Петербургская Коломна
Шрифт:
Критика точно подмечала все противоречия и ошибки режиссера, справедливо ругая его в прессе за непризнание им специфики оперного театра, игнорирование партитуры и ориентации лишь на либретто музыкального спектакля. Режиссер в сценической практике постоянно вступал в единоборство с композиторами, особенно такими, как Вагнер, Пуччини, Чайковский, Бизе. При этом он безжалостно изменял содержание партитур, выбрасывая целые сцены и арии. Купюры и перестановки становились с каждым разом весьма обильными и имели место во всех спектаклях режиссера. Но купюрами дело не ограничивалось – Лапицкий безжалостно игнорировал систему заключенных в партитуру музыкальных образов. Им берется за основу либретто, и даже не оно, а то драматическое событие, что положено в его основу. Поэтому нередко переделки распространялись и на само либретто.
Критика и зрители совершенно справедливо
К положительным качествам театра следует отнести его прекрасный оркестр и хор, которыми управляли известные дирижеры М.А. Бихтер, Г.Г. Фительберг, А.Э. Маргулян и др.
Однако, несмотря на все недостатки и просчеты в постановках Театра музыкальной драмы, публика регулярно посещала спектакли режиссера Лапицкого. Зрителей привлекала смелость его руководителя и артистов труппы, пытавшихся по-иному «осмыслить» оперу. Актеры постоянно экспериментировали и шли своим, нестандартным путем. Все это достаточно выгодно выделяло театр среди обычных оперных сцен столицы.
Среди многочисленных поклонников артистов Театра музыкальной драмы, выступавших на сцене Петербургской консерватории, оказался и поэт А.А. Блок, не пропускавший ни одного спектакля режиссера Лапицкого.
Партию Кармен в одноименной музыкальной постановке исполняла молодая певица Любовь Дельмас, недавно вернувшаяся из Парижа, где посмотрела всех французских «Кармен». Они ее разочаровали – в них отсутствовал присущий этой героине внутренний порыв и огонь.
Блок, ничего не зная о Любови Дельмас как о женщине, о человеке, влюбился в Дельмас-Кармен. 14 января 1914 года он посылает ей записку: «Я смотрю на Вас в Кармен третий раз, и волнение мое растет с каждым разом. Прекрасно знаю, что я неизбежно влюбляюсь в Вас, едва вы появитесь на сцене. Я – не мальчик, я знаю эту адскую муку влюбленности, от которой стон стоит во всем существе и которой нет исхода».
В непогожие мартовские вечера поэт блуждал по Офицерской улице возле дома № 53, где жила его любовь, гадая, куда выходят ее окна, искал случайной встречи с ней. Блок, как гимназист, скупал фотографии певицы, стремился встретить ее. Пути их часто пересекались. То он видел актрису у афиши на Офицерской, то в музыкальном магазине, где она покупала ноты. Любовь Александровна также постоянно чувствовала его присутствие. Но ни тот ни другой не решались познакомиться.
Две недели Блок провел в безвольном, «блаженно глупом» состоянии. Но за эти две недели безумной весенней влюбленности поэт создал цикл «Кармен» – стихи о всепобеждающей страсти любви, уводящей в мир, где даже руки, прикасавшиеся к ее плечам, поют. Любви страшной, купленной «ценою жизни».
Героиней этого лирического цикла стихов была она, солистка Театра музыкальной драмы Л.А. Дельмас.
Сердитый взор бесцветных глаз.Их гордый вызов, их презренье.Всех линий – таянье и пенье.Так я Вас встретил первый раз.В партере – ночь. Нельзя дышать.Нагрудник черный близко, близко…И бледное лицо… и прядьВолос, спадающая низко…О, не впервые странных встречЯ испытал немую жуткость!..Наконец они встречаются. Вся петербургская весна 1914 года заполнена у Блока мыслями о Дельмас, свиданиями с ней. Выразительный словесный портрет актрисы той поры нарисовала М.А. Бекетова, тетка поэта: «Да, велика притягательная сила этой женщины. Прекрасны линии ее высокого, гибкого стана, пышно золотое руно ее рыжих волос, обаятельно неправильное, переменчивое лицо, неотразимо влекущее кокетство. И при этом талант, огненный артистический темперамент и голос, так глубоко звучащий на низких нотах. В этом пленительном облике нет ничего мрачного или тяжелого, напротив – весь он солнечный, мягкий, праздничный. От него веет душевным и телесным здоровьем и бесконечной жизненностью».
У влюбленных было много встреч. Оба жили в старой Коломне, на Офицерской, они называли ее «наша улица». Здесь каждый имел свои любимые места. Одно из них – Мост через речку Пряжку, видный из окон квартиры Блока. Поэт в шутку называл его «Мостом вздохов».
В середине лета 1914 года началась Первая мировая война.
Жизнь петербуржцев, в том числе и Блока, круто изменилась. Тревоги и заботы постепенно погасили любовные чувства этой прекрасной и талантливой пары.17 августа 1914 года Блок отправляет Любови Александровне свою фотографию и письмо: «Я не знаю, как это случилось, что я нашел вас, не знаю и того, за что теряю вас, но видно, так надо. Надо, чтобы месяцы растянулись в года, надо, чтобы сердце мое сейчас обливалось кровью, чтобы я испытывал сейчас то, что не испытывал никогда, – точно с вами я теряю последнее земное. Только Бог и я знаем, как я Вас люблю. А. Б.
Позвольте мне прибавить еще то, что Вы сами знаете: Ваша победа надо мной решительна, и я сознаюсь в своем поражении, потому, что вы перевернули всю мою жизнь и долго держали меня в плену у счастья, которое мне недоступно».
Когда из печати выйдет отдельной книгой поэма Блока «Соловьиный сад», в которой герой, забывший долг, наконец все же покидает этот рай любви и возвращается в свою старую лачугу, поэт подарит ее Любови Александровне Дельмас с надписью: «Той, которая пела в Соловьином саду».
Александр Блок и Любовь Дельмас навсегда потеряют друг друга. Как безумно тоскливо и пронзительно звучат по этому поводу записанные поэтом слова: «Боже мой, какое безумие, что все на свете проходит, ничто не вечно.».
А.А. Блок. Фото 1916 г., подаренное Л.А. Дельмас перед расставанием
В 1916 году в доме № 53 на Офицерской улице поселился скандально известный бывший военный министр России генерал-адъютант Владимир Александрович Сухомлинов. Он был добросовестным служакой, участником русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Назначенный в 1909 году военным министром, генерал поначалу много сделал для реорганизации армии после ее поражения в русско-японской войне. Однако трагические неудачи русского оружия во время Первой мировой войны, особенно в период 1914–1915 годов, заставили людей думать, что в верхах укоренились измена и предательство. Виновным в этом в первую очередь россияне считали военного министра Сухомлинова. Это он, желая выслужиться, заявил о полной готовности русской армии к стремительной победоносной войне.
Газета «Биржевые ведомости» опубликовала тогда его самоуверенную статью «Мы готовы!» А между тем, начав боевые действия против немцев, русская армия постоянно испытывала острый недостаток в вооружении и материальном обеспечении. В штабах царила полная неразбериха, исключавшая возможность четкого планирования военных операций. Войска несли большие потери и вынуждены были отступать. Однако неудачи на фронте нисколько не убавили самонадеянности и заносчивости самоуверенного военачальника.
7 марта 1915 года на совместном заседании Совета Министров и Государственной Думы депутат А. И. Шингарев заявил, что «снабжение армии поставлено безобразно. С первых дней войны особое внимание обратил на себя огромный расход боевых припасов, в том числе артиллерийских снарядов.
Военная же промышленность России совершенно не в силах пополнять ими войска. Планы военных заготовок не выполнены, что было скрыто военным министром от правительства. Легкомысленная непредусмотрительность Сухомлинова и его полная неспособность вдумчиво оценить обстановку, в которой должна была оказаться Россия в период серьезных военных операций, привели страну к катастрофе. Им не были заблаговременно предприняты действенные меры для увеличения мощностей отечественной военной промышленности и для обеспечения снабжения боеприпасами из-за границы. Он не только скрыл от правительства истинное положение вещей, но даже давал успокоительные заверения в легкой и быстрой победе над врагом.».
Военный министр, генерал-лейтенант В.А Сухомлинов.
Фото 1904 г.
Генерал Сухомлинов, сидевший напротив, прервал речь депутата и высокомерно выкрикнул: «Вам кажется, что только у Вильгельма все хорошо! Если послушать Шингарева, все пошло бы несравненно лучше, если бы он занимал мое место». Бездарность в сочетании с ничем не оправданным спокойствием военного министра поражали россиян. В Думу, прямо с позиций, явилась группа офицеров, они выкрикивали в адрес Сухомлинова и ему подобных: «Мы им много раз говорили, но они ничего не делают. Что же нам остается – стрелять по их кабинетам?!»