Paradisus

– МАРИНА!

Арина! Рина! Ина! А!

Проклятое эхо!

– Настоящий дикий, - пробормотал мужик. – Но не нужно кричать. Мы

пришли, чтоб отвести тебя к ней.

Я встал. Оказывается, когда на лоб мне упала холодная капля, я лежал на

постели - на соломенном сыром тюфяке. Что это значит?

Почему я не в Джунглях? Где моя заточка?

И тут, наконец, включилась память. Я дотронулся рукой до шеи, нащупал

крошечный бугорок. След шприца. Шприца, который мне в шею вонзила Марина.

Где она, что с ней? Я должен знать, - мне жизненно необходимо посмотреть ей в

глаза.

Я кинулся к решетке, ухватился за прутья, покрытые чешуйками ржавчины,

что есть силы, затряс решетку.

– Не трать силы, Андрей, - миролюбиво сказал мужик. – Мы пришли, чтоб

освободить тебя. Решетка - это ерунда, мера предосторожности.

Баба кивнула.

Она была невысокая; вытянутое по лошадиному лицо покрыто густой сетью

морщин, глаза печальные, глубоко запавшие, как у старухи, либо как у трупа;

жидкие светлые волосы некрасиво висят вдоль шеи. Как я мог спутать ее с

Мариной?

Мужик рослый - в низком пространстве помещения вынужден пригибаться,

чтоб голова не упиралась в потолок. Седые длинные волосы обрамляют

одутловатое лицо, на правом глазу, переходя на щеку, багровый нарост. Левый

глаз цвета вороньего крыла смотрит с любопытством. На мужике черный кожаный

плащ до пят, на поясе – кобура. На груди – блестящий значок «Работник парковки

№56».

– Кто вы такие?

– Марина расскажет тебе, - пообещала женщина. – А меня зовут Букашка.

– Я Киркоров, - глухо отозвался одноглазый.

«Зайка моя, я твой зайчик!», – возникло в памяти. К чему это?

– Выпустите меня.

– Хорошо, Андрей, - мягко сказал Киркоров. – Но, чтобы выпустить тебя, мы

обязаны сковать тебе руки вот этим.

Он потряс в воздухе наручниками.

Кто эти люди и что может связывать их с Мариной? Запах сырости стал

запахом опасности.

– Попробуй только приблизиться, - пригрозил я. – Шею сверну.

– Ну вот, - искренне огорчился Киркоров. – Букашка, прочти ему.

Женщина откашлялась.

– Предчувствую тебя. Года проходят мимо-

Все в облике одном предчувствую тебя.

Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо,

И молча жду, - тоскуя и любя.

– Стой! – крикнул я. – Я согласен.

– Вот и ладушки, - усмехнулся Киркоров. – Тогда повернись и сложи руки за

спиной запястье к запястью.

Я выполнил указание. Передо мной встали Джунгли, железнодорожная

будка, костер, и Марина - ее задумчивые глаза и ровный голос, читающий

стихотворение бывших.

Прикосновение металла неприятно. Наручники защелкнулись. Я повернулся

лицом к решетке. Киркоров откинул полу плаща. На поясе у него помимо кобуры

висела связка ключей.

– Бука, светани.

Киркоров зазвенел ключами. С потолка капала вода.

Я скоро увижу Марину. Радость в душе сменилась холодом, таким же, как

холод наручников на запястьях. Что она сделала со мной? Я был игроком,

возможно, лучшим в Джунглях, я оберегал Теплую Птицу, и вдруг… Я здесь, за

решеткой, с этими странными людьми, и виновата во всем она. Скорее увидеть ее

– я должен знать, что истинно: то, что происходит со мной сейчас, либо то, что

случилось в доме, затерянном в Джунглях.

– Наконец – то.

Киркоров нашел ключ, вставил в замок. Ржавый скрип был сигналом

свободы. Как только решетка распахнулась, я ринулся вперед. Длинная нога

Киркорова преградила путь, я потерял равновесие и полетел на пол, носом - в

щербатый камень.

– Ты, ублюдок, - зашипел Киркоров, склоняясь надо мной. – Еще одна такая

выходка, и я вышибу тебе мозги к е…ной матери.

Единственный глаз этого человека полыхал такой яростью, что сомнений не

было, - да, вышибет.

– Поднимайся.

Букашка помогла мне встать на ноги.

– Эх, Андрей, - голос Киркорова снова стал миролюбивым. – На твоем месте

я радовался бы: в этих застенках томились цари и генсеки.

Букашка рассмеялась:

– Брешешь, Киркоров.

Ее смех мне понравился. Хороший смех.

– Почему вру?
– возмутился одноглазый. – Я слыхал, что здесь сгноили

Ленина.

– Ленин помер на даче с золотыми перилами. И не от того, что его сгноили, а

потому, что впал в младенчество.

– Он из младенчества и не выходил. Тем более - на даче мог быть двойник

Ленина.

– Ты бы это ленинцам сказал….

Я слушал странный диалог, мало что понимая, и думал: не рвануть ли

вверх по коридору, пока на меня никто не смотрит.

– Ладно, хватит, - точно прочтя мои мысли, жестко сказал Киркоров. – Ты

вечно споришь, Букашка. Иди вперед, освещай дорогу. Андрей - за ней.

Женщина пожала плечами и, направив перед собой луч фонаря, пошла по

коридору. Я двинулся вслед. Тяжелые ботинки Киркорова застучали по

каменному полу за моей спиной.

Коридор узкий, извилистый. Никаких ответвлений, либо дверей, - кишка,

оканчивающаяся камерой, какую я только что покинул. Точно нора кролика, только

не теплая и сухая, а сырая и мертвая, типичная человеческая нора…

На другой стороне кишки - противоположность камере - светлая зала. Как

это по-человечески! Из света – во тьму за какие-то секунды…

От электрического света я на мгновение ослеп.

Длинный стол из красного дерева, окруженный черными креслами. На