Перемена погоды

на солнышке и при луне.

Спокойна, чиста, льноволоса,

как пёрышко лучшей из птиц.

А кончик красивого носа

люблю я лизнуть, будто шпиц.

Извечно в простейших нарядах,

но в них, как царица всех мод.

Мгновению каждому рада,

довольна явленьям погод.

Славяночка, божья посылка,

что неприхотлива в быту,

с какой несказанно и пылко,

духовно и тельно расту!

Не видывал гибче и ярче,

не слышал медовее слог!

И даже кончаю я слаще,

держа твои пальчики ног…

Просвириной Маше

Fucking swamp

Обвыкся в болоте средь жаб и лягушек.

Осел средь кувшинок и тины, кустов.

Почти что забыл про раздольность опушек,

про реки, пшеницу и запах цветов.

Теперь комары, водомерки и мошки,

чешуйки зелёные сверху воды,

осока и плесень, какие-то крошки -

соседи мои средь вонючей среды.

Кошмарные сны и ужасные звуки,

прыжки по трясине, рассолу, камням,

какие-то шорохи, брызги и стуки

средь влаги умершей пугают меня.

Угрюмая заводь из вязких помоев,

коряги, упавшие в топи и грязь,

гадюки и совы, протяжные вои

опять поражают оставшийся глаз.

А всё оттого, что подбили дробинкой,

и тем обрекли средь вот этого жить…

Под грудью кровит от засевшей соринки.

Я начал жиреть и, наверное, гнить…

Чердачная будка

Чердачная будка на выцветшей крыше

с утра открывает мне юный обзор

на шифер и мрачные окна, и вышки,

на краешке стока оградный забор,

на крошево жёлтой листвы от деревьев,

как разные искры бенгальских свечей,

на птиц и от них отлетевшие перья,

на сотни одежд и балконных вещей,

на сонных прохожих, их кепки и плеши,

на трубы, какие ещё не дымят,

на свежесть помад и на женские вещи,

на ленты дорог и заброшенный склад,

на морг, его серо-янтарные стены,

на дым крематория, госпиталь, храм,

на мокрый рассвет, населенье, антенны,

на всю панораму из неба и рам,

на скрипы ворот и далёкий могильник,

на охру стальных и больных гаражей,

оставленный кем-то у края напильник,

на рай разливной и рядок алкашей…

Как пёс в конуре, созерцаю округу,

с голодным желудком сижу на верхах.

Клаксоны и грохот противны так слуху,

но я – подневольный холоп ЖКХ…

По воле больших коммунальных хозяев,

напившихся кофе и сливок жлобов,

от них получив разнаряд, нагоняи,

залез для очистки сырых желобов…

Белокурая славяночка

Кудесница в длинном, сиреневом платье.

Модель для любого стиха, полотна.

Любимица с малой рюкзачною кладью.

Цветочница, что так постельна, родна.

Шикарница и хорошуля, красотка.

Портрет ненаглядный, забавный, святой.

Спортсменка в индигово-белых кроссовках.

Смиренница, с коей прекрасен постой.

Вещунья, что делится космосом, мигом.

Мурчащая кошечка с парой когтей.

Захватчица с вольным, желаемым игом.

Чаёвница, что так полна новостей.

Бесстрашная явь, разорвавшая узы.

Сочнейшая в паре местечек, меж сот.

Хозяюшка и вышивальщица, муза.

… Куда-то ушла от поэта на год…

Просвириной Маше

Бэтмен

Ты, будто бы чашник при погребе винном,

при старой, глухой, монастырской избе,

гурман, сомелье научившийся, чинный

и ставленник Бахуса в этой судьбе.

Ночной и дневной разливной, виночерпий,

мудрец, что подскажет в заветный момент.

Порой у тебя напиваются черти,

порой и святые попросят абсент.

Ты – явный любимец пропойц и гулящих

и рюмочник, баловень и сибарит,

степенный беседчик, факир настоящий.

И ковш не один был тобою испит.

И я – завсегдатай кабацкого места,

где ты черновласый, в жилетке, тоске