Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро

CXVII

¹⁵⁴⁵Взывает к графу Оливье Роланд: «Мой побратим, смерть Анжелье взяла. Храбрей барона не было у нас». Ответил Оливье: «Отмстим, бог даст». Всадил златые шпоры в скакуна, ¹⁵⁵⁰Кровавый Альтеклер рукою сжал, Коня направил прямо на врага, Удар нанес, и рухнул наземь мавр, Чью душу черти потащили в ад. С ним вместе герцог Альфайенский [101] пал. ¹⁵⁵⁵Убил Эскабаби [102] отважный граф, Семь арабитов вышиб из седла — Не воевать им больше никогда. Сказал Роланд: «Разгневан мой собрат. Он подал мне и всем пример сейчас: ¹⁵⁶⁰Такой лихой удар оценит Карл. Разите мавров, рыцари, сплеча!» Аой!

101

Герцог Альфайенский — вымышленное имя.

102

Эскабаби— вымышленное имя.

CXVIII

Вот Вальдаброн-язычник мчится в бой. Воспитан был им встарь Марсилий злой. В четыреста судов он водит флот. ¹⁵⁶⁵Он вождь всех сарацинских моряков. Взял Иерусалим изменой он, И Соломонов храм им осквернен, И патриарх убит пред алтарем. Ему поклялся в дружбе Ганелон. 1 ⁵⁷⁰Он наградил предателя мечом. Под ним скакун по кличке Грамимон. Быстрей, чем сокол, этот борзый конь. Язычник мчит на нем во весь опор Туда, где рубит мавров дук Самсон. ¹⁵⁷⁵Он щит ему разбил, прорезал бронь, Вплоть до значка копье вогнал в него. Сшиб пэра и кричит над мертвецом: «Арабы, в бой! Мы верх возьмем легко!» Французы молвят: «Горе, пал барон!» Аой!

CXIX

¹⁵⁸⁰Роланд увидел, что Самсон погиб, Великий гнев и горе ощутил, Коню дал шпоры, повод отпустил, Свой Дюрандаль, бесценный меч, схватил, Ударил Вальдаброна что есть сил, ¹⁵⁸⁵Шлем, где горят каменья, разрубил, Лоб, и броню, и тело раскроил, Седло с отделкой золотой пронзил, Клинком коню хребет переломил, Убил и мавра и коня под ним. ¹⁵⁹⁰«Жесток удар!» — воскликнули враги. «Я ненавижу вас! — Роланд кричит. — Мы служим правде; вы, злодеи, — лжи». Аой!

CXX

Был некий нехристь-африканец там — Сын короля Малькюда — Малькиан [103] . ¹⁵⁹⁵Его доспехи золотом горят, Ни у кого нет столь блестящих лат. Конь Сальтперту [104] под ним несется вскачь, На свете нет резвее скакуна. С копьем на Ансеиса грянул мавр, ¹⁶⁰⁰В лазурно-алый щит нанес удар, Рассек броню на графе пополам, До половины древко в плоть вогнал. Свой путь земной свершил и умер граф. Французы восклицают: «Горе нам!»

103

Малькиан, сын Малькюда— «Злонамеренный» и «Дурномысляший», обычные для «Песни о Роланде» парные имена.

104

Сальтперту— букв.: «потерянный (отчаянный) прыжок».

СХXI

¹⁶⁰⁵Но тут архиепископ мимо ехал, А он таков, что ни один священник Не превзошел его в деяньях смелых. Он молвил: «Бог тебя накажет, нехристь. О том, кого ты сшиб, скорблю я сердцем». ¹⁶¹⁰Коня на мавра он погнал карьером, Ударил Малькиана в щит толедский, И мертвым наземь был араб повержен.

СХXII

Вон королевич именем Грандоний, Каппадокийца [105] Капуэля отпрыск. ¹⁶¹⁵Резв и горяч скакун его Марморий. Как птица, он летит по полю боя. Наездник бросил повод, шпорит лошадь, Жерена что есть силы бьет с разгона, По алому щиту удар наносит. ¹⁶²⁰Копье сломало на кольчуге кольца, До желтого значка вошло в утробу. Свалился граф с коня на холм высокий. Его собрат Жерье сражен был тоже, Убиты Беранже, и Ги Сентонжский, ¹⁶²⁵И славный герцог, удалец Асторий, Чей лен — Анвер и Валлери на Роне. Злодей, на радость маврам, их прикончил. Французы молвят: «Гибнет наших много».

105

Каппадокия— единственная область Малой Азии, известная певцу «Песни о Роланде», вероятно, в силу широкого распространения легенды о Георгия Победоносце, уроженце Каппадокии. Грандоний, Капуэль — вымышленные имена.

СХXIII

Роланд кровавый Дюрандаль сжимает. ¹⁶³⁰Он слышит, как французы застонали. В груди его от скорби сердце сжалось. Он мавру молвит: «Бог тебя накажет. Ты за убитых мне сейчас заплатишь». Коня он шпорит, мчится на араба. ¹⁶³⁵Кто б верх ни взял, ужасна будет схватка.

CXXIV

И мудр и смел Грандоний был всегда, В сраженье никогда не отступал. Пустил он на Роланда скакуна. Хоть графа он увидел в первый раз, ¹⁶⁴⁰Но вмиг его узнал по блеску глаз, По статности, по красоте лица. Невольный страх почувствовал араб, Попробовал, но не успел бежать — Роланд нанес ему такой удар, ¹⁶⁴⁵Что по забрало шлем пробила сталь, Сквозь лоб, и нос, и челюсти прошла, Грудь пополам с размаху рассекла, И панцирь, и луку из серебра. Роланд коню спинной хребет сломал, ¹⁶⁵⁰Убил и скакуна и седока. Испанцы стонут — их печаль тяжка. Французы молвят: «Лихо рубит граф!» Ужасен бой, и сеча жестока. Французы на копье берут врага. ¹⁶⁵⁵Когда бы привелось увидеть вам, Как мрут бойцы, как хлещет кровь из ран, Как трупы грудой на траве лежат! Не устоять язычникам никак — Хотят иль нет, а надо отступать. ¹⁶⁶⁰Французы их теснят и гонят вспять. Аой!

СХXV

Ужасна сеча, бой жесток и долог. Французы бьются смело и упорно, Арабам рубят руки, ребра, кости И сквозь одежду в них вгоняют копья. ¹⁶⁶⁵Зеленая трава красна от крови. Арабы стонут: «Устоять нет мочи. Французский край, будь Магометом проклят. Твои сыны — отважней всех народов». Марсилию кричат все мавры в голос: ¹⁶⁷⁰«Король, поторопись подать нам помощь!»

CXXVI

Вот графа Оливье Роланд зовет: «Мой побратим, согласны вы со мной, Что пастырь наш Турпен — боец лихой? Никто на свете не затмит его. ¹⁶⁷⁵Разит он славно дротом и копьем». Ответил тот: «Пора ему помочь». И оба в битву поскакали вновь. Удар их мощен, грозен их напор, И все же христианам тяжело. ¹⁶⁸⁰Когда бы вам увидеть привелось, Как Оливье с Роландом бьют мечом, Как мавров на копье Турпен берет! Известно павших сарацин число — И в грамотах и в жесте есть оно: ¹⁶⁸⁵Их было тысяч свыше четырех. Четырежды французы дали бой, Но пятый был особенно жесток. Всех рыцарей французских он унес. Лишь шестьдесят от смерти спас господь, ¹⁶⁹⁰Но сладить с ними будет нелегко. Аой!

СХXVII

Роланд увидел — велики потери И к Оливье такое слово держит: «Собрат, я вам клянусь царем небесным, Весь луг телами рыцарей усеян. ¹⁶⁹⁵Скорблю о милой Франции я сердцем: Защитников она лишилась верных. Ах, друг-король, опора наша, где вы? Брат Оливье, скажите, что нам делать? Как королю послать о нас известье?» ¹⁷⁰⁰Ответил граф: «Не дам я вам совета. По мне, погибель лучше, чем бесчестье». Аой!

СХXVIII

Роланд сказал: «Возьму я Олифан [106] И затрублю, чтоб нас услышал Карл. Ручаюсь вам, он повернет войска». ¹⁷⁰⁵Граф Оливье ответил: «Нет, собрат. Вы род наш осрамите навсегда. Не смыть вовек нам этого пятна. Не вняли вы, когда я к вам взывал, А ныне поздно нам на помощь звать. ¹⁷¹⁰Бесчестьем было б затрубить сейчас — Ведь руки вплоть до плеч в крови у вас». «То вражья кровь!» — воскликнул граф Роланд.

106

Олифан— «Слоновая Кость», название Роландова рога.

СХXIX

Промолвил граф Роланд: «Ужасна сеча! Я затрублю, и Карл сюда поспеет». ¹⁷¹⁵Ответил Оливье: «То нам не к чести. Я к вам взывал, но внять вы не хотели. Будь здесь король, мы гибели б избегли, Но тех, кто с Карлом, упрекнуть нам не в чем. Собрат, клянусь вам бородой моею, ¹⁷²⁰Что, если вновь с сестрицей Альдой встречусь, Она с Роландом ложе не разделит» [107] .

107

^1719–1721Б. И. Ярхо по поводу этого места замечает: «Фраза построена так, точно отношения между Роландом и Альдой уже хорошо известны слушателям. Почти невозможно предположить, что имя Альды произносится здесь впервые, как нечто только что выдуманное жонглером. Итак, позади «Песни о Роланде» стояла какая-то традиция, какое-то сказание, существовавшее до возникновения «Песни». Но какое? Старшие варианты не дают материала для разрешения этого вопроса: «Песнь о предательстве Гвеноаа» и «Хроника Лже-Турпена» вовсе не знают Альды; рукописи «Песни о Роланде» только развивают «смерть Альды», но умалчивают о праистории» («Песнь о Роланде по Оксфордскому тексту». Перевод со старофранцузского, вступительная статья и примечания Б. И. Ярхо. М.
– Л., «Academia» 1934, с. 295.).

До сих пор соображения Б. И. Ярхо вызывают наше безоговорочное согласие. Традиция должна была быть, и, со своей стороны, мы ее представляем себе в форме известных «ткацких песен» (девушка и «красавец герой», любящие друг друга) с их задушевностью и деликатным лаконизмом. Но когда Б. И. Ярхо пытается обнаружить (хотя и со всеми возможными оговорками) следы этой традиции в галантном романе Бертрана из Бара на Обе «Жирар Вианский» (конец XII в.), мы отказываемся за ним следовать, считая этот роман типичным новообразованием в духе сентиментально-психологических фантазии позднейшей эпохи (Подробное об образе Альды у Бертрана из Бара на Обе см. там же.). Альда Бертрана — предтеча «прекрасной дамы» не знающей жалости, не имеющая ничего общего с архаической Альдой народной поэзии, как она нам рисуется. Не будем пытаться заглянуть за рамки нам известного, соединяя вещи несоединимые.