Паучий случай
Шрифт:
— Тише. И руку не убирай с ручки двери. Чтобы ты могла ее открыть в любой момент, — прошептал голос. Глубокий вздох потерялся в моих волосах. Меня сжали изо всех сил.
— Вы же ненавидите меня, — с горькой усмешкой прошептала я. Положив свою руку поверх его руки.
— Молчи, — послышался выдох. Его руки жадно перебирали мой корсет. — Не убирай руку с ручки…
Мое сердце отчаянно билось. Женское сердце привыкло биться отчаянно. Видимо, оно пытается достучаться до мужского мозга. Но у него не всегда это получается.
Мои губы задрожали,
— Я просто не хочу, чтобы мой сын мучился, как я тогда. И как я мучаюсь сейчас… — прошелестел голос. — Ты должна это понять… Помоги мне уберечь моего сына от этого… Это действительно страшное чувство.
Его пальцы скользнули по моей шее. А потом повернули мою голову. Мои губы обдуло чужое дыхание. В какой-то момент они едва соприкоснулись. Я все еще чувствовала это дыхание. И чувствовала, как его губы жадно ловят мое…
— Я вот не знаю, стоит ли это делать, — прошептал голос. Я поймала его дыхание и закрыла глаза. Моя рука стала соскальзывать с ручки двери. Но ее удержали. Поверх нее легла его рука.
— Нет, — послышался шелест. Темнота медленно вращалась вокруг нас. Я снова почувствовала едва ощутимое прикосновение его губ к своим.
— В последний раз, — прошептали губы. Я чувствовала опьяняющий поцелуй, от которого по щекам текли слезы.
— Это все, что я могу тебе дать. Это все, что я могу себе позволить, — задыхался голос. — Это был первый и последний раз.
— И все-таки ты человек, — прошептала я, дрожащей рукой прикасаясь к его щеке. — Чудовища, о котором ты говорил, не существует…
— Зато есть то, что сильнее меня. Желание обладать любимой женщиной, — произнес он, резко открывая двери. — А теперь уходи.
Дверь за мной закрылась. А я стояла в тускло освещенном коридоре. По щеке катилась слеза. Я смахнула ее и выдохнула.
Глава тринадцатая. Паук в собственной паутине
Я бежала по коридору, пытаясь отогнать наваждение. «Это в последний раз», — звучало в моей голове.
— Все, успокоилась. Ты идешь к ребенку! — прошептала я перед дверью.
Ненасытное сердце только распробовало, и уже требовало еще. «В последний раз!», — повторила я, вспоминая вкус чужих губ. И сердце заныло.
Я вошла в комнату и тут же бросилась к малышу. Он лежал на подушке, весь обмотанный собственной паутиной.
— Как же тебя угораздило, — прошептала я, разрывая паутинку. Малыш бросился мне на шею. И обнял всеми лапками.
— Ипусий слусяй! — заметил он.
— Ипусий, согласна, — улыбнулась я, снимая с него остатки паутины.
Он слез с меня и …. Что? Опять? Да что ж такое! На меня смотрели несчастные глазки узника собственной паутины.
— У вас с папой это семейное? — улыбнулась я, бережно распутывая любителя макраме. Сердце предательски сжалось, но я не подала виду.
— Папа, — повторил малыш, натужно выдавая свежую порцию паутины.
— Ну! Давай! — сжала я кулачки, переживая за малыша. — Ну вот опять!
Мой
взгляд пробежался по комнате. Может, его посадить в уголок? Там ему будет удобнее?Следующие пятнадцать минут показали следующее. Паутины мало не бывает. Угол не спасает. Мы отлично собираем пыль.
— Апчхи! — произнес паучок. И потерся лапкой.
— Это просто паутинка, — ободрила я страдальца. Я даже не знала, что придумать. — Нужно закрепить кончик паутинки. А потом бегать вокруг нее!
— Путанка! — обрадовался малыш. Меня смущало лишь ударение.
— Вот что мне с тобой делать? — сдула я прядь волос с лица. И тут мне на глаза попался клубок. Большой клубок с ниткой, который принесла служанка.
Я резко выдохнула, схватила клубок, завязала узлом платье и засунула клубок себе в трусы. Кончик нитки торчал наружу.
— Путанка! — обрадовался малыш.
— Смотри и учись, — сглотнула я, вставая на четвереньки. Привязав паутинку к ножке стула, я поползла вперед.
— Видал? — шмыгнула я носом. Клубок разматывался и щекотал попу, но что не сделаешь ради примера! — Закрепил и дальше плетешь!
Я вошла во вкус. Клубок в трусах разматывался. Я оббегала комнату на четвереньках. Иногда я подныривала под нитями, иногда перелезала через них. Паукан сидел на подушке с открытым ртом.
Достаточно было вспомнить, как это делал папа. Все-таки не зря я пришла в тот зал.
Смущало лишь то, что на попе у меня не было глаз. Поэтому приходилось плести наугад. Иногда я делала опасные прыжки. Половина из них заканчивалась благополучно. Вторая половина пополняла словарный запас наследника.
Где-то краснел мой диплом о высшем образовании. Но ниточка разматывалась. А няня из гарцующего пони превратилась в юркого партизана.
— Ну как? — гордо спросила я, показывая свою работу.
Однажды в кружке макраме, в эпоху махрового детства, мне сказали, что у меня руки растут не из того места. О, как они были правы!
— Ипусий слусяй! — восхитился малыш.
Он смотрел на меня, как на своего кумира! И готов был просить автограф. Но у меня были заняты руки. Я сматывала обратно свое творение.
— Давай вместе! — предложила я, отдуваясь за всех арахнидов вместе взятых.
Паутинка прилипла к стулу. Ниточка была привязана к его ножке на бантик.
— Бежим-бежим-бежим! — подгоняла я, чувствуя, как клубок натирает попу. Рядом разматывалась тоненькая серебристая паутинка.
— Смотри, делай красивую! — вертела попой я, стоя на четвереньках. Паукан взобрался на кровать, потом юркнул под нее, и вынырнул с другой стороны.
— Уи!!! — радовался он.
Я чувствовала, что проще было бы отловить паука и потребовать с него мастер-класс!
— Мы плетем паутину, чтобы охотиться! Поэтому после того, как сплели паутинку, нам нужно что сделать? Правильно! Спрятаться! — пояснила я.
И тут же спряталась под столом вместе с юным охотником. Вся комната была в нашей «паутине». На попе у няни была мозоль. Зато на душе радость.