдал, как сплю я?

Уголок моих губ приподнялся.

– Возможно.

– Что ж, смотрите, кто у нас на этот раз вел себя как маньяк.

– Называй меня как хочешь, мне все равно. – Я провел большим пальцем по ее нижней губе. – Черт подери, я часами наблюдал за самой живописной на свете картиной.