Паломничество с оруженосцем

– Краснолучье! – проговорил Борисыч, но Андрей и без него узнал знакомые с детства места: это был курорт на берегу реки, вернее, в ее излучине.

– Не понимаю! – продолжал недоумевать Борисыч. – Мы же были по ту сторону Кутерьминского тракта, его не пересекали. Как мы могли здесь оказаться?

– Ночью в дыму, наверно, переехали, – сказал Андрей.

– Та деревня совсем в другой стороне от него находится.

– Почему ты решил, что она в другой стороне? Мы прежде, чем в нее попасть, сколько плутали? Может она рядом с трактом и стоит. Ветер и дым как раз в эту сторону были – мы просто крутанулись впотьмах и все.

– Я что совсем уже!.. Как бы я не заметил, что через трассу переехал?

– Ночью и не такое бывает… Как тебе глаза привиделись?

Борисыч промолчал, видимо, соглашаясь с последним доводом, – нахмурился.

Однако вместо досады, оттого что опять сбились с пути, они чувствовали прилив каких-то ожиданий. Весь бор был пронизан под разными углами голубыми, словно пар, лучами. Там горели среди глубокой хвойной тени жарким, белым огнем похожие на паркет заросли папоротника; золотые, чешуйчатые стволы; красные муравейники, тропинки переплетенные стесанными корнями и усыпанные сухими иголками и шишками. По их лицам, рукам, коленям бежала веселая рябь от простертых над дорогой лап. Впереди они увидели идущих краем леса загорелых девушек в цветастых юбках-разлетайках, с воткнутыми в волосы солнцезащитными очками, с пляжными сумками через плечо. От их упругих, точеных ног, рук, гибких голых спин и шей веяло здоровьем, полнотой жизни. Хотелось так же – молодым, загорелым, счастливым – идти рядом с ними. Борисыч сразу вспомнил, сколько у него денег, но, взглянув на Андрея, подумал: «Да-а, с этим каши не сваришь!» «Хотя он кто мне? – ни сват, ни брат. Дам ему десять процентов – потом. Как договаривались. Договор был о прибыли с пушнины, значит, на баксы не распространяется», – решил Борисыч.

Андрей чувствовал примерно то же, но думал совсем о другом. Как быстро, размышлял он, все перевернулось. То, что случилось вчера, все разговоры и откровения, бывшие между ними, кажутся теперь шелухой – чем-то ненастоящим, ненужным, далеким и неинтересным. А важным представляется вот это счастье тела – и то, что жизнь не кончена и еще полна радостей. А может, действительно он все преувеличивает – и в них, в этих радостях, и есть главный смысл бытия. В конце концов, все так живут…

Борисыч предложил съездить искупаться в реке, но прежде они заехали в деревенский магазин, купили хлеб и сыр на завтрак. Потом спустились по головокружительной прорытой в обрыве дороге в пойму, с заливными лугами, доехали до уремы. Вековые ивы отстояли здесь друг от друга на десятки метров, через этот солнечный лес по накатанной глинистой дороге домчались до ослепительно белого пляжа. Машину поставили под ивой у края береговой ступени. Расположились на холодном, мелком песке, перемешанном с мягкими кусочками ила, обломками коры, веточек, белых ракушек, – всем тем мусором, что выносит река. Сама она, сверкающая рябью, зеленовато-стальная, на середине голубая, у берегов золотисто-зеленая, слепящая зайчиками и манящая прохладной тенью глубины, ласково плескала, омывая зеркальный песок, исчерченный кривыми линиями пены, щепок, блестящей угольной пыли и тины.

Они разделись и, не спеша, наслаждаясь каждым шагом – после двух дней в ботинках, – по мелкому, горячему – холодному в глубине – песку, спустились к реке. Пляж уже начал заполняться редкими отдыхающими. Постояли, глядя на свои запыленные, мертвенно-бледные сквозь зеленоватую воду ноги и цветастые трусы до колен, посмотрели на пляжников…

– Ну и видок у нас, – сказал Борисыч, трогая трехдневную щетину.

Вода была теплее песка. Вошли в реку, совсем не почувствовав перехода из одной стихии в другую. Брасом доплыли до середины. Выныривая, видели сквозь стекающую с головы воду горы бревен на том берегу, белый бакен, безоблачное небо, а с каждым нырком – мутно-зеленую толщу, с взвешенными частицами, коричневую в глубине. Их ноги касались холодных струй.

Перевернулись на спину и, выбрасывая руки, погребли по течению. Борисыч то и дело с беспокойством поглядывал на берег, где остались вещи и машина. Их сносило все дальше. "Не пора ли назад?" – сказал Саня. Андрей нырнул с кувырком под водой и поплыл к берегу.

Вернувшись к машине, он достал станок, вставил зеркальце между ветками. У Сани была заводная бритва. Потом сели завтракать на разостланном одеяле в прозрачной тени ивы – оба с мокрыми головами и высыхающими каплями на теле. Ели с большим аппетитом. После завтрака Саня закурил.

– А не так плохо жить, – сказал он, глядя на двух пляжниц, расстегнувших купальники неподалеку от них.

– Это в тебе Он говорит, – сказал Андрей с улыбкой.

– Да ладно! Теперь ни чихни, ни перни – все Он будет!

Подлетела черная, большая оса. Борисыч отшатнулся и отмахнулся, подул на нее дымом, – она стремительно сделала круг и вернулась. Остановилась, раскачиваясь в воздухе, села у корней ивы. Песок там заканчивался, начиналась твердая глина. Заползла в норку, отбросила задними лапками песчинки, выползла задом и снова заползла. Оба путешественника наблюдали за ней.

– Я сначала тоже сомневался, – сказал Андрей, переворачиваясь с живота на бок, – пока не прочел про сверчков. Так вот, эта оса – или другая такая же, названия не помню, – ловит сверчка, жалит его, но не убивает, а только парализует своим ядом и тащит в норку. Там она откладывает на него, живого еще, яйцо. Потом из яйца выводится личинка, которая начинает сверчка поедать. Личинка растет и все глубже вгрызается в сверчка. Однако тот не умирает, он все чувствует и шевелит в своем насекомом отчаянии усами. Таким образом, личинка на долгие дни и недели обеспечена свежей пищей, ведь сверчок живой, следовательно, не протухает. Представь тысячи – нет: сотни тысяч съеденных наполовину сверчков, шевелящих усами в подземных норках! Чем не божий промысл! И это не единственный пример – их море. Но мы ничего не хотим знать, к тому же от нас скрывают правду, а с детства вдалбливают сказки про трудолюбивых пчел и муравьев…

– Сверчки такие мерзкие, – перебил вдруг Борисыч. – Как тараканы, только с ногами, как у кузнечиков. И стрекочут мерзко: если заведется дома, то хрен заснешь. – Он уже не верил Андрею и слушал в пол-уха. – Пойду пройдусь, – сказал он и молодцевато вскочил на корточки, но тут же неуклюже повалился назад.

Он направился к двум девушкам, чьи коричневые спины уже начали лосниться от пота. Под лопатками виднелся розовый, шелушащийся след от ремешка и застежки. При приближении незнакомца пляжницы выгнулись и, поддерживая бюстгальтер на груди, пытались застегнуть его на спине. После безуспешной попытки уткнулись в книжки. Борисыч подошел, присел перед ними. Что-то сказал, но у девушек был такой вид: выйди сейчас река из берегов, они и то не оторвались бы от чтения. Дигамбар провел пальцем по плечу одной из них, и та вдруг разразилась ругательствами - некоторые долетели до Андрея. Борисыч что-то пожелал напоследок и, улыбаясь, пошел назад. Девушки какое-то время с негодованием смотрели ему вслед.

– Ну, как прогулка? – спросил Андрей.

– Нормально, – сказал Борисыч, почесывая наколку на плече. – Я что заметил: они все тут пиво и минералку хлещут. Надо будет заехать в какой-нибудь дом отдыха, поспрошать бутылки, – может, даже есть смысл задержаться.

– У тебя же теперь денег куры не клюют, – напомнил Андрей.

– Денег много не бывает, – назидательно поднял палец Саня.

Они доехали до первого указателя: "База отдыха «АО Химреагенты»" – на щите была изображена реторта на фоне дымящих труб. Борисыч выбрал объездную дорогу и въехал в открытые задние ворота. Они попали на хозяйственный двор – и сразу в гущу событий.

Раскрасневшаяся платиновая блондинка, в золотом, сверкающем, как доспехи, брючном костюме, колотила батоном докторской колбасы щуплого мужичонку. Тот закрывался руками, вжимал голову в плечи, пытаясь вырваться из-под града ударов. Наконец ему удалось увернуться, он отбежал на безопасное расстояние и сменил бег на исполненную достоинства походку. На крыльцо с дверью, затянутой ржавой сеткой, вышли несколько поварих в желтых фартуках. Амазонка тоже остановилась и, тяжело дыша, погрозила ему колбасой:

– Я тебя укормлю, блядь такая!

– Пидораска ебаная, – пробормотал мужичок, в розовой летней кепке и мятом коричневом пиджаке, проходя мимо Сани с Андреем.

– Ишь, хитросделанный какой! – Женщина, видимо, почувствовала потребность объяснить происходящее двум случайным свидетелям. – Ключ к холодильнику подобрал – колбаски захотелось! Я тебя укормлю, – не дай боже, еще явишься!.. – Она снова погрозила своим оружием.

Мужик дошел до ворот, обернулся, выставил согнутую в локте руку: