Панцирь
Шрифт:
— И тройственность задач кхунов тебя вдохновила?
— Так точно, дхал.
Теперь его глаза горели.
Все ясно. Одержимый идеей.
— Ведь на войне можно умереть по-разному, — продолжал я.
— Так точно.
— И…
— И думаю ты обрастешь жиром и потопаешь к Идолу, — сказал он.
— Неверная мысль.
— Почему?
— Он сам сюда приползет, Йоргос. К Полисам. К людям.
— Ты будешь ждать?
— Даже просто ждать уже опаздываю. Времени нет. Но да, вокруг Идола. Все для защиты, потом уничтожения. Умру так умру,
— Я хотел бы пойти с тобой. Потом, — затем он быстро проговорил. — Если ты доживешь, конечно.
— А твои бойцы?
— По желанию. Спросим. Кто пойдет, тот пойдет. Дури у них много в головах, к сожалению. У всех кроме Кряжа, тот дерьма хлебнул, да, и в Третье повоевал, в самом мясе был. Но он особенный… Ну может еще Батар видел кое-чего, Карс совсем зеленый… Этот сука… Сказки в его голове пустили гнилые корни. Востр делает вид что на уме только бабы, но это не так. Вот только что там на самом деле… Короче не показывает. Бо вообще долбанутая: как про кукольника слышит аж шипеть начинает.
— Никто кроме Кряжа эха не видел?
— Видели то видели, но мелкие были большей частью. Некоторые осиротели. У некоторых дерьмо за воротником от поворотов судьбы крутое, но они его еще не осмыслили, просто бесятся и махают кулаками. Вообще поэмами вскормлены. Пропаганда Костей и Архонт Истинны работают хорошо. Герои херовы. Я им рассказывал кое-что, но их это только больше заводило. Такое вот дерьмо.
— Эхо тронет всех.
— Эхо тронет всех, — он кивнул и пояснил. — Политики играют в игрушки за влияние. Полисы, не попадавшие под полноценный удар Идола, учат как жить обожженные войной Банар и Нар: жмут поставки, убирают узаконенные опасностью фиксированные цены, выказывают брезгливость, показывают непонимание и смеются над опасностью эха. Птон дипломатией сворачивает и забирает уникальные технологии Танрилара, тем самым контролируя элиты.
— Недопустимо.
— Легионов стало меньше, манипулы стали тоньше. Все больше молодых офицеров без опыта — академисты херовы. Задницы вчера от парт оторвали.
— Опытные уходят и умирают.
— Время новых героев, да. Ветераны выйдут из резерва, но большинство погибнет в первом огне, потому что старость для всех одна и потому что сентиментальность спасения необстрелянных забивает мозг дерьмом. Так какой твой ответ, Танцор?
— Зови меня Киллигор. Когда промысел закончится, мы сменимся и приказывать буду я.
Старик улыбнулся и протянул руку, я сжал ее в рукопожатии.
Он разлил настойку.
— За жизни всех, кого заберет Идол, — сказал Йоргос, поднимая рюмку. — И чтоб он, сука, лопнул.
— Чтоб он лопнул.
И мы выпили.
Глава 16
Коготь
26-ое объятье,
одиннадцатого месяца 1366 года.
Комната оказалась на удивление приятной.
Выкрашенные в тёмно-синий цвет стены. Кровати по углам, между ними низкий столик. У изножий — высокие сундуки.
Пахло свежестью, от постельного белья — химией.
По назначению это место использовали редко. В углах и возле мебели я видел еле заметные полосы пыли.
По правую руку отдельная кладовая
с обилием труб и металлической бадьей — ванная и туалет.Окон, понятное дело, нет.
Мне нравилось. Напоминало воинские покои в Арсеналах. Мало места, компактное расположение домашних элементов, минимальное удобство без перенасыщения.
Яла сидела на полу, обхватила колени руками. Она встретила прибытие, метнув на меня испуганный взгляд. Плохо и то, что банально не заперла дверь.
Покачал головой, щелкнув задвижкой.
Желчь, разделяя мое недовольство, проскрипела:
— Ты что, вонючка щекастая, в лифте родилась?
Понятно из-за чего Яла переживала. Привела в хорошее место, к знакомым, но объяснить ситуацию не успела. Боялась, из-за молчания случилось непоправимое. И если меня теперь видела, то вот о состоянии промысловиков рабыне оставалось только догадываться.
— Все живы, — поспешил развеять опасения.
— А…
— Теперь в группе Йоргоса.
Поднявшись, она спросила:
— Что я делать?
— Ванную набери.
Яла забегала: двигаясь, тягала рычаги и крутила вентили. Через минуту из трубы полилась горячая вода. Скорей всего где-то в здании спрятана хтонная котельная.
Сев на стул, я нащупал боковые задвижки панциря, раскрыл. Вжал скрытые кнопки до щелчков. Затем, морально подготовившись, крутанул ярлыки нейро– штекеров; в одно движение вырвал.
Руки действовали уверено, пальцы точно знали в каком положении оставлять ярлыки и с какой силой нажимать кнопки; действовал быстро, не давая мраку сомнений и клинкам рефлексии подобраться. Колебание в этом моменте — лишь множило болезнь; это я помнил совершенно чётко.
Когда нейро-штекеры выскочили из плоти, вытаскивая за собой отвратные кровавые сгустки, весь шаблон обратился в звон и боль. И моды, конечно, не спасли. Под черепушкой, словно скальной хорек забился на двадцать две мучительные секунды. А потом только горькая тишина. Поймал себя на том, что стою с открытым ртом, прижимая руки к ушам, а с губы свисает нить слюны. Утерся рукой.
Дхалы старались пореже снимать панцирь — истина. Раз в день — уже много. Немудрено, если каждое разоружение предполагало такие сложности. Мазохистов среди нас было немного.
Когда почувствовал себя лучше стянул браслеты, отстегнул наплечные части, осторожно снял нагрудник, затем наспинник, части гибких набедренных сегментов — сложил все рядом. Ощущение что беззащитен жгло затылок. Холод бегал по коже игривыми хлыстами щекотки; покрылся мурашками.
Весь в вонючей корке.
Блевотина хади.
Отвратно.
Непривычно.
Неизбежно.
Взгляд в зеркало. Пустошь сожгла. Торс — иссушенные остатки былых мышц. Сдулся. Жира нет, но это жалкая форма. Жалкое состояние. После похода — в этом ничего странного нет.
Я карта травм и ранений.
Множество застарелых шрамов, ожогов и пересаженных лент кожи, свидетельствующих об особо тяжелых повреждениях. Одна из ран — та что начиналась на лбу — шла по шее, грудине и заканчивалась у живота. Она была чудовищна. Рубец толщиной в ноготь. Глядя на него, недоверчиво качал головой. После такого выжить можно только, если Всетворец обретет персонификацию в плоть целителя и с любовью соберёт тебя по кускам; или я чего-то не помнил о медицине кхунов.
— Желчь — чем меня так?