Ответный удар

Жар становился невыносимым. Даже сквозь защитную маску респиратора чувствовался едкий запах горящей резины, где-то впереди плавились вентиляционные трубы. Мы с Коровиным продвигались вдоль стенки штрека, держась за путеводный трос.

— Семеныч! — хриплый голос бригадира терялся в реве пламени. — Отзовись!

Дым становился гуще. Луч моей лампы выхватывал из темноты жуткие картины: искореженные взрывом металлические конструкции, вывернутые рельсы, расщепленные стойки крепи. Впереди что-то глухо ухнуло, это обрушилась часть кровли.

— Стойте! — я схватил Коровина за плечо. — Смотрите на пламя!

В просвете между клубами дыма было видно, как огонь приобретает характерный голубоватый оттенок. Это говорило о высокой концентрации метана.

— Там впереди развилка, — прохрипел сквозь респиратор Коровин. — Старый штрек уходит влево…

Новый взрыв потряс выработку. По своду прошла трещина, посыпались куски породы. Я быстро прикинул ситуацию: огонь уже наверняка перекрыл основной путь к конвейеру. Значит, Семеныч, если жив, мог отступить только в старый штрек.

Внезапно по вентиляционной трубе прокатилась дробь частых ударов. Аварийный сигнал из центрального штрека. Следом донесся крик посыльного, молодого коногона Петрухи, едва различимый за шумом пожара:

— Леонид Иванович! Главный отправил сказать: метан шесть процентов! Горноспасатели велели всем выходить! Пять минут до взрыва!

— Понял! — я повернулся к Коровину. — Михаил Петрович, уходите. Я попробую пробиться через старый штрек.

— Не положено одному! — упрямо мотнул головой бригадир.

— А я приказываю! У вас дети, внуки есть наверняка. И концентрация уже критическая.

Новый удар сотряс выработку. На этот раз гораздо сильнее. Сверху обрушился целый пласт породы, перегородив путь к развилке. Тяжелый деревянный брус с треском переломился у меня над головой.

— Ходу! — я толкнул Коровина в направлении ствола. — Быстро!

Бригадир с видимой неохотой развернулся. В этот момент из-за завала донесся слабый стук, три удара, потом два. Старый шахтерский сигнал: «Помогите».

— Семеныч жив! — Коровин рванулся было к завалу.

— Стоять! — я удержал его. — Смотрите на пламя! Сейчас рванет!

Действительно, огонь приобрел зловещий бледно-голубой цвет. Характерный свист метана перерос в утробный рев.

До нас долетел звон по рельсам, три протяжных удара, потом серия коротких. Условный шахтерский код: «Немедленная эвакуация». Из темноты вынырнул запыхавшийся штейгер Морозов:

— Приказ главного горноспасателя… — он закашлялся от дыма. — Всем… немедленно… покинуть забой…

В этот момент по выработке прокатился новый взрыв, гораздо мощнее предыдущих. Нас отбросило ударной волной.

Последнее, что я увидел, как огненный шар устремился по штреку, пожирая остатки кислорода. Мы едва успели упасть ничком, прижавшись к почве выработки.

У меня опалило макушку, я почувствовал, как горячий воздух пронесся мимо. Тут же стало трудно дышать, но я сдерживался, стараясь не раскашляться.

Когда грохот стих, стало ясно: к Семенычу уже не пробиться. Температура достигла такого уровня, что плавился металл. От завала нас отделяла сплошная стена огня.

— Уходим! — я потянул Коровина за рукав. — Быстрее! Сейчас будет основной взрыв!

Мы бежали по штреку, спотыкаясь о разбросанные взрывом куски породы. Где-то за спиной нарастал чудовищный рев. Метан, скопившийся в отработанном пространстве, готовился превратить выработку в огненный ад.

До ствола оставалось не больше ста метров, когда сзади раздался такой грохот, что, казалось, содрогнулась вся гора. Ударная волна подхватила нас, швырнула вперед как тряпичных кукол.

Когда все утихло, я поднялся на ноги и ощупал себя. Неужели выжил? Ощущения такие, как будто попал в эпицентр урагана. Хорошо, что мы успели уйти подальше.

Краем сознания я понимал: Семеныча мы не спасли. И эта мысль жгла больнее, чем раскаленный воздух, врывающийся под маску респиратора.

Мы вернулись к подъему. Клеть поднялась на поверхность.

Мы с Коровиным, покрытые угольной пылью и копотью, едва держались на ногах. Степанов и Рудаков встретили нас у копра. В их глазах читалось невысказанное: «Не успели…»

Коровин сорвал с себя респиратор, в сердцах швырнул его на землю:

— Если б еще пять минут! Всего пять минут!

Я молча смотрел на темный зев ствола. Где-то там, в глубине выработки, остался Семеныч, вернее Семен Прокопьевич Егоров, потомственный забойщик, сорок лет отдавший шахте. Старик, учивший три поколения шахтеров премудростям горного дела.

— Надо семье сообщить, — тихо произнес Степанов.

И вдруг по трубам вентиляции донесся звук, три длинных удара, пауза, еще три. Все замерли.

— Это из западного ходка! — воскликнул Рудаков. — Там же был запасной выход в старую штольню.

— Тихо! — я поднял руку.

Удары повторились. Старый шахтерский код: «Жив. Прошу помощи».

— Семеныч! — Коровин преобразился. — Он добрался до запасного выхода! Помните, в том забое еще при царе была штольня? Ее завалило в девятнадцатом, но лаз остался.

— Быстро карту! — скомандовал я. — И пусть горноспасатели готовятся к спуску. Кажется, у нас появился шанс.

Над промокшими от мороси копрами занимался серый рассвет. Горноспасатели во главе с опытным Прохором Афиногеновичем Петровым готовились к спуску. Их тяжелое снаряжение глухо позвякивало в гнетущей тишине.

— Время, время уходит, — бормотал Коровин, меряя шагами щербатые плиты у ствола. — Воздуха там… на сколько ему воздуха хватит?

— В старых выработках должны быть карманы с кислородом, — успокаивал его я, хотя у самого от тревоги сжималось сердце. — Семеныч опытный, знает, где их искать.

Главный инженер Рудаков в третий раз перепроверял план спасательных работ. Его пальцы с застарелыми шрамами от давней аварии подрагивали, оставляя на бумаге угольные разводы.

Старший штейгер Агафон Измайлович Турчанинов, сухонький старик с цепким взглядом, водил узловатым пальцем по пожелтевшей карте: