Пароль остается прежним
Шрифт:
— Я думаю, товарищ полковник, Ефремов догнал поезд за семафором,— высказал предположение Мансуров.
— Но Ефремов видел пограничников,— напомнил Ярцев.
— Вряд ли,— усомнился Мансуров.
— А вы проверьте,— сказал полковник.— Возьмите газик майора Серебренникова и через двадцать минут доложите.
— Есть!
— Подозрительно, что нарушитель прыгнул в тамбур, а на платформе — Ефремов,— продолжал рассуждать вслух Заозерный. Мансуров задержался: — Но как случилось, что Ахмедов — опытный кондуктор — ехал не в этом тамбуре?
Ярцев объяснил, искоса поглядывая на Мансурова:
—
— Других причин не было?
— Никак нет.
— Вы верите Ахмедову?
— Верю.
— А вы, Мансуров? — спросил полковник.
— Я тоже верю,— ответил Мансуров.
Заозерный повернулся к Ярцеву:
— Действительно ли ценный груз был на той платформе, где ехал Ахмедов?
— Это подтвердил дежурный по станции,
— Ефремов не знал, что Ахмедова не будет на последней платформе?
— Нет.
— Почему?
— Такое решение Ахмедов принял в последний момент, перед отправлением поезда.
— Ясно.— Полковник постучал по циферблату часов: — Спешите, Мансуров.
Начальник КПП вышел.
— Он давно подозревает Ефремова,—сказал Ярцев.
— А вы?
— Ефремов человек со странностями, но я ему верил.
Полковник спросил:
— Больше не верите?
Ярцев ответил честно:
— К сожалению, товарищ полковник, еще верю.
— Почему, к сожалению?
— Факты...
— Пока фактов нет,— перебил полковник.— Есть стечение обстоятельств. А этого для обвинения недостаточно. Нужны доказательства.
— Вы считаете, товарищ полковник, что Ефремов невиновен? — Заозерному показалось, что Ярцев обрадовался.
— Нет,— сказал он.— Просто необходимо убедиться либо в его виновности, либо в невиновности.
Ведет он себя странно, задумчиво протянул Ярцев.
— В чем заключается эта странность?
— Слишком предупредителен и, как Мансуров говорит, будто заигрывает с пограничниками.
— Почему?
— Я объясняю это тем, что биография у него... тяжелая. Ну, был человек в плену, боится, что потерял доверие.
— Возможно,— согласился полковник.— А не кажется ли вам, капитан, что если бы Ефремов и нарушитель границы встретились преднамеренно, то последнему вовсе не обязательно было прыгать с поезда здесь.— Заозерный опять подошел к макету участка.— Он мог это сделать дальше, когда начнутся сады. В районном центре легче замести следы, чем в песках. И, согласитесь, неразумно менять его на кошару.
— Я подумал, товарищ полковник, что нарушитель мог просто что-нибудь передать Ефремову.
— Исключено.
— Почему?
— Место свидания не надежное.
Полковник прошелся по комнате.
— Выясните у Ефремова, капитан: все ли время он находился в тамбуре... Да, а действительно ли у его жены день рождения? Это вы узнали?
— Никак нет.
— Почему?
— Я докладывал,— напомнил Ярцев,— ее не было дома.
— Надо было спросить ребятишек, скажем, старшую девочку.
— Не догадался, товарищ полковник.
— Это тоже надо узнать.
— Есть!
—
Ну вот и узнавайте. Заозерный отпустил Ярцева и хотел вернуться в канцелярию, но в это время доложили, что поисковая группа доставила все части разборного шеста, которым пользовался нарушитель.— Очень хорошо,— заметил полковник и вскоре уже разглядывал их.
В одной из частей шеста за двойными стенками оказалась советская валюта, аккредитив, облигации трехпроцентного займа и свернутый в трубочку паспорт на имя Умара Ходжиева.
Выходит, задержанный скрыл не только деньги, но и что шел с документами. Выдумал зачем-то версию о встрече в Энабадском ресторане. Теперь полковник не верил в эту встречу. И раз имя Умара Ходжиева вписано в паспорт, значит это — чужое имя... Нарушитель хитрит. Он еще далеко не откровенен. Так, может быть, он все-таки связан с Ефремовым?
Шофер майора Серебренникова — Микаелян — обрадовался, что наконец-то и о нем вспомнили. Отвезти Мансурова на КПП?
С удовольствием!
Газик зарывался в песок. Мансуров прикрывал глаза. Микаелян вспомнил про подарок Серебренникова и, достав очки, протянул старшему лейтенанту.
— Спасибо. Надень сам.
Мансуров думал: почему пограничники не доложили ему о Ефремове?
Газик промчался улицей поселка и замер возле контрольно-пропускного пункта.
Микаелян не любил ждать. На этот раз долго ждать и не пришлось. Мансуров вернулся быстро.
— Поехали.
Вид у него был озадаченный.
Снова пылила дорога. Мелькали дома. Впереди — кирпичное здание станции. Из-за барханов вынырнул мотовоз с неровной цепочкой красных вагонов.
— Стоп! — приказал Мансуров.
Микаелян резко затормозил.
Когда пыль рассеялась, шофер увидел, что кто-то, не дожидаясь остановки поезда, спрыгнул с платформы и побежал к газику.
— Женщина! — удивился Микаелян.
Она бежала неуклюже: приземистая, тяжелая.
— Давай навстречу! — распорядился Мансуров.
Газик рванулся вперед.
— Так это же Ефремова!—узнал Микаелян.
— Останови.
Женщина, задыхаясь, подбежала к газику и навалилась на дверцу кабины. Скуластое лицо ее было искажено. Сухие губы дрожали. Пальцы вцепились в борт машины и, казалось, нет силы, которая могла бы их оторвать.
— Где...— она задыхалась.— Где? — голос глухой.
— Успокойтесь,— произнес Мансуров, пытаясь открыть дверцу, за которую держалась Ефремова.
— Где мой муж? — Он прочел на ее лице отчаяние.— Что вы с ним сделали?
— Да вы успокойтесь,— растерялся Мансуров.
Глаза ее налились гневом.
— Кто позволил?... Я спрашиваю: кто позволил?!
— Успокойтесь. Мы должны были проверить,— неожиданно для себя стал оправдываться Мансуров, будто он задержал Ефремова.
— Ах, проверить! — она словно впечатывала слова.— Его проверить... А вы... а ты...— голос ее гремел: — Ты знаешь, что такое Освенцим, или что такое Дахау?.. Знаешь, что такое селекция?! — Глаза жалят: — Зубы у тебя целы? Ребра целы? Легкие не отбиты?!