Paradisus

Левая рука Марины покоилась у меня на груди, правая – обвила шею.

Костер догорал, в воздухе плавало уменьшающееся тепло.

Мы лежали на столе, за которым кто-то собирался решать судьбы мира,

совершенно голые, беззащитные. Беззащитные… Я огляделся: тишина, темнота.

Высвободившись из объятий Марины, соскочил на пол и, нащупав штаны,

стал одеваться. Девушка зашевелилась.

– Андрей.

– Тише.

В шахте лифта на мгновение вспыхнул огонек, точно блеснула в лунном

свете бутылка, и я отчетливо различил звук торопливых, но осторожных шагов по

перекладинам металлической лестницы.

– Что такое?

– Ничего, - я пожал плечами. – Просто кто-то из твоих друзей все это время

наблюдал за нами.

– Не может быть.

– Ты так доверяешь им?

– Я доверяю Христо.

Марина соскользнула со стола - волосы внизу живота вспыхнули

красноватым огнем.

– И тебе.

Ее губы нашли мои, но я отстранил девушку.

– Одевайся.

Подал ей комбинезон. Мне хотелось, чтобы тело моей женщины поскорее

скрыла ткань. Кругом глаза, жадные, ищущие.

Марина застегнула молнию на комбинезоне.

Она молча смотрела на меня, будто ждала чего-то.

– Христо считает: нам есть, что сказать друг другу, - сказал я, опускаясь на

стул.

– Я не знаю, о чем он, - пожала плечами Марина, присаживаясь ко мне на

колени. Она запустила руку в мои волосы и принялась играть с ними, как ребенок.

– Но ты, наверное, думал: почему я не позволила Христо рассказать о моих

всполохах?

– Я не думал. Но, если ты начала…

– Думал, не ври!

Марина засмеялась и щелкнула меня по носу. Веселое выражение на ее

лице сменила задумчивость, в глазах появилась тревога.

– Я хотела рассказать тебе все сама, – проговорила она, накручивая на

палец рыжую прядь, – потому что в мире бывших я была плохим человеком.

Плохим человеком? В моей голове возникло лицо Ника Звоньского, из – под

шляпы течет пот; я, кажется, услышал его голос: «Сто тысяч долларов, мистер

Островцев». Затем промелькнула Анюта, Галя, листопад среди лета.

Марина вздохнула.

– Я приехала в Москву утренним поездом. На перроне клубился туман…

3

ПАПИК

Я приехала в Москву утренним поездом. На перроне клубился туман,

кричали носильщики, летали под крышей голуби, потревоженные гудком

тепловоза. Приехавшие в одном поезде со мной пассажиры поразили меня своей

целеустремленностью: они знали, куда и зачем им надо идти, некоторых

встречали родственники либо знакомые. Меня никто не встречал. За спиной

остались четыреста километров и крошечный городок, где я родилась, провела

детство, часть юности, и возвращаться туда я не собиралась.

– Посторонысь, дэвушка.

Переполненная тележка с едва заметным из-за баулов носильщиком, гремя

по мощеной платформе, проследовала мимо.

Прикосновение тумана было холодным, зубы начали выбивать дробь. Я

вскинула на плечо небольшую сумку, в которой - все мое имущество, и быстро

пошла вверх по платформе, туда, где маячила толпа пассажиров.

Увлекаемая толпой, спустилась по гранитной лестнице в подземный

переход, освещенный желтыми плафонами. Отстояв длинную очередь, купила

билет на метро. Красный, с черной полоской и надписью «Московский

метрополитен». Мой первый билет на метро!

У турникета я замешкалась.

– Проходите, - торопили сзади.

– Прислоните к желтому кругу, - посоветовал кто-то.

Я послушалась. Загорелся зеленый кружок. Я сжала билет в руке, как

какую-то драгоценность: ведь это был мой первый билет на метро.

Створки разошлись в стороны, пропуская меня на эскалатор, а вместе с тем

– на новую дорогу, как я надеялась, дорогу к счастью.

Но в тот момент я вовсе не думала о счастье, так как уже была счастлива.

Многолюдье просторного, залитого светом зала поразило меня. В детстве, гуляя

по лугу, я расковыряла муравейник и заворожено смотрела на суету

потревоженных муравьев. Они, совсем как люди в этом зале, спешили на работу,

тащили свой груз, сталкиваясь друг с другом.

– Слышь, дай на пиво.

Муравей-вырожденец, муравей-трутень. Глаза мутные, щеки залило

красным, от грязных лохмотьев вонь; все шарахаются от него, опасаясь даже

краешком одежды коснуться бомжа.

Я отшатнулась, и – спешно – туда, в арку, за которой синеет бок

подошедшего поезда. Не оглядываясь, нырнула в вагон.

«Следующая станция – Смоленская».

Пока поезд, погромыхивая, полз по темному тоннелю, я во все глаза

рассматривала москвичей. Красиво одетые, с задумчивыми или улыбчивыми

лицами, они завораживали меня. Моск – вичи! Удивительное слово. Точно

наименование восточной сладости. Сколько раз в родном городке я слышала

разговоры о Москве и ее жителях. Почти все они были сдобрены неприязнью, за

которой, как за ширмой, скрывалась остро отточенная зависть: «Вот бы туда!».

Кое-кто, такой же отчаянный, как я, однажды покупал билет в один конец и – ни

слуху ни духу.

«Слышь, дай на пиво».

Я вздрогнула: так отчетливо и объемно прозвучал в голове голос бомжа из

людского муравейника. А вдруг и он когда-то сошел на перроне, одержимый

смутными надеждами, молодой и наивный, с одной лишь твердой убежденностью:

не возвращаться обратно? Да, так оно и было. Так было с ним и может быть со

мной. На мгновение перед моими глазами возникла женщина в обносках, с

лохмотьями волос на голове, с распухшим синеватым лицом. Узнав в этой