Перегной

Я бы может и бросил все эти бесцельные блуждания впотьмах и вернулся бы, сойдя за пустозвона, к балку, но из комнаты Софьи до меня донеслись звуки. Я прислушался. Мне показалось или я действительно услышал какие-то вздохи? А теперь кто-то говорит, - приглушенно, негромко, но с настойчивостью. Я напряг слух. Вроде тихо. Потом опять – бу. Бу-бу-бу. И более тонкий голос – еет. Я ее-ет. И опять тишина. Я весь обратился в слух, замер. Но больше никаких звуков из-за двери не доносилось. А, ну её, наверное занимается дополнительно с отстающими учениками.

И только я расслабился, как за дверью опять послышалась возня, как будто кто-то пихался или боролся – тяжелое дыхание, сопение, сдавленные стоны. Потом опять послышались голоса. Теперь уже было ясно, что детей там нет. Там Софья и она с кем-то. Как не хотелось мне в этом признаваться, но факты были весомы и отрицать их было глупо. За дверью была Софья и она была с мужчиной.

Что ж, проворонил ты свое счастье, Маратик. Проворонил еще тогда, в Штырине. В тот самый момент, когда взыграла в тебе спесь и погнала тебя прочь, к новому в твоей судьбе повороту, ко второй, гораздо более нажористой порции злоключений.

Ну что ж, так всегда и бывает. Кому-то сливки погуще, а кому-то и вялый шиш - леденец. Неизвестный счастливчик тешится сейчас с неземной красоты и неимоверных душевных качеств дамой, а тебе и остается только, что работать на подхвате у Федоса быком-производителем. Бездушно осеменять неизвестных кобыл с целью получения приплода. Именно приплода, а не детей. А ты терпи. Терпи, скот!

Хотя, отчего же? Давненько я, пожалуй, не промышлял мордобоем. И хотя расположения Софьи я не верну, зато душеньку отведу. Да и интересно, в конце концов, просто по-скотски любопытно - кто же это такой счастливчик?! Пожалуй, гляну. А там – будь, что будет. Видно так повелось, что с каждой моей встречей с этой девушкой начинаются в моей жизни новые вехи, новые беды и новые дороги. Пусть будет так. И я распахнул дверь.

Дверь, мною же самим и излаженная дверь, распахнулась бесшумно – уж у меня-то было время сделать так, чтобы петли не скрипели. Я подался вперед, наобум выставив вперед руки и нашарил занавеску на дверном проеме. Так и стоял, тихонько теребя ее и не решаясь зайти внутрь. Через ситец этой занавески мне были видны две тени, одна пониже, другая повыше и погрузнее. Тени нависали над столом. Настольная лампа интимно светила. Жаль было нарушать идиллию. Тишину в комнате нарушало только тяжелое дыхание Софьи, да сопение ее гостя. Еще врывалось в эту доверительную тишину бормотание дизель-генератора из стоящей неподалеку сараюшки.

Надо бы его к зиме в дом занести, от морозов-то – ни к месту подумал я. Да что же это они молчат – запоздало, отбросив к черту дизель, спохватился я. Я было уже хотел войти, но собеседник Софьи заговорил. Голос принадлежал Толяну, в этом не было никаких сомнений.

– Я, Софья, терпеливый, - говорил он, - но я вечно ждать не буду, и предлагать тоже.

– Анатолий, я вам уже давно все сказала и нет смысла…

– Да что ты, в самом деле, - раздраженно забурчал Толян, постепенно взвинчивая голос, - сказала, ты-вы, му-хрю. Я тебе не профессОр из института, я человек простой. Я тебе говорю, поедем, а? За мной ведь знаешь как – у меня и дом, и деньги, и здоровье… Ну что тебе тут мучиться. Ведь пропадешь ты здесь, в этом углу медвежьем. Здесь ведь одне бичи живут, да сверчки божьи. Поехали.

– Анатолий, я вам уже много раз говорила…

– Да что ты там говорила?! Я говорунов не люблю, я человек деловой, ты подумай, дурочка. Это ты счас молодая, красивая, а через пару лет что? Засохнет здесь твоя красота и никому она не нужна будет. Тогда сама готова будешь за кого угодно пойти, я ли не знаю. Повидал, пожил.

Ага, повидал, пожил, - злорадно думал я, - Толик знает, Толик пожил, Толик хрен на все положил. Мели Емеля – твоя неделя. Похоже Толян сватается. И сватается неудачно.

Я представил себе свадьбу. Анатоль, с масляным блином морды, в отутюженном фраке, с выпирающим из под него крупнокалиберным брюшком, с букетиком в петлице, как идущий на войну Швейк, и тонкая, воздушная, нежная как зефир Софья. В свадебном платье и под ручку с эдакой карикатурой на жениха. Нет, это что-то не сочетаемое. И поэтому - сему не бывать.

Хлесткая пощечина, прозвучавшая звонко, как щелчок кнута возле уха, охладила мое воображение, а за звуком пощечины дошел до меня и смысл последних произнесенных Толяном слов: не то что замуж, на любой мужицкий шиш готова вскочить будешь, да никто и не насадит. Бабий век-от он короток!

Тут-то и раздалась пощечина, а за ней решительное – вон отсюда.

Я злорадствовал и торжествовал.

– Ты это чего, - приходил, между тем в себя Толян, - ты это чего?

– Вон отсюда.

– Ты чего.. меня… по морде лупишь?

– Я сказала – вон!

– Да я, да ты… - Толян был растерян, не знал как поступить, видимо он не получал от женщин пощечин и не знал, как отреагировать. Это вообще беда многих современных мужиков, результат смягчения нравов, вызванный глобализацией, сексуальной революцией и общей безалаберностью – растерянность при внезапном отпоре со стороны слабого пола. И время и демографическая ситуация привели к тому что отпор стал редким зверем. Честь нынче теряется легко и беззаботно, как будто так и надо. А с ней и доля самоуважения, здоровой гордости и романтики.

Пауза закончилась, Толян перевел дух, собрался мыслями, и выпалил на одном дыхании:

– Ты что же, думаешь, я на тебя управы не найду? – я уже с трудом сдерживал смех.

– О чем вы говорите, Анатолий, не стыдитесь, покиньте, я вас прошу, мой дом.

– Твой дом? Хахаха, - Толян противно загоготал, - твоего тут нет ничего, тут все апчественное. Ты тут квартирантка! Дало тебе опчество квартиру, за то, что ты тут учителишь, дак оно же у тебя ее и отымет.

– Это почему же?

– А как ино? Развела тут приживалов, приблудышей. Разврат тут учинила, думаешь я не знаю.

– Немедленно выйдите вон, Анатолий!

Но Толян не унимался, его несло во все стороны сразу как по ухабам на ошалелой тройке.

– А чё, стыдно? Правда-от глазыньки колет, да, Софьюшка? А ежели я к примеру для генератора забуду бочку дизелю привести, чего ты тут без лектричества делать будешь? В темноте со своим ебарьком залетным миловаться.

Софья уже ничего не говорила, только рыдала в голос. Хватит, пора уже кончать эту безобразную сцену. Я отдернул занавеску и вошел. Толян, набычась, стоял спиной ко мне. Софья, в накинутой на плечи вязаной шали сидела, облокотившись на стол и плакала закрыв лицо ладонями.

– Поехали со мной, а, Софья? – еще успел сказать Толян устало, словно из него, как воздух из шарика с шумом, вышла вся злоба, как я взял его за плечо и развернул к себе. И залепил, со всей дури, по круглой самодовольной харе.

– Тебе, тварь, не ясно сказали что ли? Вон пошел отсюда!

Толян от неожиданности не удержался на ногах и припал на одно колено. Я еще добавил ему по носу, а когда он распластался, приложил сверху по горбине поленом. Потом рывком поднял за ворот и выволок на поджопниках на улицу. Хмель мой прошел оставив только угар и жажду битвы. Она и грянула – локальная битва, сражение не за живот, но за честь хорошего человека. Досталось немного и мне, но молодость и ярость, а более всего конечно правда, незримо стоящая за спиной, помогли одолеть супостата.