Paradisus

– Ого!

– Я же сказал тебе.

– Ты опять?
– отмахнулась Марина. – Тоже мне, командир.

Она подошла к игроку, дотронулась носком ботинка до широкой руки.

– Андрей, может, перевернем его?

Марина прочла мои мысли.

– Ну, давай, - как будто нехотя, согласился я.

Мы вцепились в труп. Вот так тяжесть, черт подери!

Игрок на мгновение замер на боку и перевалился на спину. Несмотря на

свою прожженную шкуру, я вскрикнул, как мальчик, и отпрянул, упав в сугроб.

Марина взвизгнула и отшатнулась.

Лица нет. Есть бесформенный, зеленоватый комок, покрытый бледными

волосками; в недрах комка скрываются волчьи глаза, а широко разинутая пасть

обнажает звериные клыки.

Не сговариваясь, мы побежали к лесу, застревая в снегу. Прочь, прочь

отсюда.

– Погоди, Андрей, не могу, - взмолилась Марина. Уткнулась в толстый ствол

березы и, обняв дерево, замерла, тяжело дыша.

У меня прилип к спине свитер. За всю свою игру с Джунглями я никогда не

убегал от страха. От страха, сросшегося с инстинктом.

– Что это было? – выдохнула Марина.

Стараясь восстановить дыхание, я пробормотал:

– Не знаю. Похоже, мутант…

– О, Боже! – девушка прикусила губу. Мне казалось, она сейчас заплачет.

Худо-бедно привыкший к уродству природы и животных, человек,

столкнувшись с уродством себе подобного, содрогается.

– Какая-то ошибка, случайность, - проговорил я. – Все из-за проклятых

зеленых луж…

Марина вытерла глаза. Какая ты все-таки плакса!

– Зачем он лез к нам?

Я вспомнил пасть, полную острых зубов, содрогнулся.

– Может быть, башня была его убежищем, а я припечатал ему между глаз, -

пошутил неуклюже, не желая пугать и без того дрожащую девушку.

– Хорошо, что припечатал.

– Хорошо? А где же твой нюх на несправедливость?

– Хорошо, что припечатал, - повторила Марина, отпуская березку.
– Пойдем

скорее отсюда.

Негустой, но цепкий подлесок мешал идти; с деревьев время от времени

падали сухие ветки. Пахло хвоей и свежим снегом.

В животе у меня заурчало… Нужно найти еду. Вот и Марина едва

переставляет ноги…

Прошагали еще немного и девушка, обессилив, опустилась на

выкорчеванное бурей дерево.

– Погоди, Андрей, передохну.

Я присел неподалеку. Знобило: на голодный желудок утренний холод

пробирает намного сильней. Нужно добыть мяса. Нужно убить тварь.

По снегу, пересекаясь и дробясь, рассыпались цепочки следов, - все следы

старые, припорошенные, едва ли стоит идти по ним. Хотя…

Я поднялся.

– Сейчас приду.

– Я с тобой.

Спорить не было ни сил, ни желания.

Следы крупной твари - довольно свежие, не позже вчерашнего дня. Тварь

приволакивает заднюю ногу, иногда падает в снег – здесь остались оплавленные

по краям ямки. Но крови ни в ямках, ни по следу нет – значит, животное не

раненое, а старое.

Косматая туша лежала у ветвистого дуба. Подходя, я с радостью отметил:

брюхо животного вздымается и опускается – не придется есть мертвечину.

Учуяв нас, тварь задергалась, пытаясь подняться. Желтый глаз мутно

следил за мной. Поколебавшись мгновение, я с размаху вонзил заточку в жирный

загривок – животное негромко рявкнуло, щелкнули челюсти, лапы царапнули

дерево.

– Ищи дрова, - приказал я.

Шкура была толстая и прочная, - стоило немалых усилий надрезать ее.

Прямо под кожей - слой вонючего желтого жира: тварь и вправду оказалась очень

старой…

Наконец, я, освежевав тушу, добыл кусок жилистого мяса. Обернулся.

Марина натаскала дров – чего-чего, а этого добра здесь навалом.

Соорудив конусообразный костер, я потянулся за зажигалкой. Выругался.

– Ты чего? – вскинулась Марина.

– Зажигалку похерил.

Лицо Марины вытянулось:

– Что теперь делать?

Раздражение заворочалось во мне: потерять зажигалку – раньше такого со

мной не случалось!

– Что делать? Жрать – вот что делать! Мы в Джунглях.

Я отхватил заточкой приличный кусок мяса и принялся рвать его зубами,

чувствуя, как кровь течет по подбородку, сухожилия режут десны.

Посмотрев на меня, Марина взяла заточку... Она ела сырое мясо, едва-

едва удерживая рвоту. Губы, щеки и подбородок вымазались в красное.

– Чего уставился?

Я отвернулся. Даже сырое мясо прибавляет сил, струится по венам, кормит

Теплую Птицу. Мы сможем продолжить путь.

Сломанная башня осталась позади. Я шел легко: лишь слабые отголоски

вчерашнего падения изредка подкатывали к голове, в глазах темнело, но ноги-

руки были послушны, кости не болели.

Город еще не отпустил нас: прямо в лесу попадались заросшие бурьяном

развалины домов; автомобили, сквозь зияющие дыры которых видны омытые

дождями кости; попадались и зеленые лужи, прячущиеся в зарослях деревьев, –

лопаются изумрудные пузыри, и облачко едкой хмари струится коварной

змейкой…

Лес начал редеть. Сердце забилось спокойнее, четче: скоро должна

показаться железная дорога. Идя вдоль железнодорожных путей, чувствуешь

себя под защитой, будто кто-то прикрыл незримым щитом. Я верил, что пока

передо мной бегут две ржавые ленты, я не заплутаю, найду ночлег и еду,

отобьюсь от врага. А при удаче можно сесть на Поезд... Ведь когда-нибудь мне

удастся сесть на Поезд и доехать до Конца?