Паутина миров

Со стороны гор катились клубки опасных ядовитых змей, прыгали огромные ящеры времён мезозоя, и топали их ровесники динозавры с гребнистыми спинами, а во главе всех - тираннозавр-Рекс!

По неприветливым колючим кустам и низкорослым тундровым деревьям, угукая, агакая и огокая неслась стая громадных диких обезьян времён плейстоцена. Они были огромны и сильны, как гориллы, а в злобе не уступали шимпанзе и павианам.

И всё это ненавистное месиво сорвалось с места по повелению чёрной курицы.

И у всех у них имелся один приказ: поймать Сашку Ранецкого, и живым доставить к их хозяйке, чёрному монстру в курином обличье.

Все за ним!

У!!!

Однако Ранецкий не мог избавиться от ощущения того, что всё происходящее лишь некий трюк, обманка, сказка, которая должна хорошо закончиться. А потому, находясь в этом состоянии, не запаниковал, а наоборот, ему стало интересно, чем же всё это завершится. Не сбавляя темпа, он достал из сумки свой многоцелевой охотничий нож внушительных размеров, который привёз из дома. Подобрал на бегу суковатую палку, похожую на лёгкую булаву-палицу. И с криком: Хай-я!

– пообещал всем тварям, что живым он не сдастся, и пусть все преследователи валят к своей грёбаной курице и подавятся её дерьмом вперемежку с перьями. Ну, не дословно, конечно, высказался, но нечто вроде этого сказал.

– Ко-ко-ко!
– прозвучала команда за спиной, и тут же грязная нечисть кинулась справа на Алекса. Ранецкий выставил навстречу кикиморе своё холодное оружие, и его лезвие, как сквозь масло пронзило завшивленное тело. Раздался истошный вопль боли, и струя смердящей зеленоватой крови брызнула на руку Сашке-промокашке.

– Ко-ко-ко!
– повторился приказ, и огромная ящерица бросилась Алексу под ноги. Однако, не рассчитав прыжок, пресмыкающееся наскочило на камень, и стало заваливаться на бок. Удар булавы размозжил её голову.

– Хай-я!
– закричал Сашка, вычитанный из какой-то книги боевой клич индейцев.
– Ура!
– добавил он уже что-то более родное.

Видя непобедимую поступь Сашки-богатыря, одна из нечистей-тварей имени которой Алекс не знал, хрюкнула от страха, и дриснула в сторону, оставив за собой горку фекалий и запашок, соответствующий оным. Миновав зловонное облако, Сашка побежал на пределе сил.

– Ко-ко-ко!
– строго прозвучало сзади, и огромный чёрный кентавр мужского пола бросился в атаку. Встав перед Санькой на дыбы, он сделал страшные глаза, угрожающе замахал руками и лягнул передними копытами, норовя угодить Алексу в лоб. Но Ранецкий где-то когда-то видел фильм, и, бросившись под конскую часть кентавра, рубанул ножом по мужскому органу. Конский удав шлёпнулся на маслянистый песок.

– И-го-го!
– тонким голоском заржала полулошадь, с сожалением разглядывая лежащий на песке обрубок.

Миновав кентавра, Ранецкий увидел пещеру, и начало лестницы в ней, однако возле входа дежурили два русала. Мелковатые, правда, но жилистые, и со свирепыми зубастыми рожами.

"С двумя не справлюсь!" - расчётливо оценил Саня свои возможности, и, схватив свою булаву-палицу в правую руку, метнул в стражников.

"Мне сегодня однозначно везёт!" - констатировал Алекс, видя, как палка угодила одному из русалов в голову. Когда же второй индивидуум не принимая боя, бросился очертя голову в топь зловонного болота, у Ранецкого вновь мелькнула мысль о неком правиле игры, о некой постановке, согласно которой он должен выбраться из яйца целым, невредимым, и к тому же остаться жить наверху.

Вход был свободен, и Санька, не останавливаясь, прыгая через три ступеньки, помчался вверх по лестнице.

– Ко-ко-ко!
– послышался яростный, но уже приглушённый стенами, недовольный крик чёрной курицы.

– Вперёд!

– заорал Ранецкий, подбадривая сам себя.

На лестницу, которую ещё вчера (или сто лет назад) они с Настей спускались полчаса, Алекс взлетел за минуту, как лучший в мире бегун по ступенькам. Впереди замаячил свет, указывающий на то, что вход уже близок. Однако позади, подгоняемая чёрной курицей всеяичная мразь и нечисть, уже дышала смрадным духом в Сашкину спину. Омерзительный, многоязычный вой и крик давил на уши своим резким многоголосием. Запрыгнув на последнюю ступеньку, Ранецкий понял вдруг, что створки яйца открыты, что снова указывало на некие особенные яичные правила, по которым главного героя не убивают сразу.

– А я главный герой?
– спросил у себя Сашка-промокашка.

– В своей Вселенной ты и есть главный герой, - ответил ему внутренний голос.

– А в яйце?
– уточнил Ранецкий.

– Если сейчас сразу не убьют, то, возможно, ты и здесь чего-то стоишь!
– философски рассудил внутренний голос.

– "...то был бы я в краю отцов, не из последних удальцов!" - процитировал Сашка что-то из школьного курса.

– Сплюнь!
– посоветовал внутренний голос, и ушёл в подсознание.

Выскочив наружу, Алекс бросился было бежать, но тут же замер на месте, ибо прямо перед ним, всего в паре десятков метров от яйца, стояла эта грёбаная курица, величиной с мастодонта, и внимательно смотрела на него.

"Так!" - продолжил рассуждение Ранецкий.
– "Либо меня сейчас сожрут и изувечат, либо придётся совершить подвиг. В первом случае - я и есть последний удалец, а во втором - именно главный герой, которого рано увечить и поедать. То есть, для меня предусмотрено нечто другое. Продолжение банкета, например!"

Прошло несколько долгих мгновений, пока чёрная курица начала приближаться.

Шлёп-шлёп - когтистыми лапами по земле.

Ко-ко-ко!
– хриплыми звуками из горла.

Её хвост медленно шевелился тёмно-синими и фиолетовыми перьями. Красный гребешок на голове трепетал, как знамя, от каждого движения. Пустые равнодушные глаза птицы, чёрные и непроницаемые, величиной с мяч от большого тенниса, остановились на Алексе.

Ко-ко-ко.

Шлёп-шлёп-шлёп.

Чёрная курица остановилась рядом, и коснулась Сашкиной головы клювом, размером с экскаваторный ковш.

"Ну, что, подвиг или смерть?"

Куринная вонь к тому времени достигла такой концентрации, какой она бывает лишь на птицефабрике. Курица открыла клюв, и Сашка понял, чем воняет у курей изо рта. Птица зашелестела крыльями, и потёрлась шеей о Ранецкого.

– Чего тебе надо?
– спросил у курицы Саня.
– Ешь уже, и дело с концом. Или ты ждёшь от меня подвига?

Птица, тем временем, тщательно обнюхала Сашку, а своим огромным жёстким языком потрогала удава в трусах. Однако глаза курицы оставались непроницаемыми и пустыми.

"А почему я думаю, что это курица? Может, это петух? Хотя - нет. Старуха-Настя говорила, что именно эта курица снесла яйцо, и является его владычицей и хозяйкой. Недаром все ей подчиняются. Кроме меня".

"Да и яйцо, которое она снесла слишком велико для неё. Не могла ведь даже такая огромная несушка родить такого монстра".

"Она могла снести маленькое яйцо, а потом оно подросло" - предположил внутренний голос.

"А разве так бывает?" - усомнился Ранецкий.

"Здесь всё может быть!
– вспомни слова старухи, которая назвалась Настей" - вновь напомнил внутренний голос.