Ответный удар

— Хорошо, Василий Андреевич. Готовьте рижскую схему. Сразу после военной приемки проведем первый транш. Для отвода глаз организуйте официальные переговоры о закупке немецкого оборудования.

— Какую сумму планируете для первой операции?

— Триста тысяч франков. Не больше, нужно проверить, как работает схема. И подготовьте документы на командировку, якобы для осмотра оборудования на заводах Круппа.

Котов сложил бумаги в потертый портфель:

— Будет сделано. Но учтите, в Риге придется действовать крайне осторожно. Говорят, ОГПУ усилило наблюдение за прибалтийскими банками.

— Знаю, — я подошел к окну. — Поэтому первый раз поеду сам. Нужно лично познакомиться с банкирами, прощупать обстановку. Заодно проведу реальные переговоры с Круппом, для убедительности легенды.

— А завод?

— Справится пару недель без меня. Главное — успешно пройти военную приемку. Тогда никто не заподозрит подвоха в моей «командировке за оборудованием».

Когда Котов ушел, я еще долго стоял у окна, глядя на огни ночного завода. Рижская схема казалась самой надежной. Но червячок сомнения все же грыз душу, слишком много может пойти не так. Один неверный шаг, одна случайность, и все пропало. Пощады не будет. Я помню, что они сделали с Крестовским и «Сталь-трестом».

Я достал из сейфа старую записную книжку отца. Где-то здесь были довоенные контакты рижских банкиров.

Возможно, эти связи еще пригодятся. В конце концов, деньги не имеют национальности, как говорил отец Краснова. А значит, старые знакомства могут оказаться полезнее новых документов.

Когда Котов ушел, я еще долго сидел над картами и схемами. Пять миллионов франков. Не так много, как хотелось бы, но достаточно для запаса.

Если, конечно, удастся все правильно организовать. И не попасться при этом, ведь цена ошибки в такой игре только одна.

За окном пропел гудок — менялась ночная смена. Я вышел из кабинета, кивнув дремлющему охраннику.

Спустя неделю мы участвовали в одной из промежуточных приемок продукции.

Солнце едва поднялось над заводскими корпусами, а на полигоне уже кипела работа. В утреннем воздухе плыл запах свежевыплавленной стали и ружейной смазки. Рабочие в промасленных спецовках устанавливали массивные бронелисты на испытательные стенды.

Я стоял чуть в стороне, наблюдая за последними приготовлениями.

Военная комиссия прибыла ровно в семь. Полковой командир Лаврищев, старый знакомый, высокий седой артиллерист с шеренгой боевых наград, придирчиво осматривал установленные мишени. За его спиной маячили два инженера-приемщика с папками документов.

— Доброе утро, товарищ Краснов, — Лаврищев протянул руку. — Готовы показать, на что способна ваша новая броня?

— Все готово, товарищ полковник, — я кивнул Величковскому.

Профессор, непривычно подтянутый в новом костюме, начал доклад:

— Перед вами образцы специальной трехслойной брони. Внешний слой — сверхпрочная сталь с особой кристаллической структурой. Средний — композитный материал нашей разработки. Внутренний…

— Это все хорошо, — перебил его Лаврищев. — Но выдержит ли она попадание бронебойного снаряда? Вот что меня интересует.

— Сейчас проверим, — я махнул артиллеристам. — Первый выстрел — стандартный бронебойный с дистанции сто метров!

Грянул выстрел. Бронелист даже не дрогнул — снаряд срикошетил, оставив лишь легкую вмятину.

— Любопытно, — Лаврищев поднес к глазам бинокль. — А из новой пушки?

Следующий выстрел был еще громче. На этот раз снаряд расплющился о броню, но не пробил ее.

— Впечатляет, — один из приемщиков что-то быстро записывал в блокнот. — Но это еще не все условия испытаний.

Два часа мы методично расстреливали бронелисты из разных орудий, с разных дистанций, под разными углами. Броня держала все. Даже когда притащили трофейную немецкую пушку с бронебойно-фугасными снарядами, результат остался тот же.

— Что ж, — Лаврищев вытер пот со лба. — Впечатляет, товарищ Краснов. Такой брони я еще не видел. Даже у немцев.

— Это еще не все, — я кивнул Сорокину. — Покажите им результаты испытаний на прочность.

Молодой инженер развернул графики:

— При той же толщине наша броня на сорок процентов легче немецких аналогов. И держит температуру до тысячи восьмисот градусов.

Лаврищев взял папку с документами:

— А производство? Сможете выдать нужный объем в срок?

— Пройдемте в цех, — я указал на новый корпус. — Покажу вам нашу автоматическую линию.

В мартеновском было жарко. Над головой с легким гудением скользили мостовые краны, внизу сновали рабочие в асбестовых костюмах. Сквозь бронированные смотровые окна было видно, как в печах кипит добела раскаленная сталь.

— Полная автоматизация, — я показал на центральный пульт управления. — Температурный режим контролируется с точностью до градуса. Система Бонч-Бруевича позволяет следить за всеми параметрами плавки.

— А производительность? — спросил один из приемщиков.

— Двести тонн брони в сутки. Через месяц выйдем на полную мощность, пятьсот тонн.

Лаврищев присвистнул:

— Серьезно… А качество при таком объеме?

— Проверяем каждый лист, — я указал на лабораторию за стеклянной перегородкой. — Рентген, ультразвук, механические испытания. Брак исключен.

Комиссия еще час придирчиво изучала документацию, проверяла образцы, опрашивала мастеров. Наконец Лаврищев собрал бумаги:

— Что ж, товарищ Краснов, впечатлен. Такого сочетания качества и объемов производства я еще не видел. Готовьте документы, будем подписывать акт приемки.

Когда военные уехали, я поймал себя на том, что впервые за утро перевел дух. Величковский вытирал платком вспотевшую лысину:

— Ну что, Леонид Иванович, кажется, получилось?

— Получилось, профессор, — я похлопал его по плечу. — Теперь осталось только наладить массовое производство. И… — я посмотрел на часы, — успеть на рижский поезд.

Впрочем, после отъезда военной комиссии я задержался в заводоуправлении допоздна. В приемной уже не стучала машинка секретаря, только из цехов доносился привычный гул производства.