Петербургское действо

— Позжайте! глухо выговорилъ Шепелевъ. — Я не мужъ, но… прибавилъ онъ и запнулся. — Я теперь же скажу то, что уже нсколько дней мн спать не даетъ, преслдуетъ меня и денъ, и ночь. Пойми, что если когда-нибудь я узнаю и замчу… Пойми, Маргарита! Услышу что-нибудь… если будетъ поводъ… Однимъ словомъ, если ты меня обманешь, то помни, Маргарита, это будетъ пахнуть смертью. И самъ я себя убью, но прежде тебя.

Маргарита начала хохотать, вскинула ему руки на плечи и стала цловать его. Но юноша поблднлъ, взглянулъ на нее сверкающими глазами и выговорилъ:

— Да ты не вришь? Божусь теб всми святыми, что я не шучу, не стращаю, зря… Это я давно ршилъ!

— Врю, врю! Но этого никогда не будетъ! воскликнула Маргарита, но съ тмъ же страннымъ оттнкомъ въ голос, который появлялся всегда независимо отъ нея, когда она притворялась или лгала.

Шепелевъ ушелъ домой блдный и задумчивый. На другой день графиня около полудня начала одваться съ помощью Лотхенъ и провела часа полтора за туалетомъ.

— Да старайтесь, старайтесь! шутила Лотхенъ:- стоитъ повертться передъ зеркаломъ. И какъ это быстро идетъ, будто круговоротъ какой! Давно ли мы съ вами сидли безъ гроша денегъ и были счастливы, что въ намъ здитъ такая важная птица, какъ господинъ адьютантъ принца. A теперь не нын завтра къ намъ явится съ визитомъ, пожалуй… самъ императоръ.

— Что-жъ, можетъ-быть! отозвалась Маргарита. — Одно скверно, Лотхенъ, что я заразъ за нсколькими зайцами гонюсь и, пожалуй, всхъ упущу.

«Самый-то дрянной пойманъ!» подумала Лотхенъ про себя и сказала:

— Да, ужь ддушку, кажется, упустили. Въ послдній разъ, что вы не приняли его, на немъ лица не было отъ злости. Почему онъ озлился, я даже не поняла.

Около двухъ часовъ Маргарита выхала въ гости въ прусскому посланнику.

Въ этотъ день у него былъ завтракъ. Государь общался быть, и Гольцъ предупредилъ его, что, за неимніемъ жены, онъ просилъ одну изъ самыхъ красивыхъ женщинъ столицы быть у него хозяйкой на этотъ день.

Государь не догадался, что это будетъ Маргарита, которая начинала сильно ему нравиться, или забылъ все, о чемъ Гольцъ намекалъ ему. Онъ пріхалъ къ барону съ дядей и съ цлой свитой.

Посл оживленнаго завтрака, продолжавшагося очень долго, Маргарита храбро взялась за дло. Она завела съ государемъ споръ о стату, бывшей въ дальней гостиной, и тотчасъ же предложила идти въ эту гостиную. Но тамъ они и остались, и она разсказала ему все, даже подозрніе Гольца, и просила пощады невинному семейству.

Черезъ полчаса посл этого государь вернулся въ столовую, гд весело бесдовали гости, и, слегка румяный, крикнулъ Гудовичу:

— Это что у тебя завелось въ канцеляріи? Грабежъ! Клеветы! Шемякинъ судъ! Кто это у тебя вздумалъ невинныхъ хватать и судить?

Гудовичъ, слегка измнившись въ лиц, вымолвилъ;

— Я не понимаю, ваше величество.

— Вы, господинъ Шемякинъ, арестовали семью, какъ тамъ… Подушкиныхъ…

— Тюфякиныхъ, подсказалъ Гудовичъ.

— Ну, да! Затмъ, чтобы сослать ихъ, а вотчины описать и у меня въ награду, себ выпросить! Такъ я васъ!.. Васъ всхъ сошлю! Васъ!!

— Ваше величество! вспыхнулъ Гудовичъ. — Этого упрека я, кажется, не заслужилъ.

— Ну, такъ пошелъ, скачи сейчасъ, и чтобы черезъ полчаса он были на свобод! крикнулъ Петръ едоровичъ визгливо.

— Довольны-ли вы, графиня? обернулся онъ затмъ къ Маргарит.

Графиня низко поклонилась и невольно взглянула въ лицо проходившаго мимо Гудовича. Государь быстро отошелъ отъ нея къ Жоржу, а Гудовичъ вдругъ пріостановился около красавицы и выговорилъ злобнымъ шепотомъ:

— Клеветать на себя, чернить мое честное имя, я никому не позволю, а въ особенности всякой иноземк! Всякой прохвостк!..

— Господинъ Гудовичъ! воскликнула, вспыхнувшая отъ стыда, Маргарита. — Благовоспитанный человкъ не оскорбляетъ… но отъ волненія она не могла договорить.

— Я знаю, куда вы мтите! вн себя, злобно продолжалъ Гудовичъ:- но я вамъ говорю, не попадете! A попадете вы ко мн въ канцелярію! И я общаюсь вамъ, что я васъ, иноземную путешественницу, здорово отодравъ розгами, отправлю опять путешествовать, только не въ Европу, а въ Пелымь… Каналья эдакая!.. прошиплъ Гудовичъ, блдня отъ гнва.

Маргарита вспыхнула и схватилась за голову, затыкая уши. Вс обернулись. Гольцъ, а затмъ и Государь съ дядей быстро подошли, спрашивая, что съ ней.

Маргарита не могла выговорить ни слова. Гудовичъ, взявъ шляпу, исчезъ изъ комнаты въ одно мгновеніе.

— Что съ вами? уже третій разъ спрашивалъ государь.

Маргарита, прійдя въ себя, ршила не говорить теперь ничего.

— Гудовичъ васъ удивилъ чмъ-нибудь? спросилъ Гольцъ.

— Да, удивилъ!.. прошептала Маргарита. — Но я не скажу чмъ… Теперь не скажу, ваше величество. Но посл, скоро… общаюсь вамъ все сказать… Да, удивилъ! Хотя здсь въ Петербург, т. е. въ Россіи — это дло обыкновенное, простое… Только со мной еще этого не бывало!.. говорила Маргарита, все еще пунцовая.

Гольцъ вдругъ догадался.

— Графиня! Я знаю… Я понялъ. Мы это обсудимъ съ вами… Вашъ мужъ при смерти… Я попрошу его передать мн свои права.

Государь стоялъ, открывъ ротъ, и ничего не понималъ.

— Скажите, въ чемъ дло?

— Посл! Посл! воскликнулъ Гольцъ за графиню. — Пойдемте… Выпьемъ венгерскаго за царя Соломона и всхъ справедливыхъ царей!.. воскликнулъ онъ, шутя.

Графиня вернулась отъ посла поздно вечеромъ, но довольная, веселая, счастливая… Счастливе, чмъ когда-либо.

Она нашла у себя Шепелева. Онъ дожидался ее, чтобы сказать, что княжны съ теткой уже освобождены. Онъ хотлъ остаться до полуночи и дале. Но Маргарита объявила ему что падаетъ отъ усталости и хочетъ тотчасъ лечь спать! А, между тмъ, глаза ея далеко были не сонные, а блестящіе, искрящіеся.

Шепелевъ печально поцловалъ ея руки и вышелъ изъ дома будто съ тяжелымъ камнемъ на сердц.

X

Въ половин мая въ тсномъ кружк приближенныхъ къ государю лицъ было нчто новое. Вс они были нсколько смущены. Даже Жоржъ, сидя дома по цлымъ днямъ, волновался и все совтовался съ женой, какъ поступить въ трудныхъ и непредвиднныхъ обстоятельствахъ.

Гольцъ, въ виду этой новости, работалъ неутомимо, рже бывалъ у Маргариты, и по два курьера въ недлю сказали съ его депешами изъ Петербурга въ Магдебургъ, гд находился Фридрихъ.

Государь Петръ едоровичъ за всю свою жизнь, а затмъ и за свое пятимсячное царствованіе переходилъ изъ-подъ одного вліянія подъ другое. Теперь онъ вдругъ оказался упрямо самостоятеленъ, и затя громадная по своимъ размрамъ и послдствіямъ глубоко запала ему въ душу, будто застряла въ голов. Онъ ни о чемъ боле не думалъ и не говорилъ, какъ объ этой смутившей все и всхъ чудовищной зат.