Падение лесного короля

Он постучал в оконный наличник. В сенях тотчас вспыхнул свет. Значит, ждала, с невольным одобрением подумал Коньков.

– Ты чего такой хмурый?
– спросила она с порога.
– Иль проголодался?

– С прокурором поцапался, - отвечал Коньков, снимая плащ.
– Дело у меня забирает.

– Подумаешь, беда какая. Отдай, пусть потешится.

– А тебя, говорит, накажем.

– За что?

– Чубатова посадили... А я не согласен.

– Ах ты! Какая жалость!
– всплеснула руками Лена.
– Не везет этой Дашке, опять ей горе мыкать в одиночестве.

Коньков присел на лавку, снял мокрые сапоги, надел шлепанцы.

– Начфин его гробит. Но мы еще посмотрим.

– Лень, а у нас гость!

– Иди ты!
– обрадовался Коньков.

– Пошли! Чего расселся?

– Идем, идем, - весело отозвался Коньков, потирая озябшие руки.

Посреди зала в красном креслице важно восседал Арсе и курил свою бронзовую трубочку. На нем были легкие бурые олочи, расшитый по бортам и вороту синий халат, а на голове покоилась старомодная, плетенная из черной соломы шляпа с вуалеткой. Сбоку над щекой свисал белый ярлык с указанием цены этой шляпы. Своя же заношенная кепка лежала на коленях.

– Арсе! Какими судьбами?
– радостно приветствовал его Коньков.

– В город приезжал... шляпу купил.
– Арсе мундштуком трубочки указал на голову.

– Шляпа-то дамская!

– Ну и что? Мне очень нравится. Красивая шляпа. Внуку подарю или внучке.

– Где ты ее раскопал? Таких уж не носят лет десять.

– Почему?

– На ней вуалетка.

– Какой вуалетка?
– Арсе снял шляпу и с любопытством разглядывал ее.

– А вот вуалетка, - указал Коньков на вуалетку частого плетения с черными мушками.

– Это накомарник, понимаешь, - сказал Арсе, снова примеривая на себя шляпу.

Коньков засмеялся.

– Ты бы хоть ярлык с ценой срезал.

– Это? Зачем? Красиво... И все узнают, сколько деньги платил.

– У тебя, брат, все продумано.

– Конечно, - согласился Арсе.

– Мать! А ну-ка накрывай на стол, чего погорячее!
– крикнул Коньков жене, хлопотавшей в прихожей, и снова Арсе: - Как ты меня нашел?

– Наши люди говорили.

– Откуда они знают, где я живу?

– Наши люди все знают.

– Пра-авильно, - усмехнулся Коньков, принимая от Елены тарелки и расставляя их на столе.

– Я приезжал тебе говорить: Гээнта не виноватый. Гээнта не поджигал лесной склад, - сказал, понизив голос, Арсе и подаваясь корпусом к Конькову.

– А кто же поджег его?
– Коньков хоть и оживился, и блеснул огонек в глазах его, но губы кривились в чуть заметной усмешке.

– Боборыкин поджигал, - уверенно ответил Арсе.

– Кто тебе сказал?

– Никто не говорил... Сам знай.

Огонек любопытства, блеснувший было в глазах Конькова, снова угас, и он спросил скорее для приличия:

– Каким же образом ты узнал?

– Бабушка Одинка видел... Моя жена.

– Почему же она мне не сказала?
– удивился Коньков.

– Она тебя боисси.

– Что же она видела?

– Она, понимаешь, дрова собирал... Там тайга, где лесной склад был. Вдруг лошадка едет, человек на ней, верхом, понимаешь. Бабушка смотри, смотри... Кто такой? Боборыкин, оказывается. Его слезал с лошадка, ходи юрта, где Гээнта спал. Бабушка за дерево прятался.

– А чего она спряталась?

– Она боисси. Боборыкин смотри кругом, никого не видал. Тогда он вынимай трубка из кармана, белый. Немножко поджигай. Дым ходил из трубка. Бабушка думал - его курить будет. Нет, понимаешь. Трубка отнес в юрту. Сам на лошадка садился, уехал тайга. Бабушка домой уходил. Может, полчаса, час проходил... Пожар! Юрта гори! Лесной склад гори! Вот какое дело, понимаешь.

– А кто докажет, что это был Боборыкин?

– Я могу доказать, такое дело.

– Каким образом?

– Я следы видел. Лошадка искал. Всю тайгу прошел. Лошадь нашел. В ОРСе, оказывается, лошадка. Ну, где запань. Конюх мой друг. Мы выпивали немножко. Я давал ему свой нож. Хор-роший нож. Конюх давал мне писаку. Вот, такое дело.
– Арсе вынул сложенную вчетверо бумажку, протянул ее Конькову.

Через плечо ему заглядывала Елена и зло цедила:

– Какая сволота! Какая сволота!

Коньков развернул бумажку и прочел вслух: "Конюху Коновалову. Выдать лошадь под седло подателю сего, Боборыкину. Завхоз Сметанкин. 20 сентября сего года..."

– Вот это бумага!
– прихлопнул ладонью по записке Коньков и радостно подмигнул жене: - Ай да Арсе! Да ты прямо Шерлок Холмс...

– Конечно, - охотно согласился Арсе.

– За это и выпить не грех.
– Коньков налил всем в рюмки водки.

– Можно, такое дело, выпить.
– Арсе бережно приподнял рюмку и, кривясь, медленно цедил водку.

Коньков помолчал для приличия, ожидая, пока Арсе закусывал свиным салом, потом спросил:

– А что за трубку положил он в юрту?

– Вот его трубка.
– Арсе вынул из кармана дюралевую трубку, из которой торчал остаток истлевшего фитиля.
– Там нашел, где юрта Гээнта стояла.

Коньков взял трубку, стал разглядывать ее и вдруг вспомнил: это был тот самый обрезок, которым он расшвыривал пепел на месте сгоревшей юрты. Запоздалая досада на свою оплошность вызвала в душе его горькое сожаление - он только головой покачал.

– Как же я не обратил на нее внимания? Эх, лопух я, лопух!
– выругал он себя вслух.

– А при чем тут трубка?
– спросила Елена.
– Какая связь этой железки с пожаром?

– Типичный самопал.
– Коньков передал ей трубку.
– Поджигают фитиль, заталкивают его в трубку, а на конце насаживают или коробку спичек, или бутылку с бензином. Пока фитиль тлеет в трубке, поджигатель успевает далеко уйти... Это вроде примитивного бикфордова шнура... Н-да. Откуда взял он эту трубку?
– спросил Коньков скорее себя, а не Арсе.

– Я знай!
– отозвался Арсе.

– Ну, ну!