Пароль остается прежним

— Как же быть? — растерялась Зоенька.

— Да как быть? — Василий Васильевич пошевелил усами.— Неси обратно. А расписочку мою порви.

Зоенька пожала крутыми плечиками и взяла телеграмму. На ее кукольном личике было написано недоумение, и Василий Васильевич засмеялся:

— Ничего, дочка, бывает.

Зоенька повертела в руках телеграмму и засунула в карман.

— А расписочку? — напомнил Василий Васильевич.

— Вот,— Зоенька послюнявила карандаш и поставила крест на квитанции. Потом она медленно побрела назад по улице.

Василий Васильевич постоял, посмотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом и, прикрикнув на рвавшегося с цепи бульдога, вернулся домой.

Капитан Харламов ожидал Зоеньку. Она рассказала ему всё, как было.

— Так вы сказали, Зоенька: товарищу Васильеву телеграмма? — уточнил Харламов.

— Сказала,— подтвердила Зоенька.

— И он взял?.

— Взял.

— Прочел?

— Да, прочел.

— А потом говорит: не по адресу?

Зоенька кивнула.

— Молодец, Зоенька!—Харламов пожал ей руку и напомнил:—Так, значит, никому ни слова!

Зоенька надулась: она умела молчать. Иначе бы ее просто не взяли в дружинники.

А Харламову было над чем задуматься.

ИЗ НЕНАПИСАННОГО ДНЕВНИКА

Жизнь на границе шла своим чередом.

Август был таким же знойным, как и июль. Пески за ночь не успевали остывать и, едва показывалось солнце, сразу накалялись, обдавали жаром,

В колхозных садах собирали урожай. Старшина Пологалов привез из районного центра машину, до верху груженную дынями и арбузами. Это был шефский подарок.

Происшествий в подразделении не было. Разве что Бородуля еще не вошел в будто вымеренный по часам ритм пограничной жизни. И если бы кому-нибудь из пограничников вздумалось вести дневник, то он выглядел бы, примерно, так:

2 августа. Утро. Бородуля держится молодцом. Никто не говорит ему в сне на границе, и никто вроде не догадывается, что он струсил. (Бородуля забыл, что говорил тогда в наряде сержант Назаров). Впрочем, конечно, он не струсил, а просто чепуха какая-то приключилась со звездами.

Вечер. Бородуля беспокойно поглядывает на закатывающееся солнце. А вдруг, правда, Большая Медведица исчезла, потому что с ним что-то творится?

На боевом расчете Бородуля ерзает, и начальник заставы делает ему замечание. Что-то не очень хочется идти на границу.

Бородулю назначают дневальным по конюшне.

Отлично!

3 августа. Утро. Бородуля занят уборкой в конюшне. Что же — дело привычное. Смехота с этими самыми звездами.

Он залезает на станок и видит в узкое окошко небо. Небо, как небо. Синее. И вовсе не страшное. Как дома. А вечером будет в звездах.

«Увижу Большую Медведицу,— думает Бородуля,— и всё станет на место».

— Бородуля?

— Я! — Он прыгает на цементный пол и вытягивается перед старшиной Пологаловым.

Старшина подозрительно смотрит на него:

— Вы что делали, Бородуля?

— Пыль сметал,— не моргнув, отвечает Бородуля.

— Ну, ну,— неопределенно тянет старшина.— Что же, продолжайте уборку.

Бородуля подхватывает лопатку и скребег пол.

День. Бородуля спокоен: придет ночь и он увидит Большую Медведицу.

Вечер. Бородуля хочет увидеть Большую Медведицу, но боится, а вдруг не увидит?

На боевом расчете капитан Ярцев объявляет, что Бородуля назначается часовым по заставе.

4 августа. Он заступает на пост с двух часов ночи. Звезды кружатся над головой. Сейчас Бородуля найдет Большую Медведицу. Но почему сейчас? Он подождет немного. Вот обойдет десять раз вокруг заставы и найдет...

Ну и еще десять раз обойдет и тогда уже, наверняка, найдет... И еще пять раз обойдет.

Под утро Бородуля решается, наконец, поднять глаза к звездам. Но тщетно ищет он Большую Медведицу. Постепенно ему снова становится не по себе.

Дежурный по заставе, младший сержант Ковалдин, проверяет службу часового. Бородуля докладывает, что происшествий нет и спрашивает:

— Товарищ младший сержант, а где сейчас Большая Медведица?

Ковалдин не понимает вопроса Бородули и отвечает шуткой;

Наверно, в берлогу пошла: каждому свое время.

— А-а,— неопределенно тянет Бородуля.

День. Бородуля спит.

Вечер. На боевом расчете Бородуля узнает, что выйдет на границу ночью с лейтенантом Пулатовым.

6 августа. Три часа тридцать минут. Дежурный по заставе старшина Пологалов будит Бородулю. Вставать не хочется, да что поделаешь— служба!

Бородуля садится на койке и вспоминает, куда засунул портянки: кажется, в сапоги. Но портянки оказываются на задней перекладине под.

Три часа сорок пять минут. Бородуля седлает коней.

Четыре часа ноль две минуты. Бородуля, плавно покачиваясь в седле, едет за лейтенантом Пулатовым.

Опять над головой шмели-звезды, и опять не видно Большой Медведицы.

Река шепчет:

— Бои-ишься ты... бои-ишься ты...

«Чепуха!»—думает Бородуля, а сам пришпоривает коня и приближается к лейтенанту. На звезды больше смотреть не решается...

Тринадцать часов.

— Подъем!

«И кто придумал это проклятое слово!—негодует Бородуля.— Будто всю душу выворачивает!».

— Подъем, Бородуля!

— А, сейчас...

Глаза у Бородули еще закрыты. Он знает, что время обедать и свое отоспал, но вставать не хочется. После обеда, конечно, на стрельбище, или черт знает, что еще придумает командир отделения.

— Бородуля, поднимайтесь!

Вот привязался.

Бородуля нарочно сопит.

— Опять заснул?— это голос старшины Пологалова.

Бородуля чуть заметно приоткрывает один глаз. Точно: рядом с Назаровым стоит старшина заставы Пологалов.

— Если ему позволить — целый день проспит!— сердито говорит командир отделения.

«И просплю!— усмехается про себя Бородуля.— А тебе-то что?».

Старшина наклоняется над Бородулей, видит, как тот плотно сжимает веки. Ну, конечно, не спит. Однако замечает спокойно:

— А вы, товарищ сержант, дайте ему разок выспаться.

— На занятия опоздает.

— Ничего.