Петербургское действо

Это движеніе юноши поразило Квасова въ самое сердце, или быть можетъ отъ нсколькихъ часовъ, проведенныхъ въ волненіи, сердце матераго лейбъ-компанца наболло. И теперь онъ не выдержалъ, слезы вдругъ полились по его суровому лицу. Шепелевъ схватилъ его за руки и потащилъ въ крайнюю горницу, спальню.

Квасовъ собирался сказать ему, входя въ домъ, что онъ не мириться пріхалъ, а просить заступиться за семейство, которое всегда считалось родней и друзьями его отца, и съ которымъ онъ чуть-чуть самъ не породнился. Но теперь Акимъ Акимовичъ молчалъ и на благодарность Шепелева за этотъ первый шагъ не отвчалъ ничего.

— Я бы самъ давно къ вамъ пришелъ прощенія просить, да боялся, думалъ, разсержу еще пуще. Вотъ какъ передъ Господомъ Богомъ правду говорю! восклицалъ Шепелевъ. — Простите меня! И вина моя не великая! Я вамъ все разскажу, ничего не скрою.

— Ну, слушай, порося, мягко выговорилъ Квасовъ:- посл поговоримъ обо всемъ, а теперь времени терять нельзя. Отвчай мн по совсти, кто тебя одарилъ и въ офицеры вывелъ въ одинъ мсяцъ? Правда-ли, что Скабронская? Не ради пустого любопытства, а ради дла спрашиваю.

— Правда, правда, дядюшка! Что жъ тутъ за грхъ? Она первая красавица въ город. А вы знаете, на счетъ какихъ старыхъ вдьмъ наши-же офицеры живутъ.

— Знаю, не въ томъ дло, перебилъ Квасовъ. — Стало-быть можешь ты… Захочетъ она для тебя заступиться за невинныхъ?

— Еще бы! воскликнулъ Шепелевъ.

И Квасовъ разсказалъ племяннику то, что слышалъ отъ Баскакова.

Шепелевъ, конечно, узналъ наканун отъ Маргариты о мошенничеств и арест князя Глба, но судьба, постигшая все семейство, была для него новостью. Онъ вскочилъ съ мста и всплеснулъ руками. Квасовъ, было, продолжалъ разсказъ, на юноша замахалъ руками.

— Полноте, дядюшка, что вы, чего тутъ объяснять! Я ихъ лучше васъ знаю. Мало того, что постараюсь сдлать все, а впередъ вамъ говорю, что, пожалуй, къ вечеру же ихъ и выпустятъ. демъ сейчасъ.

— Куда?

— демъ къ Маргарит!.. Къ графин Скабронской, вдругъ вспыхнулъ Шепелевъ, поправившись.

— Какъ-же? Что ты! смутился Квасовъ. — Какъ-же я?

— Непремнно, сами ей все и разскажите.

Черезъ полчаса веселая, довольная, смющаяся Маргарита, какъ и всегда, красивая, изящно одтая, принимала у себя въ гостинной юношу и дико озирающагося лейбъ-компанца.

Акимъ Акимовичъ, всегда отличавшійся медвжьими ухватками, теперь сидлъ въ гостиной графини Скабронской совсмъ букой.

Съ первыхъ же словъ Маргарита поняла все и ршила немедленно, чтобы Шепелевъ съ дядей посидли у нея, покуда она създитъ къ Гольцу узнать, что длать.

— A вы не тревожьтесь, господинъ Квасовъ, прибавила она. — Не нынче-завтра всхъ освободятъ. Это дло совершенно просто. Я надюсь, что господинъ посланникъ самъ будетъ просить Гудовича, а то и государя освободить невинно пострадавшихъ.

Маргарита быстро собралась и выхала изъ дома.

За отсутствіемъ хозяйки Шепелевъ тихо разсказалъ дяд всю исторію своего сближенія съ графиней и затмъ снова попросилъ прощенія у дяди.

— Что-жъ! развелъ руками Акимъ Акимовичъ. — Вотъ какъ посидишь около нея, такъ оно понятно. Въ сорочк ты родился, что тутъ сказать! Красавица такая, что даже удивительно, почему она тебя, порося, предпочла. Вдь не одинъ ты въ столиц. И даже для меня, порося, это загадка! Или, можетъ быть, ты одинъ изъ двнадцати, изъ дюжины?

— Какъ? воскликнулъ Шепелевъ.

— Какъ! Извстно какъ… Если у нея васъ дюжина! Тогда легче попасть въ милость.

— Что вы, дядюшка, не грхъ-ли вамъ?!

— Можетъ быть, и гршу, да такъ по совсти сказываю. Бываетъ и это въ столиц. И, встимо, никто изъ дюжины другъ дружку не знаетъ.

Маргарита вернулась домой мене довольная. Она объяснила Квасову, что не застала дома посла, увидитъ его на другой день и постарается все дло справить.

Отпуская Квасова, она остановила Шепелева словами:

— Погодите, мн надо съ вами перетолковать еще.

Шепелевъ остался и узналъ отъ Маргариты, что она застала Гольца дома, но привезла нехорошія всти.

Гольцъ зналъ уже объ арест семьи Тюфякиныхъ, зналъ даже подробности, присутствовалъ при одномъ изъ допросовъ и вынесъ полное убжденіе, что въ дл кражи не было ничего общаго и не могло быть между княжнами-богачками и ихъ своднымъ братомъ. Но Гольцъ подозрвалъ, что въ этомъ дл, въ ихъ арест есть какія-то тайныя пружины.

— Гольцъ думаетъ, закончила Маргарита, — что ихъ арестовали нарочно. И что он не отвертятся; ихъ сошлютъ въ ссылку ради того, чтобы отписать все ихъ большое состояніе на казну. А, затмъ, государь подаритъ его кому вздумается.

— Кому же? изумился Шепелевъ.

— Извстно, судьямъ, ихъ судившимъ.

— Что вы! какъ это можно! воскликнулъ Шепелевъ.

— Это, мой милый, практикуется въ Россіи уже со временъ императора Петра II, съ легкой руки Меньшикова, который первый получилъ богатыя помстья, отписанныя у ссыльныхъ.

— Да, но Гудовичъ и Нарышкинъ не такіе люди, замтилъ Шепелевъ.

— Не знаю. Такъ думаетъ Гольцъ. Въ всякомъ случа, я вамъ общаю сдлать все. Завтра государь будетъ утромъ въ гостяхъ у барона, и я поду, чтобы встртить его… какъ будто нечаянно…

Маргарита вымолвила это съ такимъ страннымъ оттнкомъ въ голос и, притомъ, такъ быстро взглянула въ лицо Шепелева и отвела глаза, что юноша вдругъ будто ороблъ чего-то. Онъ стоялъ неподвижно и пытливо глядлъ въ лицо красавицы.

— У Гольца! выговорилъ онъ, наконецъ. — И мы у Гольца въ первый разъ сошлись…

— Что ты хочешь сказать? Ты съ ума сошелъ!..

— Нтъ… Все можетъ быть съ такой, какъ ты… красавицей.

Маргарита разсмялась, но какъ-то неестественно.

— Этого не доставало, чтобы ты меня ревновалъ ко всмъ и, наконецъ, даже къ государю!

— Нтъ, не во всмъ и не «наконецъ» къ государю. A прежде всего къ нему! воскликнулъ Шепелевъ. — Ты честолюбива. Ужь это не въ первый разъ приходитъ мн на умъ. Вс говорятъ, что не даромъ ты стала придворной дамой посл маскарада.

— Если вамъ угодно, господинъ офицеръ, полушутя произнесла Маргарита, — то я завтра не поду къ посланнику, но тогда ваша бывшая невста и все семейство подутъ въ ссылку. Это единственное средство спасти ихъ. Я разскажу сама подробно все государю, даже намекну ему о причин, по которой хотятъ запутать Тюфякиныхъ. Я не боюсь сказать это, а онъ прямодушенъ и добръ! Если онъ будетъ знать истину и повритъ, — а я знаю, что онъ мн повритъ, — то Тюфякины будутъ освобождены сейчасъ-же. Завтра-же вечеромъ он будутъ дома и счастливы. Но если вы, господинъ ревнивый младенецъ, изъ глупаго подозрнія, хотите пожертвовать цлой семьей, то какъ вамъ угодно. Я буду повиноваться. Для меня Тюфякины никто, я ихъ даже не видала.