Паломничество с оруженосцем

– Деревню Тишкино знаешь? – спросил Андрей, он остановился посреди кабинета, потирая за спиной кулак.

– Что еще за Тишкино? – поворотил щеку к директору маслозавода Чехов.

– Это километрах в двадцати, неперспективная деревня, на границе с Молчановским районом,– отвечал тот заплетающимся языком. – Живут там одни старухи…

– Жили, – сказал Андрей. – Теперь померли - одна осталась.

– Ты кто такой? – громовым голосом рявкнул Чехов. – Вы что, совсем нюх потеряли! Врываетесь, как к себе домой! Ну-ка, пшёл вон!..

– Сейчас… – сказал Андрей, ища что-то вокруг себя. Глаза его потемнели, а лицо стало белым, как лист. Он увидел в углу трехцветный флаг и направился к нему. Выдернул из подставки, переломил древко о колено.

– Не трожь знамя! – взревел Чехов, пытаясь приподняться в кресле, но тут же получил красным огрызком по розовой щеке. Раздался звук похожий на всплеск, как будто камень упал в воду.

– Ой, блядь!.. – Антон Павлович скрючился от боли, насколько позволял живот, и сразу осел, раскис и стал похож на испуганного гаденыша. На щеке выступила голубая полоса. Комсомольский работник тоже хотел встать, но раздался еще один шлепок, и он тоже схватился за щеку. Утконос пролепетал: «Сижу-сижу». Директор маслозавода сложил ручки на коленях и опустил глаза, словно примерный ученик.

– Ты, значит, старух уморил! – И снова удар по другой щеке. – Ну что, вспомнил Тишкино – нет?

– Что там было? – слабым голосом спросил глава, поворотившись к директору.

– Она к нам перешла, когда границы уточняли,– вполголоса проговорил тот, но так что все слышали. – Вы тогда сказали, что вот еще месяц хлеб возим, а потом всё – их аннулирываем. Чтобы они переселялись в соседние деревни.

Андрей снова размахнулся, однако Антон Павлович закрылся руками, тогда он стал наносить колющие удары в огромное брюхо. Толстяк ничего уже не говорил, а только охал и крякал при каждом тычке, губы держал крепко сжатыми, чтобы не вызвать даже подозрения в лояльности по поводу собственного избиения. На столе зазвонил телефон, Андрей выдернул шнур.

– Скажи секретарше, чтобы закрывала дверь и шла сюда. – Он указал на селектор. Антон Павлович протянул руку к кнопке и слабым голосом произнес:

– Ната, закрой все и зайди ко мне.

– Хоросо, Антон Палыц, – оглушил усиленный динамиком бодрый голос.

– Борисыч, закрой входную дверь и веди ее сюда, – добавил Андрей, склонившись над столом.

– Уже закрыл, – ответил из селектора Саня.

– Что празднуете? – спросил майор у коммерсантов.

– День рождения отмечаем, – сказал строгий коммерсант с вызовом, словно комсомолец под пытками. И тут же получил палкой по уху.

– Не ври, мразь! Ну?..

– Сделку обмываем, – затравленно выдавил он, схватившись за ухо, оно загорелось ярко-красным на солнце.

– Какую сделку?

– Мы у него масло купили, – с готовностью отвечал утконос.

В кабинет вошли Борисыч и секретарша. Андрей указал, где ее посадить. Девушка хотела что-то спросить, но Андрей знаком приказал молчать.

– У него? – Он показал на Чехова.

– Нет, у него, – кивнул утконос в сторону директора маслозавода.

– А этот при чем?

– Он нам все устроил.

– Саша, ну-ка, налей всем водки,– сказал Андрей задумчиво.

Борисыч откупорил две бутылки и налил по полному стакану.

– Так, быстро все хлопнули, – скомандовал он.

– Ой, я водку не пью,– пропищала секретарша.

– За знакомство надо выпить, – галантно отставив мизинец, поднес ей стакан Борисыч. – К тому же в такой компании.

– А закусить?

– Дай ей закусить, – усмехнулся Андрей белыми губами, приступ бешенства начал отступать. – Остальные – без закуски!

Подождал, когда все выпьют, приставил древко к животу утконоса.

– Что он вам устроил?

– Высший сорт по цене третьего… – пробормотал тот скороговоркой.

– Так было? – повернулся майор к директору маслозавода.

– Взяли сорок тонн само лучшего масла по цене маргарина…– отрапортовал с горечью стукача директор.

– По средней закупочной цене в области, – раздался болезненный возглас Антона Павловича.

– А он сколько взял? – указал на Чехова Андрей.

– Не знаю, – покачал головой директор.

– Ну что, ты врешь! – с укоризной воскликнул Чехов. – Что врешь…

И тут произошло то, чего никто не мог ожидать. Сначала все замерли, думали: само собой включилось радио, – только спустя мгновение поняли: поет захмелевшая секретарша.

Ой, цветет калина в поле у руцья,

Парня молодого полюбила я.

Парня полюбила на свою беду:

Не могу признаться, слов я не найду…

– заливалась она с закрытыми глазами, откинув голову и подперев щеку.

– Ты что, дура! Нашла время! – воскликнул плачущим голосом Антон Павлович.

– А сто? – удивилась она обиженно. – Для иностранца зэ…

Даже коммерсанты улыбнулись. Борисыч тем временем что-то вылил из пузырька в новую бутылку, встряхнул ее несколько раз и подмигнул секретарше:

– Мы с тобой еще попоем, Натаха. А сейчас все по соточке – ну-ка! – быстренько замахнули! – И он разлил водку по стаканам.

Через пять минут все уснули, некоторые даже захрапели. Бурдюки так и остались в своих креслах (комсомолец постепенно сползал на пол), директор лег на стулья, а секретарша спала за столом, положив голову на руки.

– Ты их не отравил случайно? – спросил Андрей у Сани.

– Не-ет. Таксистский бальзам! – сказал он и залез во внутренний карман Антона Павловича. – Через пару часов очухаются, но помнить ничего не будут. Где-то лавэ должно быть…

– Ты что! – дернул его за рукав Андрей. – Прекращай!

– "Прекращай!" – передразнил Борисыч. – Да бабке тех денег до конца жизни хватит. Где-то должны быть… Куда спрятал?

– Ладно, заканчивай – уходим. – На столе разрывались телефоны. – Он что дурак при себе такую улику держать… Уходим.

– Эх, жалко!.. – Борисыч вложил палку в руку комсомольского вожака, окончательно съехавшего на пол, а второй обломок пытался вставить в непослушную пятерню Антона Павловича: – Пусть думают, что подрались между собой… – Но вдруг нащупал что-то под обтягивающей древко тканью. Вытолкнул из-под нее пальцем несколько зеленых бумажек.

– Ах ты, паршивенчишка такая! Семь сотен баксами – все можно домой ехать! – радостно воскликнул Борисыч.

Он сунул также за пазуху "на дорожку" несколько бутылок водки.