Параллельные

— Прости, я никогда не задумывался об этом, — в конце концов, признался честно. — Мне хотелось дать тебе всё…

— Чувство вины тебе загладить хотелось, — фыркнула, после чего горько добавила: — Как и мне.

***

Если честно, после этих нелицеприятных открытий я был уверен, что вся дальнейшая история так и повиснет в воздухе. Но Нина грозно потребовала: «Продолжай!», и я двинулся дальше.

История про Машу тоже вышла какой-то… повседневной, что ли. Не чувствовал я в ней больше той горечи и остроты. Машку даже стало жалко за то, что сама так бездарно разрушила свою судьбу. А вот новости про Карину возымели куда больший эффект, чем я мог предположить.

Нина издала неясный звук, то ли крик, то ли стон, после чего закрыла лицо руками, пару раз сжав-разжав пальцы в кулаки.

— То есть ты врал мне уже тогда.

— Я не думал, что это будет иметь хоть какое-то значение…

— Ты мне врал! Глядя в глаза! — её возмущению не было предела.

— Я не планировал с ней никаких отношений. Предполагалось, что через полгода она уедет — и на этом всё…

— Ещё какое всё!

Её плед слетел с плеч и уже давно валялся на земле.

— Да пойми же ты! — повысил голос уже я. — Если бы она хоть что-то для меня тогда значила, я бы в жизни не посадил её у себя в приёмной. Неужели я, по-твоему, настолько дурак?!

— Как показывают последующие события — ещё какой!

— Да?! Тогда скажи, что именно меняет факт нашего знакомства? Ты же видела, что мы с ней неплохо ладим. Видела и никогда не ревновала, потому что там не к чему было ревновать.

Она гневно замолчала, лишь махнула рукой с требованием: «Давай дальше».

Рассказ про измену получился сухим и скомканным. И она тоже будто перестала быть чем-то важным для меня, как если бы до того момента, как в мой кабинет ворвался Костян, я просто смотрел фильм с моим участием. Не было той боли и растерянности, от которых я сбежал в секс с Кариной. Зато были ужас и полное отчаяние от осознания, что Нина потеряла детей — наших детей. Но и опять-таки даже это меркло перед страхом потерять её. В ту ночь, в ожидании утра и первых новостей из реанимации, я обзавёлся первыми седыми волосами.

Любимая никак не отреагировала на эту часть рассказа, отвернувшись от меня к костру и методично подкидывая туда сухие ветки, которые лежали тут же. Всё-таки сервис в здешних местах был что надо.

Часть истории о появлении Егора в моей жизни она восприняла так же молчаливо, лишь пару раз зло хмыкнула, когда я рассказывал о своих поездках к сыну.

Наконец-то, мы подобрались к событиям, случившимися с нами в конце весны.

— Зачем ты перевёз их в наш город? — это был первый вопрос, который Нина задала мне почти после часового молчания.

— Я больше не мог врать тебе. Устал от двойной жизни. Пришло время снять все маски.

— Сделав из меня полную идиотку?!

Она негодовала, имея на это полное право.

Где-то на востоке начинал зарождаться восход. Светлело. Догорал костёр. А наш брак доживал последние минуты.

— Единственный идиот в этой истории — я. Клянусь, я никогда осознанно не хотел тебе причинить зло.

Нина медленно стравила воздух из лёгких. После чего настойчиво потребовала:

— Тогда скажи, где ты был все те дни, когда понял, что со мной что-то происходит? Когда я перестала приходить ночевать домой и гасилась от тебя всеми силами?! Где вы были с Кариной в то утро, когда эта полоумная попыталась похитить Егора?

В её голосе было что-то такое, что я не сразу смог идентифицировать как ревность. А когда понял, то… опешил. Несмотря на всю сложность моих взаимоотношений с Кариной, её роль в моей жизни была чётко определена, а происходящее — прозрачным. Для меня. Не для Нины. Находясь в полном неведении моими стараниями, она могла только догадываться о происходящем и делать из этих догадок те выводы, которые казались ей логичными. Поначалу её недоверие меня задевало, и, как бы я ни старался убедить себя в том, что она имеет на это полное право, её подозрения, что я держу Карину в качестве своей любовницы, нехило так злили.

Зато сейчас вопросы, задаваемые женой, словно высветили то, какой эта реальность была для неё. Стоит отметить, что выходило в разы отвратительнее того, каким, как мне казалось, было на самом деле.

— Костя заверил меня, что ты в безопасности, — хрипло проговорил я, только сейчас понимая, насколько дико это прозвучало. Ведь главная причина была совсем иной, а признаваться в этом оказалось непросто. — На самом деле я боялся…

— Чего?

— Козырев намекал, что, возможно, в деле замешан другой мужчина.

Нина поперхнулась, бросив на меня возмущённый взгляд.

— Тебя не учили, что по себе людей не судят?!

— Кажется, слышал нечто подобное, — вяло отшутился. — Но… на тот момент это казалось логичным.

Нина горько рассмеялась.

— Шикарно. То есть ты думал, что я где-то там развлекаюсь с другим мужиком, и даже не попытался вмешаться?!

Я задумался, а так ли это было на самом деле? На тот момент слова Кости звучали действительно логично, но я… до последнего отказывался в их верить. Потому что знал. Знал, что Нина никогда так не поступит со мной. К тому же после её ужина с Костей я действительно знал, что такое настоящая ревность, от которой сводит зубы и хочется убивать.

Нет, тогда я совершенно точно знал, что дело не в другом мужчине.

А не нашёл я её тогда потому, что где-то внутри уже прекрасно понимал — Нине стало обо всём известно. Знал и боялся, так как уже видел маячившую на горизонте катастрофу.

— Я струсил, — признался, впившись ногтями в ладони. Из всех сегодняшних признаний именно это вдруг оказалось самым болезненным и уничижительным. — Боялся взглянуть в твои глаза и увидеть… разочарование.

Любимая зажала себе рот, то ли испуганно, то ли сдерживая поток брани, рвущейся наружу.

Я же резко выдохнул, словно прыгнув с обрыва, и быстро заговорил, пока у меня была ещё возможность говорить:

— Нужно было приехать за тобой, найти… но потом случилось то, что случилось…

***

За день до событий пролога

План был каким-то по-детски наивным. По крайней мере, проснувшись утром, я чётко осознал, что больше прятаться нельзя. Но во всей этой вакханалии осколков, по какой-то ужасной ошибке именовавшейся моей жизнью, не хватало одной важной детали. И вот тут-то и возникло это стыдливое ощущение беспомощности из прошлого. Пришлось взять себя в руки.

Номер отца в моём телефоне был забит давно. Всё надеялся, что однажды подвернётся повод связаться с ним, а повод, увы, не находился. В первый год после армейки мечтал, что вот разбогатею и уж тогда с радостью брошу ему в лицо все свои достижения. Но потом… потом это словно потеряло всякий смысл, в конце концов, работал я не для него, а для своей семьи из двух человек — себя и Нины. Шли годы, а номер так и кочевал вместе с моей симкой из телефона в телефон, пока однажды я не загадал, что непременно свяжусь с единственным родителем, когда сам стану отцом: «Вот ты и стал дедом…» Эта фраза долгие годы крутилась в моей голове, но ей не довелось родиться на свет. Наши с Ниной дети погибли, а Егор в этот план совсем не вписывался. Наверное, мне было стыдно. И признаться отцу в том, что он оказался прав на мой счёт, было слишком невыносимо для меня.