Паралогии

В этом описании неожиданным образом сплетаются по меньшей мере два дискурса: эротический (то, как описаны детские рисунки) и советский дискурс мифологизированной истории (депутат характерным образом не замечает противоречия между «правдой о молодогвардейцах» и «Сказкойо Мальчише-Кибальчише» в качестве модели исторического знания). При этом в самих мотивировках Кириллова мирно уживаются прагматика бизнес-проекта («Думаю, [я] получу резко негативные отзывы и продолжу проект… молодые схватят эти книжки из чувства противоречия») и желание восстановить «святыни»: «Краснодонцев нарисуем настоящими героями, а не предателями, как их пытаются малевать» [1095] .

1095

Там же. Журналистка добавляет к последней реплике Кириллова: «О молодогвардейцах на Украине сейчас пишут много и плохо: мол, Кошевой был провокатором, да не он один».

Гибридная природа этого проекта бросается в глаза. Советская мифология понимается как «историческая правда» и при этом восстанавливается с помощью отчетливо западных жанров, технологий и симулякров. Сексуальные акценты в восприятии героев служат соединительным звеном между советским «означаемым» и импортированными «означающими». Сексуальность, которая в сублимированных формах ощутимо присутствовала в советском героическом мифе — Танатос в соцреализме не только замещал, но и репрезентировал Эрос [1096] , — переводитсяздесь на язык японских эротических комиксов или западных фильмов, основанных на эстетике комикса (наиболее известный пример — «Город греха» Роберта Родригеса).

1096

«Живопись насилия, которой главным образом и занималась пропаганда и литература… и являлась фундаментом того, что здесь определяется как „очеловечивание“ идеологии и литературы периода войны… Соцреалистическая агрессия накладывается на откровенно эротические описания — эффект многократно усиливается, психоинженерная задача буквально выпирает» ( Добренко Е.«Грамматика боя — язык батарей»: Литература войны как литература войны // Добренко Е. Метафора власти: Литература сталинской эпохи в историческом освещении. M"unchen: Verlag Otto Sagner, 1993. S. 264, 266).

Разумеется, в этом проекте (как и в его аналогах [1097] ) можно увидеть и постмодернистское двойное кодирование, совсем по Ч. Дженксу [1098] : для взрослых — то есть для людей с советским опытом — комикс о молодогвардейцах, по мысли его продюсеров, будет заведомо оправдан как попытка возродить «поруганную национальную гордость», а для младшего поколения, выросшего на компьютерных играх и манга, при удачной «раскрутке», молодогвардейцы имеют шанс встать в один ряд с Человеком-Пауком или Людьми Икс. Учитывая этот разброс, Кириллов — по-видимому, желая превзойти авторов кинотрилогии «Матрица» братьев Вачовски — обещал запустить сразу три версии комикса: «жесткий — для молодежи, лояльный — для интеллигенции и средний — для старшего поколения, привыкшего молиться на молодогвардейцев».

1097

См., например, использующий эстетику фэнтези интернетовский комикс А. Липатова «Сталин vs. Гитлер»: http://www.comics.aha.ru/rus/stalin/.

1098

См.: Дженкс Чарлз.Язык архитектуры постмодернизма / Пер. с англ. А. В. Рябушкина, М. В. Угаровой. М.: Стройиздат, 1985. С. 78–89.

Невольный постмодернизм проекта можно усмотреть и в том, что попытку комикса на темы «Молодой гвардии» представители российского «культурного сообщества» большей частью охарактеризовали как кощунство и покушение на святыни — при этом подобные высказывания были характерны не только для представителей старшего поколения, но и для части молодежи, как было видно по тогдашним дискуссиям в интернет-блогах [1099] .

С другой стороны, эффект постмодернистского «глумления» (возникающий за счет деконтекстуализации «святыни») не может не вступать в кричащее противоречие с жесткой «морально-патриотической» установкой, которую Кириллов декларирует в качестве итоговой:«В комиксах будет простая линия: свой — чужой, патриот — враг. И простая истина: захватчик не может ходить по моей земле и рвать мои яблоки» [1100] .

1099

См., например, высказывание поп-певицы Ларисы Черниковой: «Как можно превращать в шутку то, что дорого и свято для людей? То, что „Молодую гвардию“ решили издавать в комиксах, — неправильно. Так не должно быть. Ведь это произведение ассоциируется с борьбой за Родину, с патриотизмом русского народа. По книге был снят великолепный фильм с замечательными актерами, которые смогли показать всю серьезность борьбы за страну» (. Григорий Коркин, 55 лет, замдиректора фирмы «Ямалэнергоинвест»: «Я думаю, нельзя. История и культура России — слишком серьезные вещи, чтобы о них можно было рассказывать в картинках. У нас много хороших писателей, историков, и превращать их бессмертные произведения в комиксы, по-моему, просто кощунственно» . У представителей младшего поколения, высказывавшихся в неофициальном контексте интернет-блогов, впрочем, мотивировки несогласия были принципиально иными: «Чо вокруг делается… прочёл сегодня в Известиях, что некий 35-летний депутат из Краснодона решил, для пущего приобщения молодежи к вечным ценностям, издать комиксы по „Молодой Гвардии“ Фадеева. И огонь-то он Вечный питает там из своего кармана, и устроил конкурс рисунка в школах на темы „Молодой Гвардии“. И впирало его от храбрых комсомольцев из Краснодона с самого детства… слушайте, вы же все помните, о чем книга-то? Ооооо… он ведь некрофил, наверное! Ярко помню сцену, когда молодогвардейцев после пыток везут бросать в шахту на грузовичке… Привет, короче» .

1100

Соколовская Я.Указ. соч.

Пример этот показателен своей радикальностью: «чужеродный» жанр комикса лишь обнаруживает и обостряет, не изменяя по существу, внутренние механизмы той работы с соцреалистическими дискурсами и мифологиями, которая началась в культуре со второй половины 1990-х годов под лозунгом «старые песни о главном». Знаками этого процесса стали не только сам фильм-клип «Старые песни о главном» (снятый, напомню, в 1996 году и впервые показанный по российскому телеканалу ОРТ 31 декабря 1996 года; в дальнейшем аналогичные фильмы-клипы с участием ведущих эстрадных певцов снимались и демонстрировались по каналу ОРТ, впоследствии ставшему Первым каналом, ежегодно), но и целый ряд фильмов, телесериалов и даже театральных шоу. В этом ряду — фильмы и тексты, репрезентирующие на современном материале домодерные, архаические или архаизированные, племенные, религиозные, этноцентрические, а также узнаваемые советские (имперские, патерналистские, классовые) дискурсы: «Чистилище» (1998) Александра Невзорова, «Брат 2» (2000) и «Война» (2002) Алексея Балабанова, «Мужская работа»

(2000) Тиграна Кеосаяна, «Олигарх» (2002) Павла Лунгина (по роману Юлия Дубова «Большая пайка»), «9 рота» (2005) Федора Бондарчука (по роману Юрия Короткова), собравшая в прокате рекордную сумму — более 30 млн долларов в течение первого месяца, «Прорыв» (2006) Виталия Лукина. Эта же тенденция получила развитее в многочисленных сериалах о «силовиках» [1101] и о мафии, прежде всего — в «Бригаде» (2002) Алексея Сидорова и сделанных по сходным моделям сериалам «Парни из стали», «Next», «Его звали Барон». К этому же ряду, думаю, следует отнести и многочисленные романы Александра Проханова второй половины 1990-х и 2000-х годов — и не только скандально известный роман «Господин Гексоген» (2000), но и такие сочинения, как «Крейсерова соната» (2003), «Надпись» (2005), «Политолог» (2006), «Теплоход „Иосиф Бродский“» (2006). Как ни странно, следы близкого по внутренней логике эстетического сдвига заметны и в романе «Москва-ква-ква» (2006) идейного антагониста Проханова — либерала и защитника свободы слова Василия Аксенова. Признаки аналогичной «дискурсивной мутации» прослеживаются и в цикле романов «Евразийская симфония» (2001–2005) Хольма ван Зайчика (псевдоним Вячеслава Рыбакова и Игоря Алимова) [1102] , романе-фэнтези Андрея Лазарчука и Михаила Успенского «Посмотри в глаза чудовищ» (1997), в серии романов Сергея Лукьяненко «Ночной дозор» (1998), «Дневной дозор» (1999), «Вечерний дозор» (2002) и «Последний дозор» (2004) (мифологизирующего «силовиков» с помощью излюбленных постмодернизмом мотивов конспирологий и мутаций), романной трилогии Павла Крусанова — «Укус ангела» (1999), «Бом-бом» (2002) и «Американская дырка» (2005), в книге «Больше Бена» (1999) Сергея Сакина и Павла Тетерского, повестях Сергея Шаргунова «Ура!» (2002) и «Малыш наказан» (2003).

1101

См. о них: Чередниченко Т.Силовики // Новый мир. 2002. № 9; Зверева В.Закон и кулак: «родные» милицейские сериалы // Новое литературное обозрение. 2006. № 78. С. 305–325.

1102

См. сокрушительный разбор этой утопии, замаскированной под детектив, в статье: Роднянская И. Б.Ловцы продвинутых человеков // Русский журнал. 2002. 18, 19 июля . См. также: Витенберг Б. М.Игры корректировщиков // Новое литературное обозрение, 2004. № 66. С. 281–293.

Другими проявлениями описываемого сдвига можно считать:

— Фильмы и тексты, апеллирующие к парадно-имперской эстетике русского монархизма, остраненной посредством стилизации, но тем самым и обновленной и «отреставрированной»: показательны фильмы «Сибирский цирюльник» (1998) Никиты Михалкова, «Романовы — венценосная семья» (2000) Глеба Панфилова и фильм Филиппа Янковского «Статский советник» (2005) по роману Б. Акунина (на мой взгляд, искажающий логику как романа, так и всего творчества писателя, — подробнее об этом шла речь в предыдущей главе).

— И, наконец, фильмы, апеллирующие не только к советским ценностям, но и к советским сюжетам и использующие узнаваемые элементы соцреалистической эстетики: «Ворошиловский стрелок» (1999) и «Благословите женщину» (2003) Станислава Говорухина, «Ехали два шофера» (2001) Александра Котта, «Звезда» (2002) Николая Лебедева (по повести Эммануила Казакевича). К этой же группе произведений относится и мюзикл «Норд-Ост» (2001) Георгия Васильева и Алексея Иващенко по мотивам романа Вениамина Каверина «Два капитана».

Особое место в этом ряду занимают телесериалы по литературной классике советского периода и/или сюжетно связанные с советской историей: «Граница. Таежный роман» (2000) Александра Митты, «Дети Арбата» (2004) Андрея Эшпая (по роману Анатолия Рыбакова), «Московская сага» (2004) Дмитрия Барщевского (по одноименной романной трилогии Василия Аксенова), «Последний бой майора Пугачева» (2005) В. Фатьянова (сценарий Эдуарда Володарского по мотивам «Колымских рассказов» Шаламова), «Курсанты» (2004) Андрея Кавуна, «В круге первом» (2005) Глеба Панфилова, «Мастер и Маргарита» (2005) Владимира Бортко и др.

Несмотря на то что в основе многих этих фильмов и сериалов (особенно сериалов) лежат произведения разной степени оппозиционности по отношению к советской идеологии, — тем не менее мюзикл «Норд-Ост» и сериал «Мастер и Маргарита», новая экранизация «Звезды» и одна из первых экранизаций Шаламова производят сходный эффект. Борис Дубин определяет его как производство «ностальгического фантазма» — создание «фикции советского как единого целого», «примирение с советским». Он видит в нем «одну из ведущих характеристик путинского периода в коллективной жизни России» [1103] .

1103

Дубин Б. В.Старое и новое в трех телеэкранизациях 2005 года // Новое литературное обозрение. 2006. № 78. С. 275–276.

Привлечение новых, в первую очередь — постмодернистских форм позволяет не только вписать домодерные и советские мифологии в постсоветский культурный контекст, но и наоборот, вместить постсоветский опыт в «разношенную» и уютную советскую «рамку»: «Сложилась признанная „всеми“ и поддерживаемая, транслируемая и воспроизводимая самыми современными массовыми технологиями форма наиболее общих представлений российского социума о себе, воображаемых „мы“» [1104] . Симулятивный характер этого «мы» в постсоветском обществе очевиден — и потому может быть осуществлен только посредством постмодерных манипуляций дискурсами и символами. И хотя постмодернистские приемы в новых сериалах явно редуцируются [1105] , — на мой взгляд, происходит это потому, что в них «фантазм советского» уже нормализован— не только самим фактом ежедневного присутствия советского прошлого на телеэкране [1106] , но и сложившимся и узнаваемым набором эстетических приемов репрезентации «советского мифа».

1104

Там же. С. 277.

1105

Подробный анализ эстетики сериалов 2005 года см. в подборке статей «Возвращение „большого стиля“?» (НЛО. 2006. № 78. С. 271–325) — кроме уже процитированных статей В. Зверевой и Б. Дубина, в нее входят также статьи И. Каспэ и Р. Фрумкиной. См. также: Зверева Вера.Телевизионные сериалы Made in Russia // Критическая масса. 2003. № 3.

1106

«Зрители привыкают жить по вечерам в интересах и нарядах конца 20-х — начала 50-х годов. „Сталинский“ стиль в телесериалах преобладает — в одежде, макияже, прическах, архитектуре, дизайне автомобилей, легкой музыке, танцах. „Старые песни о главном“ вернулись в наш дом. <…> Стиль эпохи объединяет заинтересованность столь разных режиссеров, от В. Бортко и Г. Панфилова до А. Эшпая. Но если (отдадим должное Булгакову и Солженицыну) у авторов этот стиль эпохи обязательно и непременно подвергается осмеянию либо разоблачению… то сегодня телекартинка им просто любуется, потому что он как нельзя лучше соответствует мелодраматическим („мексиканским“) страстям с поцелуями взасос на свидании или — как красиво! — мытьем в ванной (не снимая шелкового „винного“ платья и жемчужного в два ряда ожерелья). Нельзя не отметить в телекартинке и явных следов влияния — многократного просмотра авторами „Последнего метро“ Франсуа Трюффо, „Конформиста“ Бернардо Бертолуччи и тому подобных замечательных фильмов из „той“ жизни, времени европейской ночи под фашистским игом. Вся эта красота преданности, изящества, стильности (К. Денев у Трюффо), изысканность стиля, в котором гнездится предательство (Л. Трентиньян у Бертолуччи), требуют головокружительного режиссерского и актерского таланта при решении сверхзадачи, „послания“. А здесь? Что решается — в резонерствующих монологах? В картонно-плоских фигурах? В статичных сценах?» ( Иванова Н.Сморкающийся день, или Литературу на мыло: Об эстетической реабилитации прошлого //. О многочисленных фактических — и идеологически нагруженных — неточностях в изображении предметного мира 1940–1950-х годов в новых ностальгических сериалах писала Р. Фрумкина в своей статье в «Новом литературном обозрении» № 78.