Падение лесного короля

– Его гитара?
– указал на висевшую на стене гитару, усмехнулся. Доигрался. Его посадят, если уже не посадили.

– Врешь!

– Точно тебе говорю. В городе слыхал, от верного человека. Хочу помочь тебе, открыть глаза. Смотри не распишись с подсудным человеком.

– Негодяй! Мучитель!

– Глупая ты, Дашка. Я надеюсь, ты еще одумаешься. Помни - я всегда помогу.

– Пошел ты со своей помощью!

В дверях кто-то заскрежетал ключом. Боборыкин вздрогнул.

– Кто это?

Даша, не отвечая, вышла в прихожую, оттуда послышался голос Чубатова:

– Добрая весть, Дашок! Комиссию собирают в райисполкоме. Лес мой хотят оприходовать.

С порога, увидев Боборыкина, вопросительно глянул на Дашу.

Даша ответила:

– Пришел предупредить меня, чтобы я с тобой не расписывалась.

– Что это значит?
– спросил Чубатов, переводя взгляд с Даши на Боборыкина и снова на нее: скулы его в один момент сделались багровыми, глаза заблестели.

И Даша порозовела, ноздри ее округлились и подрагивали; глядя с ненавистью на Боборыкина, она заговорила, чеканя слова:

– Он, видите ли, заботу проявляет о моем благополучии. Потому и наговаривает на тебя, и лесорубов натравливал.

– За этим и приехал сюда?
– Чубатов, сощурив глаза и сжимая до белизны губы, грозно приближался к Боборыкину.

Тот встал, азартно и злобно произнес:

– Не только за этим... А еще хочу посмотреть, как посадят тебя.

– Меня-то когда еще посадят. А я тебя сейчас посажу...

Коротким и сильным ударом под дых Чубатов сбил Боборыкина. Тот, перегнувшись, ткнулся головой на диван.

– Встань!
– Чубатов схватил его за грудки, приподнял левой рукой, притянул к себе, тот вдруг хватил его зубами за палец.

– Ах ты, гад! С-собака!
– И снова правой ударил Боборыкина в челюсть.

Боборыкин перевалился через диванный валик и сбил спиной стул. Чубатов поймал его за шиворот, опять поднял.

– Это тебе за Дарью. А теперь за меня получи!

Он снова ударил Боборыкина в лицо, тот пролетел в прихожую, спиной раскрыл дверь и упал на порог.

Чубатов взял его под мышки, вытащил на крыльцо и столкнул вниз. Потом снял его куртку с вешалки и выбросил из дверей. Боборыкин неожиданно резво вскочил на ноги, схватил куртку и отбежал на почтительное расстояние.

– Это все тебе приплюсуется, приплюсуется!
– крикнул, грозя кулаком.

– Пошел вон! Мразь...

Чубатов закрыл дверь и вернулся в дом; из левой руки его текла кровь. Размазывая ее правой ладонью, сказал, кривя губы:

– Собака! Надо же - руку укусил.

– Дай я тебя платком перевяжу!
– ринулась к нему Даша.

– Да пустяки!..

Она ловко и быстро перетянула платком его руку и завязала двумя узелками концы платка. Потом, тревожно заглядывая в глаза ему, спросила:

– Иван, это правда, что тебя посадят?

– Врет.

– Ваня, милый! Я так боюсь за тебя, так боюсь...
– Она прижалась к его груди и заплакала.

– Успокойся, успокойся.
– Он гладил ее по голове, как ребенка.
– Видишь - я у тебя. Мы очень мирно беседовали с капитаном и расстались друзьями. Он даже хлопотал за меня в райисполкоме.

– Я знаешь о чем подумала?
– Она запрокинула голову и опять поглядела в лицо ему.
– Если тебя посадят, я стану твоей женой.

– А если нет?
– Он с ласковой насмешливостью глядел на нее.
– Ну, чего молчишь? Будешь раздумывать? Тогда я попрошу капитана, чтобы меня посадили сегодня же.

– Типун тебе на язык! Что ты говоришь такое?
– испуганно запричитала она.
– Вот беду накличешь! Разве можно смеяться над судьбой?

– А я не смеюсь. Моя судьба - ты. Она в моих руках.
– Он обнял ее и поцеловал.

Им помешал стук в дверь.

– Неужели ему мало?
– сказал Чубатов, оставляя ее.
– Погоди, я сейчас.

Даша оправила на себе одежду, причесала волосы, обернувшись к зеркалу, и с ужасом заметила в зеркале, как в комнату входил вместе с Чубатовым капитан Коньков. Она выронила гребешок; падая, он простучал каким-то странным сухим костяным стуком. Обернулась; все с минуту стояли как немые, глядя друг на друга.

– Иван Гаврилович, - сказал Коньков Чубатову, - я должен взять вас под стражу.

– Ваня! Ва-а-аня!
– с душераздирающим криком Даша бросилась к Чубатову и зарыдала, затряслась у него на груди.

– Ну, будет, будет, - утешал ее тот и виновато Конькову: - Извините, капитан... женщина.

– Да я понимаю. Может, мне выйти на минуту?

– Нет, - твердо сказал Чубатов.
– Когда болит зуб, его сразу надо дергать.

Даша умолкла внезапно и теперь смотрела во все глаза на Чубатова. Иван поцеловал ее как-то церемонно и обернулся к Конькову.

– Я готов, капитан, - хлопнул себя по животу: - У меня зипун - весь пожиток.
– Потом Даше: - Чего понадобится, попрошу у тебя.

– Я все принесу, - пролепетала она.

– Да, вот еще!
– Чубатов вскинул голову и как-то весело посмотрел на Конькова: - Капитан, а можно мне идти с гитарой?

– Можно... до самой камеры.

– Вот спасибо!
– Чубатов снял со стены гитару, подошел к Даше, еще раз поцеловал ее: - Не горюй!
– И потом капитану: - Пошли!

Чубатов шел рядом с Коньковым, как с приятелем, и пел под гитару:

Я поднялся к тебе на Большой перевал,

Я все ноги разбил, я все путы порвал...

Прохожие и подумать не могли, что один из этих двоих был арестованным, второй же - конвоиром.

А Даша стояла на крыльце, прислонившись к дверному косяку, и смотрела невидящими глазами прямо перед собой в темноту, откуда долетала к ней, все отдаляясь, негромкая песня Чубатова.

19

Коньков пришел домой поздно, в скверном настроении. Моросил дождь, и на сапоги налипла ковлагами придорожная глина. Обчищая об железную скобу сапоги, еще подумал: теперь бы выпить не грех с каким-нибудь приятелем. А Ленка разве компаньон в таком деле. Да еще и обругает, если предложишь.