Параллельные
Шрифт:
Счастье было болезненным. Украденная у судьбы неделя, проведённая рядом с Ниной, лишь продлевала агонию, но и отказаться от неё было выше моих сил. Засыпать и просыпаться под одной крышей, видеть её каждое утро, сонную, слегка растрёпанную, ловить её непроницаемые взгляды на себе в течение дня, слушать их перепалки с мальчиком, восхищаясь её умом и находчивостью.
Вставала Нина рано, варила кофе, готовила завтрак себе и Паше, и пока последний колупался в ванной, стояла у большого панорамного окна, смотря задумчиво вдаль, и медленно потягивала обжигающий кофе. В такие моменты я чувствовал себя преступником,
Всё это время меня снедало желание поговорить с ней, как-то объясниться, расставить последние точки, которые так и остались подвешенными в воздухе. Вот только я понимал, что эти точки встанут отнюдь не над «i», а в конце… конце нашей истории.
Один день плавно перетекал в другой, позволяя трусливо верить, что у нас есть время. Но это была лишь иллюзия, воздушные замки, построенные мной и для меня. Я мог посадить её в сотни золотых клеток, но я знал — ни одна из них не подарит ей счастья.
У благородной любви всегда наготове завещание. Глупая банальщина, взявшаяся в моей голове неизвестно откуда. Моя любовь никогда не была благородной, впрочем, как и я сам. Даже моих надежд и иллюзий не хватало на то, чтобы убедить себя, что Нина будет счастлива здесь со мной. Её спасали лишь мальчишка и Байкал, которые пробуждали в ней интерес к жизни все эти дни. И я знал, что, если убрать один из компонентов, всё рухнет окончательно. Независимо от моего желания спрятаться от внешнего мира никак не получалось.
***
Всё изменилось в четверг, после звонка Кирилла:
— Илья Николаевич, нашли, — слегка взволнованным голосом, в котором сквозило явное удовольствие, доложил помощник.
После того как разговор был завершён, я нервно заскрежетал зубами, спрятав лицо в ладонях и с силой надавив на глаза. Вопрос говорить или не говорить Нине не стоял, но упрямый внутренний голос шептал: «Не торопись, подожди… дай вам шанс». Только в шансы я не верил уже давно.
На принятие решения ушло… непростительно много времени. Я зарёкся никогда больше не врать ей, а тут… После пары часов сомнений, когда, взяв себя в руки, я вышел в коридор и направился в сторону Нининой комнаты, дверь распахнулась и навстречу выскочила она.
Плана превращать полученные новости в ночь признаний я не имел, но… стоило мне почувствовать жену вновь в своих руках, слова вырвались сами собой:
— Поговорим?
— Я… — неуверенно начала Нина. — Хорошо. Давай поговорим.
Мы шли по деревянному помосту, ведущему к берегу озера. Подсвечиваемый по бокам ночными фонарями, он казался дорогой в никуда.
— Сегодня звонил Кирилл, — неожиданно легко сообщил я. — Мои люди нашли человека, который вломился к тебе в дом за Пашкой.
Она резко остановилась, едва не споткнувшись.
— Кто он? Я… мы его знаем?
— Не совсем. Это оказался какой-то приятель Юлиного мужа.
— Сергея?
— Наверное. Если у неё нет других мужей.
— И чего он хотел?! — совсем не испуганно, а скорее возмущенно спросила Нина.
— Видимо, отомстить Юле. Либо как-то
принудить её вернуться.— А где же сам Сергей?
— Задержан.
— Твоими людьми?
— Полицией.
Нина покивала головой, после чего озадаченно уточнила:
— А зачем нужно было бить мою машину? Это же привлечение лишнего внимания.
— Возможно, от досады. С наркоманами такое бывает.
— Наркоманами?
— Ну да. Ваш ночной гость оказался тем ещё торчком. Должно быть, как и сам Сергей.
Она задумалась.
— Наверное, в этом есть… зерно истины. По крайней мере, это объясняет его неуравновешенность.
— Скорее всего, да.
Мы двинулись дальше, но Нина опять резко остановилась, схватив меня за рукав.
— Подожди! Но как они узнали, что Паша в посёлке?
— Думаю, это не было особой тайной, учитывая Юлину привычку прятаться именно здесь.
Дальше до берега шли в тишине, плавая в своих мыслях. Я тревожился осознанием того, что теперь причин оставаться здесь со мной у любимой женщины больше не было.
Мы сели на бревно, лежавшее в паре метров от кромки воды. Нина завернулась в плед, словно отгораживаясь от всего мира. Усидеть на месте было практически невозможно, да и подходящих слов для того, чтобы начать разговор, никак не находилось, поэтому я ухватился за единственную доступную мне деятельность — розжиг сложенного кем-то костровища.
Отблески огня плясали в водах Байкала. Курить хотелось неимоверно, но я держался.
— Отец всегда говорил, что от меня одни неприятности. И знаешь, сейчас я склонен с ним согласиться.
***
Поначалу говорить было на удивление просто. Собственное детство больше не казалось чем-то ужасным, скорее наоборот. Я ощутил непривычное чувство ностальгии по дому в шахтёрском городке, по собаке во дворе, по матери, которая каждые выходные пекла ватрушки, по отцу, который далеко не всегда воспринимался сволочью, по мечтам о новых джинсах или же по восторгам от впервые попробованного дирола, завезённого в нашу глушь неизвестно кем, по сугробам по колено и нереально звёздному небу. Я планировал рассказать Нине только самую суть, но всё время сбивался на ненужные мелочи, местами захлёбываясь от нахлынувших эмоций.
Она слушала крайне внимательно. Её лицо в свете костра выражало понимание, иногда сочувствие, иногда возмущение, иногда на нём появлялась улыбка.
И тут до меня со всей остротой дошло, насколько тупо было бояться или стыдиться этой стороны своей жизни. Ну не было в ней ничего криминального! — обычная жизнь обычного пацана из шахтёрской семьи. К тому же это была Нина, та, какой я её знал и любил, и выходило ужасно несправедливо с моей стороны полагать, что в чём-то из этого она меня не поймёт или отвергнет.
Признания о смерти матери дались заметно сложнее, но и они больше не были приправлены чувством вины, скорее уж чувством светлой печали и горечи. Я скучал по маме. Наверное, ещё скорбел. Но абсолютно точно умел жить и справляться без неё. Столько лет ушло на эту бессмысленную злость на себя, на неё, на отца, на судьбу… Устал, устал от всего этого.
— Ты никогда не говорил, что твою маму тоже звали Ниной, — впервые нарушила мой монолог жена. Перевёл взгляд с костра на неё.
— Я много лет старался не думать про неё, а уж тем более говорить…