Падение лесного короля

Эта работенка пришлась ему по душе. Здесь все зависит от самого себя, от собственной расторопности и смекалки. И потом, великое дело - воля. Отработал в тайге семь-восемь месяцев, и свободен как птица. Достаток позволял и в Приморске жить, и на Кавказ слетать, а то и в Крым. Да куда хочешь! Ему пути не заказаны. Душа веселья просит - веселись. Учиться хочешь уму-разуму? Учись. Правда, с этим делом он не больно продвинулся за пять лет заочного студенчества успел подняться до четвертого курса. А куда с этим делом торопиться? В педагоги Иван не рвался. Хотя Даша не раз и намекала ему: пора, мол, костям на место.

К Дарье привязался как-то нечаянно. В прошлом году пришел отчитываться в райфо и в коридоре встретился с ней: на плечах ее зеленый, в красных бутонах японский платок, по нему целый водопад распущенных черных волос аж до пояса, и с лица хоть картину рисуй - эдакая волоокая душечка, улыбка во весь рот, и зубы ровные, как кукурузный початок. С ходу предложил ей полет на Кавказ с остановкой в лучших отелях Черноморского побережья. Она только рассмеялась и, как-то внезапно изменившись, хмуро посмотрела на него и пошла к себе в кабинет. На пороге он догнал ее: "Послушайте, я вовсе не шучу. Вы мне очень нравитесь".
– "Оставьте меня с вашими глупостями! Покоритель сердец..." - и сердито захлопнула дверь перед его носом.

Чубатов узнал потом, что у нее не ладилось с мужем и она хлопотала о разводе.

Теперь Даша не на шутку была расстроена внезапными угрозами начфина и чуяла, что здесь кто-то умышленно заваривает кашу. Уж не бывший ли муженек ее старается? У него в районе осталось много влиятельных дружков, и он человек мстительный.

Чубатов успокаивал ее, обещал сходить с самого утра к председателю райисполкома и все уладить. Они же почти друзья. Сколько раз выручал их Чубатов с лесом? Неужели они оставят его в беде? Да быть того не может!

Успокаивал ее, а у самого кошки на душе скреблись. Он даже созвонился с Лелечкой, с секретаршей, просил устроить так, чтобы никого с утра у председателя не было:

– Вообрази на минуту, что к тебе придет сам Бельмондо!

– Все будет как по заказу!
– ответила та.

И слово сдержала. Она встретила его на пороге приемной - светленькие завитушки, белая кофточка, подпоясанная узким черным ремешком, и коричневые брючки.

– Все как по заказу!
– повторила она ту же самую фразу, протягивая ручку.
– Хозяин на месте.

– Один?

– А как же! К нему сунулся было председатель райпотребсоюза, а я ему номер занят. Ха-ха-ха! Он говорит: я подожду. А я ему: ждите, с минуты на минуту "сам" придет. На секретаря намекнула. Приятной компании, говорю, втроем. Он сразу на попятную. Извести, говорит, когда горизонт прояснится. Ха-ха-ха!

– Молодец, Лелечка! Я тебе привезу из Крыма коралловые бусы.

– За эти бусы мне Дашка глаза выцарапает.

– Хорошо. Прихвачу еще защитные очки.

– По мне, так лучше песню. Говорят, вчера ты здорово пел.

– Ну что ж, песню так песню. Я в долгу не останусь.

Он потрепал ее королевским жестом по волосам, по щечке и прошел к председателю в кабинет.

Тот встретил его как брата - руки вразлет, словно обниматься шел:

– Иван Гаврилович! Рад видеть, рад. Проходи к столу, дорогой. Председатель исполкома, еще относительно молодой, но грузный человек с двумя подбородками, одетый в светлый костюм цвета какао с молоком, предупредительно поздоровавшись, усаживал гостя: - Вот сюда, в кресло. Давненько не виделись, давненько, - говорил и все улыбался, садясь на свое председательское место.

– Обыкновенное дело, Никита Александрович. Наши рейсы дальние, отвечал и Чубатов, так же вовсю улыбаясь.
– Мы, как моряки, в большом каботаже.

Каждый из них под этой улыбкой прятал тревогу, поэтому глаза их смотрели пытливо и настороженно: чем ты меня огорошишь?

– В этом году вы что-то припозднились, Иван Гаврилович.

– Зато взяли две тысячи кубов, Никита Александрович.

– Это хорошо... А где же плоты?

– К сожалению, все еще там... На месте.

– Жаль, жаль...

Улыбки кончились, лица потухли. Председатель взял сигарету, протянул пачку Чубатову, закурили...

– Мы просто задыхаемся без твоего леса. Завьялов каждую неделю звонит у него к зиме новый коровник строится. Столбы, перекладины - весь каркас поставили из железобетона, а стены бревенчатые, по типу шандоров. Ну и сам понимаешь... Стала стройка.

– Я для него четыреста кубометров заготовил.

– Он тебе в ножки поклонится.
– Никита Александрович в упор и строго посмотрел на Чубатова.
– Но как доставить эти кубометры? Ты можешь что-то предпринять? Ну хоть посоветуй!

Чубатов, потупясь, тяжело выдавил:

– Боюсь, что до весны лес не притянем. Дорог нет. Осталось только одно - ждать большой воды.

– То-то и оно...
– Никита Александрович побарабанил пальцами о стол, отрешенно глядя в окно.
– Вот так номер! И как ты ухитрился обсушить плоты?

– Кто знал, что в августе будет засуха? А весь июнь-июль вода держалась высокой. По нашей-то нужде не хотелось налегке возвращаться.

– Так-то оно так. Да вот видишь, что получилось. Где твои люди-то? Вербованные?

– Четверо на запани осталось, шесть человек подались в леспромхоз. А двое где-то здесь болтаются. Для связи - на случай, если деньги дадите.

– Окончательный расчет, что ли? Откуда взять деньги-то? Мы же не можем твой лес на баланс поставить? Он пока ничей... Обесценен. Вот когда пригоните его, тогда будет и окончательный расчет, и премиальные, и все такое прочее.

Чубатов, слушая эти слова, все ниже опускал кудлатую голову. Потом сказал с глухой обидой:

– Вот не ожидал, Никита Александрович. Но хоть расходы списать по заготовке леса сможете?
– Он достал из кармана толстый бумажник, раскрыл его, положил на стол.

Здесь было множество мятых бесформенных расписок, сделанных на тетрадных листках, на блокнотных листочках и просто на клочках бумаги.

– Сколько у вас расходов-то?

– Шестнадцать тысяч с небольшим. Две с половиной тысячи в райфо списали. Осталось четырнадцать!

– Подходящая сумма...

– Так ведь две тысячи кубов заготовлено!
– с горечью и силой сказал Чубатов.
– Я же не вру.

– Понятно, понятно!
– Никита Александрович озабоченно опустил на грудь голову, выдавливая еще и третий подбородок.
– Только на чей счет мы теперь запишем эти четырнадцать тысяч?