Перевоспитать бандита

— Эх, Павловна, всё тебе приходится разжёвывать. Ты, — указывает на меня, — провоцировала. Я, — указывает на себя, — не железный. Соответственно...

Замолкает, предлагая мне продолжить мысль.

Я осторожно тянусь рукой к халату. Тогда Хаматов, потеряв терпение, подскакивает к кровати и ловит меня за руку.

— Павловна, не беси меня! Ты же не девочка явно, что ты ломаешься? — и чувствуя, что по-прежнему торможу, встряхивает меня ещё раз. — Ну, не тупи же ты! Я русским языком спрашиваю: почему мы до сих пор ещё не переспали?

Потому что я не хочу иметь никаких дел с бандитом.

Но произнести это вслух не успеваю. Дверь сотрясает мощный удар.

— Женя! Белехова! Ты там живая?!

Время — семь утра. Я в таком шоке, что могу только изумлённо моргать, прислушиваясь к тому, как Юрьевна ломится в дом.

Пока я торопливо накидываю на себя халат, Хаматов возвращается к окну. Руками упирается в подоконник, выглядывает на улицу и хмуро произносит:

— И нафига она такую рань припёрлась?

В ответ пожимаю плечами. Я не знаю, что думать.

— Пойду, скажу ей, чтоб приходила завтра.

— Ты прикалываешься?

— А что не так? — через плечо бросает на меня раздражённый взгляд сосед.

— Да тише ты! — Подбегаю к Хаматову и что есть силы тащу назад, пока он, помимо торса, всё остальное сплетникам не предъявил. — Хватит меня позорить!

— Я хоть какой-то выход предложил! — вскидывается Павел. Кажется, тихо — это вообще не про него.

— Оденься! — Кидаю в него трусами.

— Женя, ты дома? — раздаётся уже совсем близко.

— Ты дверь не запер?! — В панике делаю шаг к нему, хватаю за руку и пытаюсь впихнуть в узкий проём между стеной и шкафом.

— Я туда не протиснусь. — Хаматов, как пушинку, отодвигает меня в сторону и ныряет в спортивные штаны. — Ладно, выручу тебя, балда. — бормочет мне страстно в губы. — Запомни, ты моя должница.

И пинком выбивает ножку у стула.

— Так и знала! — Влетает ураганом Юрьевна. — Женя, он тебя обидел?

— Чего? — отвечаем хором и удивлённо смотрим друг на друга.

— Ну нормально! — первым приходит в себя Павел. — Я, значит, мебель чиню, устраняю погром, устроенный вот этой вот дебоширкой. А меня обвиняют чёрт пойми в чём!

И, главное, так натурально трясёт перед нами отломанной ножкой, как будто я, а не он, постаралась.

— Значит, показалось, — усмехается она, хитро поглядывая в нашу сторону. — Мужскую обувь на крыльце увидела, подумала: учудил чего, морда похотливая! Ладно, не буду вам мешать.

— Да погодите вы. — Беру её под руку, но больше для того, чтобы закрыть собой Пашины трусы, висящие на краю тумбы. Это он в меня ими обратно кинул? Зашибись! — Зачем приходили-то такую рань? Случилось что-то?

— Случилось! — Счастливо зажмуривается Юрьевна. — Но я здесь не поэтому. Подлечить тебя пришла.

— Может, не надо? — с опаской смотрю на бутылку мутной жидкости в её руке. Именно таким в кино показывают самогон.

Ой, беда. Мне уже плохо.

— Да не кривись ты так. Это обыкновенный рассол. Бери стаканы и пойдём под яблоню. Секретничать будем.

Спустя минут пять признаю, что мои опасения оказались напрасными. Кажется, ничего вкуснее я в жизни не пробовала.

— Представляешь, Васька мне не изменял!

— Под пытками сознался? — даже не представляю, как ещё бедняга мог бы доказать ей свою верность.

— У меня старший брат недавно гостил. Вчера набрала его по ошибке, разговор особо не клеился. В три часа ночи, на трезвую голову, он обычно немногословен. И тут Миша вспомнил про зазнобу свою. Говорит, я у тебя свои таблетки забыл. Ты не выкидывай, я ещё к Райке в гости зайду, если до лета ноги не двину.

— Получается, Василий зря пострадал?

— Что сразу пострадал? Ему для профилактики полезно… — прячет она за ворчаньем улыбку. — Сейчас пойду пирогов напеку, так он ещё и в выигрыше будет. Ну вот, что ты смеёшься?

— Ничего, просто семейная жизнь — штука сложная.

— Да уж не хаханьки на сеновале. Ладно, надо идти, тебе есть кем заняться.

— Что за глупости… — собираюсь сказать, что с Хаматовым у нас просто взаимовыручка, как у соседних ворот тормозит такси, да не абы какое, а экстракласса.

— Кого это принесло? — близоруко щурится Юрьевна.

В моей же груди назревает нехорошее предчувствие при первом же взгляде на визитёршу.

Тонкий стан, блестящие, чёрные кудри до пояса, туфельки на изящных ногах, широкополая шляпа… Я не видела матери Вовочки ни вживую, ни даже на фото, но каким-то шестым чувством понимаю — это она!

— Утро доброе! — Она подходит с чемоданом к забору между дворами, и вблизи становится только красивей. Такая вся элегантная, такая нежная, хоть прыщ бы где выскочил, честное слово!

И не подумаешь, что гадина высшей пробы.

— Здрасьте, — шепчу упавшим голосом. Неумытая, непричёсанная, с недопитым стаканом рассола выгляжу, наверно, тоже потрясающе…

— А вы, как я полагаю, Евгения Павловна? — тянет она губы в приветливой улыбке. — Мне сын про вас много хорошего рассказывал. Рада познакомиться, я — Ляля.

Я не могу ответить ни взаимностью, ни хоть как-либо. Меня одно волнует: зачем ей чемодан?

— Во дела… — тихо шепчет Юрьевна. — Будь у моего Васька такая бывшая, я бы сразу удавилась. Чтоб не мучиться.

Она залпом допивает рассол и хлопает меня по плечу с состраданием. Гадина какая-то, а не боевая подруга.

Глава 24

Глава 24

Не знаю, то ли плакать, то ли смеяться, но я смотрю на Лялю, такую всю утончённую, ну просто неземную, и думаю о том, что другой возможности отказать Хаматову у меня не будет.

Ни один мужик не захочет компот, когда ему подали коллекционный виски.

И если совсем хорошо подумать, можно вздохнуть с облегчением. Всё! Никаких больше дел с криминалом мне не грозит.

А по факту — дышать не могу!

Ну до чего же мерзкая особа эта Ляля!

— Женя, — вспоминаю, что не представилась. — Рада знакомству. А вы когда уезжаете?

Краем глаза вижу, как Юрьевна глубокомысленно хмыкает, поднимаясь с лавочки.

— А-а-а… Надеюсь, что скоро, — лишь на миг теряется гостья Хаматовых. Но прямо чувствуется, что любовь к берёзам воспылала в ней резко и неискоренимо. — А это что за звук?