Первым делом

— Так что получишь ты, сокол ясный, свой заслуженный червонец и полетишь на Колыму золотишко мыть, — с этими словами довольный Волк поставил точку и спрятал дело в стол, — а сейчас можешь идти спать, заслужил.

Я и ушёл в свою камеру под конвоем давешнего сурового конвоира. Соседям своим я ничего говорить не стал, да и они, видя моё состояние после трёхдневного отсутствия, приставать не стали — залез я на верхний ярус и отрубился на 24 часа.

Все позади, и КПЗ, и суд

Суд был через неделю… ну как суд — ускоренное судопроизводство: завели меня в крохотную комнатушку, а там трое суровых граждан зачитали мне приговор «Именем Российской Федеративной и так далее». Итогом был и предсказанный мне Волком червонец с отбыванием в исправительно-трудовых лагерях усиленного режима. Общий замешанным в шпионаже не полагается, каким-то даже извиняющимся тоном сказал мне при последней встрече Волк, а вот Колыма тебе, похоже, будет заменена на что-то другое, что именно, он пока сказать не мог. Ну а я и этому рад был, минус пятьдесят на Чуйском тракте это не хрен собачий, лучше уж где-нибудь поближе к столицам.

Соседи по камере у меня частично сменились, тот самый пахан с круглой мордой тоже оказался пособником империалистов, угораздило его в поезде поговорить с двумя итальянскими дипломатами, он то ли в командировку ехал, то ли ещё куда. Ну а проводник оказался очень бдительным и сознательным, он и донёс этот факт до сотрудника органов на ближайшей остановке — тот же червонец, что и мне, ему выписали, но уже при строгом режиме. Потому что один из дипломатов оказался настоящим шпионом, военным атташе что ли. А остальные двое совсем по смешным поводам сюда попали — первый за троцкизм (его руководитель когда-то со Львом Давидовичем на дружеской ноге был), а второй за ошибку в газете, он выпускающим редактором в «Горьковской правде» работал, ну и пропустил контрреволюционную опечатку в фамилии вождя, вместо Сталина получился Салин. Итог — те же самые 10 лет без права переписки.

А на исходе второй недели ожидания, что меня выдернут на пересылку до какого-нибудь Владимирского централа, вдруг со мной захотело пообщаться неустановленное лицо. Охранник сделал круглые глаза перед тем, как запихнуть меня в переговорную комнату на первом этаже.

— Здравствуйте, Вениамин Павлович, — сказали мне в этой переговорной, за столом сидел вполне себе интеллигентного вида товарищ, неуловимо похожий на артиста Моргунова в роли Бывалого. — Меня зовут Николай Ильич.

— Камов? — вырвалось у меня само собой.

— Точно, — спокойно ответил он, — откуда меня знаете?

— Видел фотографию в какой-то газете, — быстро соврал я, — вы же знаменитый авиаконструктор, верно?

— Не авиа-, а скорее вертолёто-, - спокойно уточнил он, — но конструктор, правильно. Садитесь, поговорим.

— Почему же не поговорить, — согласился я, — всегда приятно пообщаться с умными людьми.

Мою лесть он мимо ушей пропустил, а перешёл сразу к делу.

— В Подмосковье сейчас строится новый завод по производству винтокрылых машин, а при нём организовано конструкторское бюро. Предлагаю вам, Вениамин Павлович (да можно просто Веня, смущённо поправил его я), тебе, то есть, Веня работу на этом заводе. Про твой полёт на самодельном аппарате, переделанном из пилы, я случайно узнал неделю назад, есть знакомые в органах правопорядка. И это меня заинтересовало — подумал, что такие люди гораздо нужнее в нашем КБ будут, чем в сибирском лагере.

— Вы думаете, что я откажусь? — просто ответил я, — да никогда. Почту за честь поработать рядом с пионерами отечественного вертолётостроения.

— Это слово, вертолёт, кстати, я придумал, — похвастался он, — до этого такие машины у нас геликоптерами называли. Сможешь повторить этот опыт с бензопилой?

— А почему нет? — быстро ответил я, — раз один раз получилось, выйдет и ещё раз… только для реального авиаконструирования это ж будет бесполезно… но как аттракцион, да, смотреться, наверно, будет.

— Ну тогда мы договорились, — подытожил нашу беседу Камов, — с товарищами из органов я договорюсь, соответствующие бумаги будут готовы в течение… ну допустим двух дней… а потом за тобой транспорт приедет… или на поезде, тут же до Москвы недалеко.

— А в Подмосковье это где? — позволил себе уточнить я этот вопрос, — Подмосковье большое.

— В Люберцах… ну не совсем там, но рядом.

* * *

Камов оказался человеком слова — сказал и сделал. Ровно через двое суток после нашего с ним разговора меня выдернули из камеры с вещами и путём муторных трёхдневных пересылок перенаправили на железнодорожную станцию Ухтомская Казанского направления дважды Краснознамённой Московской железной дороги. Редкая дыра это оказалась, между нами — сплошные болота, перемежаемые двухэтажными скособоченными бараками.

Там меня встретил неприметный товарищ… совсем без всяких примет, второй раз увидишь и не вспомнишь… принял под расписку от сопровождающего меня конвоира и сопроводил до ближайшей проходной заводика с невнятной вывеской «Завод № 31 Наркомтяжмаша». Где притаились предыдущие тридцать заводов наркомата тяжелой промышленности, я уж не стал уточнять, а дождался оформления документов и определения себя в режимный блок номер два. Не один я такой здесь срок тянуть буду, минимум ещё пятеро обитали в этом режимном блоке, как я успел подметить по количеству заправленных коек. Выдали спецодежду, я немедленно в неё переоделся, надоело светить Адидасом на спине.

Неприметный товарищ растворился в заводской суете, а через полчасика меня взял за шкирку совсем другой гражданин, уточнил фамилию и отвёл в монтажный цех, где я первый раз в жизни увидел строящиеся самолёты… ну как самолёты — автожиры это вообще-то были, но с двумя винтами, кроме стандартного на морде ещё и сверху висел такой же, ну чуть побольше.

— Нравится? — спросил сопровождающий, представившийся просто Николаем.

— Класс! — восхищённо согласился я. — А чего у них по два винта у каждого?

— Так это ж не самолёты, а вертолёты.

— Ясно… а как они называются?

— А-7бис, модернизированная модель, скоро заказчику надо будет сдавать партию из пяти штук, — пояснил Николай, — но мы что-то не о том — генеральный отдал распоряжение создать тебе условия для повторения полёта на бензопиле. Пила вон в той мастерской лежит, нам её в Горьком выдали под расписку, а твоя задача до сегодняшнего вечера, до 19–00, составить перечень необходимых инструментов и деталей. Если возникнут какие-то вопросы, можешь обращаться ко мне. Или к Варваре.

И он неопределённо показал куда-то вдоль стены цеха, видимо Варвару там надо было искать при необходимости. А затем Николай завёл меня в указанную мастерскую, а потом скрылся из глаз со скоростью ветра. Ну чего, пила тут была в наличии и даже заводилась с пол-оборота, видимо достали её со дна Ветлуги и привели в надлежащий вид. Половина работы уже, можно сказать, сделана, осталось винт выточить и пришпилить.

Куда записывать свои умные мысли, Коля мне не показал, а я не нашёл тут ни бумаги, ни карандаша, так что пойдём-ка мы, друг ситный, к девушке Варваре что ли, попросить у неё писчебумажных принадлежностей. Вышел из мастерской, поглядел по сторонам — на меня никто внимания не обращал, народ сосредоточенно копался во внутренностях одного из автожиров, видимо тут у них был прорыв какой-то. Среди копавшихся ни одной женщины не было, так что Варвару тут можно было не искать. Прогулялся дальше, цех длинный оказался, и в самом конце, возле огромных железных ворот (чтобы самолёты на улицу выгонять, догадался я) обнаружил девушку, подходящую под описание Николая по всем параметрам. Стояла она возле стеллажа с разными железками и сосредоточенно малевала на них инвентарные номера.