Память льда
Шрифт:
Дверь кареты открылась, выглянул Бочелен. — Почему мы оста… а, караванный охранник… и Серый Меч, похоже. Но где же ваша форма, сир?
— Не вижу нужды…
— Не обращайте внимания, — прервал вылезавший наружу Бочелен. — Мне не очень интересен ваш ответ. Ну, господа, у вас есть что обсудить? Простите грубость, если сможете — я устал и рассержен. Увы, уже давно. Прошу подумать и не раздражать меня. Очень советую. Еще одна неприятная сцена — и мой гнев прорвется. Ручаюсь, это будет действительно неприятно. А теперь — что вам от нас нужно?
— Ничего, — сказал Грантл.
Некромант слегка
— Я приехал расспросить о Бьюке.
— Бьюке? Кто… ах, да, этот. Ну, когда в следующий раз его увидите, скажите, что он уволен.
— Непременно.
Некоторое время все молчали. Итковиан откашлялся. — Сир, — сказал он Бочелену, — ваш слуга сломал зуб и кажется, ему очень нехорошо. Уверен, с вашим мастерством…
Бочелен повернулся поглядеть на Риза. — А, вот и объяснение повязке. Признаю, я удивлялся его… внезапно обретенному местному акценту. А вот в чем было дело. Ладно, Риз — кажется, я снова должен попросить Корбала Броча приготовиться к операции. Это ведь уже третий сломанный зуб? Не сомневаюсь, снова оливки. Если уверен, что их косточки — смертельный яд, зачем же есть означенные плоды? Ладно, не обращайте внимания.
— Неф! Не дадо оферасии, пофалуйфта! Профу!
— Что вы там болтаете, человек? Тихо! И сотрите слюну — это не эстетично. Думаете, я не чувствую вашу боль, слуга? Из глаз текут слезы, и вы бледный — смертельно бледный. А поглядите, как вас трясет — нельзя терять ни минуты! Корбал Броч! Выходите, если не возражаете, и возьмите свой черный мешок! Корбал!
В ответ карета слегка покачнулась.
Грантл разворачивал коня. Итковиан последовал его примеру.
— Тогда до скорого, господа! — крикнул им в спины Бочелен. — Будьте уверены, я вам благодарен за заботу о состоянии моего лакея. Как и он сам. Когда он сможет говорить членораздельно, он, без сомнения, скажет вам об этом сам.
Грантл резко махнул рукой.
Они направились к Легиону Трейка.
Внимание Итковиана привлекло тихое бормотание Грантла. Он увидел, что Смертный Меч улыбается.
— Что вас так позабавило, сир?
— Вы, Итковиан. Думаю, Риз будет проклинать вашу заботу до конца своих дней.
— Это будет странный способ благодарить. Его не исцелят?
— О да, я уверен, что исцелят. Но тут есть о чем поразмышлять. Иногда лечение хуже болезни.
— Что это значит?
— Спросите Эмансипора Риза, когда снова увидитесь.
— Очень хорошо, я так и сделаю, сир.
К стенам прилип запах дыма. Множество темных пятен на коврах свидетельствовали о избиении священников в залах, коридорах и приделах храма.
Коль задумался: доволен ли Худ, что к нему отправили его собственных детей прямо из его священного убежища.
Кажется, нелегко осквернить место, посвященное смерти. Сидящий на каменной скамье у входа в гробницу дарудж чувствовал вокруг дыхание холодных, равнодушных, ничуть не потерявших в могуществе сил.
Муриллио мерил шагами главный проход, справа от Коля, то исчезая из вида, то вновь показываясь.
Где-то в святилище Рыцарь Смерти готовил постель для Майб. Прошло три звона с тех пор, как избранный служитель Худа удалился в комнату внутри гробницы, и двери сами закрылись за ним.
Коль
подождал, когда Муриллио снова покажется. — Он не может выпустить мечи из рук.— Муриллио глянул на него: — И что?
— Ну, — прогудел Коль, — поэтому ему нужно три звона, чтобы приготовить постель.
Его друг подозрительно прищурился: — Это должно быть смешным?
— Не совсем. Я думал прагматически. Я пытался вообразить физические неудобства — как сделать хоть что-то с мечами в руках. Вот и все.
Муриллио хотел что-то ответить, но передумал, неслышно ругнулся, отвернулся и снова стал расхаживать по коридору.
Пять дней назад они доставили Майб в храм и поместили в комнату высокопоставленного жреца. Потом разгрузили фургон и сложили припасы в кладовке, усыпанной черепками сотен разбитых кувшинов, покрытой липкими винными пятнами. Воздух там был сперт и вонял, словно фартук трактирщика.
Теперь каждый глоток еды и воды отдавал прокисшим вином, напоминая Колю о двух годах пьянства, когда он, влюбленный и самолюбивый, тонул в темных водах страдания. Он привык говорить, что стал совсем другим человеком, но сейчас мир как-то незаметно повернулся кругом, и то, что он оставил за спиной, вдруг снова встало перед ним.
Хуже того, самонаблюдение — для него, по крайней мере — было зыбучими песками, и на дне песчаной воронки его поджидал паук. Коль отлично знал, что способен сожрать самого себя такими мыслями.
Муриллио снова показался в коридоре.
— Слепо танцует муравей, — сказал Коль.
— Что?
— Старая детская сказка. Не помнишь?
— Что, разум потерял?
— Еще нет. По крайней мере, сам я так не думаю.
— Но это же так, Коль. Ты сам и не заметишь.
Муриллио снова развернулся и ушел в коридор, пропав из вида. Мир незримо вращается вокруг нас. Слепой танцует, ходя кругами. Не убежать от себя самого, и все твои мечты ярко сверкают ночью, но сереют при свете дня. И то и другое — гибельно. Кто тот клятый поэт? Мстительный. Сирота, как он говорит. Написал тысячу сказок, чтобы пугать детей. Был побит камнями толпой в Даруджистане, но выжил. Думаю, это было очень давно. Но и сейчас его сказки живут на улицах. Песенки, считалки в детских играх.
Чертовски мрачно, если спросите меня.
Он пошевелился, стараясь очистить разум и не провалиться в очередную ловушку памяти. Прежде чем красть его имение, прежде чем разрушить его жизнь, Симталь сказала, что носит его ребенка. Он гадал, существовал ли вообще этот ребенок — Симталь сражалась ложью, как иные ножом. Не было объявлений о рождении. Хотя, конечно же, в дни своего падения он вполне мог пропустить такую весть. Но ему бы сказали, не тогда, так позже…
Муриллио появился.
— Один момент, — сказал Коль.
— Что теперь? Жук прыгает на спине? Червь кружит в норе?
— Вопрос.
— Ладно, если настаиваешь.
— Ты что-то слышал о рожденном Симталь ребенке? — Он увидел, как лицо его друга посуровело, глаза сузились: — Не в этом храме задавать такой вопрос, Коль.
— Тем не менее я его задал.
— Не думаю, что ты готов…
— Не тебе решать. Нужно лучше меня знать, Муриллио. Черт дери, я же месяцами заседал в Совете? И я не готов? Что за чепуха…