Первым делом

— И деж ваши танки?

— Скоро будут, — пообещал Толик.

Михась выставил на стол две миски, одну с картошкой, вторую с солеными огурцами и помидорами, порезал краюху домашнего хлеба. Потом немного подумал и добавил четверть мутного самогона.

— Немного можно, — разрешил командир.

Разлили самогон по стопкам, я произнёс здравицу хозяину этого гостеприимного дома, выпили… классная штука оказалась, только крепковата, все 50 градусов. Варя сморщилась, но выпила до конца.

— А власти-то тут у вас какие есть? — спросил я, зажевав самогон огурцом.

— А як же, имеюца… — уклончиво отвечал старик. — Председатель колхоза и его заместитель.

— Понятно, — протянул я и тут же продолжил, — а вообще сколько тут народу в вашем Марьине проживает?

— Сорок душ… — сказал Михась, а потом резко поднялся и вышел на улицу без пояснений.

— Не нравится он мне, — сразу же высказалась Варя, — мутный он какой-то, как… как самогон вот этот. Сдаст нас с потрохами в случае чего.

— Мне вообще-то тоже, — поддержал её я. — Может ну его, до ночи тут прохлаждаться? Реквизируем еды и ноги сделаем?

Толик немного подумал, а потом налил себе полный стакан самогонки, не предлагая нам, и вылил его в рот. После чего высказался в таком духе:

— Хозяин как хозяин, тут в белорусской глубинке каждый второй примерно такой. Я лично не вижу оснований рвать когти и нестись отсюда впереди собственного визга.

Но события следующих нескольких минут показали, что правы-то скорее всего были мы с Варей, а не он, потому что тут дверь в горницу отворилась и в неё ввалилось аж четыре бородатых мужика во главе с Михасем, один другого угрюмее, и в руках у каждого из них было по двустволке.

— Ложи оружие на стол, — угрюмо приказал старик, — и без фокусов.

О как, подумал я, он даже слово «фокус» знает, но ТТшник свой аккуратно достал двумя пальцами и так же аккуратно положил на край стола рядом с самогонной бутылкой. Толик глядя на меня сделал то же самое.

— У неё нет ничего, — пояснил он про Варю и счёл необходимым добавить, — она вообще случайно с нами оказалась.

Михась сгрёб наши пистолеты, а потом попросил предъявить документы.

— Хто яго знаить, якие вы червонные бойцы, — туманно сказал он, — це треба прояснить.

Достали мы и красноармейские книжки — в них Михась даже и заглядывать не стал, сунул их в боковой карман ватника, а нам гаркнул:

— Руки за голову, встали и пошли в коровник! Девка тут остаётся.

Делать нечего, мы с Толей выполнили все их требования. А в коровнике кроме поросёнка и десятка кур оказался ещё и погреб, и крышка в него была уже гостеприимно раскрыта.

— Полезайте! — скомандовал Михась.

— Ты бы хоть документы посмотрел, — напомнил ему Толик, — прежде чем нас запирать-то.

— Успею ишшо, — хитро усмехнулся тот и прикладом добавил мне ускорения по направлению к погребу. — Сидите тихо, а мы пока про вас справки наведём, — сказал он, запирая крышку погреба на засов.

Внизу было темно и прохладно, в загородочке вдоль одной стенки лежала картошка, рядом свёкла с морковкой, а рядом с лесенкой стояли крынки с чем-то жидким, наверно с молоком.

— Зря я тоже самогонки не накатил, — глубоко вздохнул я, — не так погано на душе было бы. Что делать-то будем, командир?

— Для начала проверим крепость запора, — ответил он после недолгого размышления, — вдруг выбить удастся.

Я дёрнулся наверх, но он удержал меня за рукав.

— Не прямо сейчас, пусть они уйдут подальше.

— А ведь Михась этот мог и караульного какого-нибудь оставить, — вслух начал размышлять я.

— Вот заодно и проверим — он ведь голос подаст, если мы крышку выбивать начнем…

Крышка погреба оказалась очень прочно запертой, не смогли мы с Толиком её вышибить ни по одиночке, ни совместно. Отдышавшись, Толя спросил у меня:

— Какие ещё будут предложения?

— Всё, я иссяк, — немного подумав, ответил я, — больше ничего не могу придумать, кроме того, чтоб сидеть на попе ровно и ждать развития событий.

— Хоть молока что ли давай выпьем, — поднял он одну из банок, стоявших на полу, — а хозяин сволочью оказался, это вы правы были…

Молоко оказалось прокислым, больше одного глотка в меня не влезло… а развитие событий началось где-то через полчаса после этого — сначала голоса послышались наверху, потом загремел отпираемый засов и дверцы распахнулись.

— Вылазь по одному, — раздалось сверху, — и чтоб без фокусов.

— Блин, — тихо сказал я командиру, — жалко, что мы с тобой в цирке не работали, сейчас пара фокусов не помешала бы.

А наверху нас ждал немалый сюрпризец — нет, хозяин там конечно имел место, всё такой же насупленный и взлохмаченный, а вот рядом с ним стояли аж целых двое польских вояк. Что они поляки, было ясно по тем же самым квадратным конфедераткам.

— Вот, изволите видеть, пан хорунжий, — угодливо проговорил Михась, — шлялись тут по нашей деревне, я их и запер в погребе.

— Фамилия, звание, часть! — на чистом русском сразу же пролаял старший, которого старик назвал хорунжим, обращаясь почему-то ко мне.

Ответил, скрывать мне особо нечего было:

— Вениамин Сокольников, боец Красной армии, отдельная эскадрилья, временно прикомандированная к 184-му авиационному полку.

А Толик подхватил за мной:

— Анатолий Панин, отделенный командир той же части.

— Что делали в этой деревне?

— Наш самолёт сбили километрах в десяти западнее, двигаемся пешком в расположение своей части, — продолжил командир.

— Поедете с нами, — закончил беседу хорунжий, а своему спутнику сказал, — тшимай е зашенгу взроку (держи их на мушке).

На улице, куда нас вытолкали эти двое, стояла полуторка с непонятной эмблемой на радиаторе.

— Вспён тче (залезай), — скомандовал младший, и мы запрыгнули в кузов, где он связал нам руки сзади, а потом усадил на грязный пол и добавил, — ни мов (не болтать).

— Чего он сказал-то? — спросил меня Толик.

— Чтоб язык за зубами держали, сказал, — перевёл я. — По смыслу понятно. Ну и куда нас повезут, как думаешь?