Петербургское действо

И онъ положилъ футляръ на подушку любимой собаки.

Барону Гольцу всякій разъ при свиданіи государь принимался доказывать, что трактатъ. заключенный съ Пруссіей, безобразный и обидный для Россіи, что онъ пошелъ на него только изъ любви къ Фридриху, но при этомъ отчасти продалъ интересы Россіи и раскаявается, и что скоро придется поневол опять переписать трактатъ. Гольцъ, ожидавшій всего, все-таки не ожидалъ подобныхъ бесдъ черезъ два или три дня посл празднованія мира.

Петръ едоровичъ при этомъ ссылался на всхъ пословъ, на городскіе слухи и на мннія первыхъ лицъ государства. И на этотъ разъ онъ былъ совершенно правъ, говоря, что мирный трактатъ во всемъ полезенъ Пруссіи и вреденъ Россіи. Въ этомъ онъ могъ сослаться на всхъ первыхъ сановниковъ, начиная съ Разумовскихъ и кончая канцлеромъ Воронцовымъ.

Гольцъ отмалчивался на все, разводилъ руками, пожималъ плечами, ежился и кривлялся, какъ обезьяна, и конечно, не могъ ничего сказать. Да и нечего было сказать! Дома онъ только изумлялся и искалъ мысленно того человка, подъ чьимъ вліяніемъ, по его мннію, находится теперь государь. Скоро и онъ пересталъ бывать во дворц.

Наконецъ, съ Воровцовой произошла самая бурная сцена. Государь сталъ упрекать ее въ томъ, что она постоянно клевещетъ и обноситъ государыню. Тогда какъ государыня тихо, мирно и безобидно живетъ въ своей половин, Воронцова постоянно видитъ во всхъ ея дйствіяхъ только умыселъ и дурное намреніе. Кром того, онъ сталъ упрекать Елизавету Романовну въ непомрной ревности ко всякому хорошенькому личику, ко всякой женщин, съ которой онъ скажетъ два слова во дворц или гд-либо на вечер. H а этотъ разъ онъ припомнилъ ея поведеніе въ маскарад Гольца, какъ два или три раза подходила она къ нему во время бесды съ «Ночью» и какъ, наконецъ, чуть не насильственно заставила его покинуть маску и подать ей руку.

— И что взяла? Ничего! восклицалъ государь. — Мы съ ней теперь первые пріятели. Понимаешь? И она почище тебя, попадьи.

Воронцова знала лучше всхъ про эти болзненные припадки государя, и знала, что это длится иногда недлю, но никогда не боле, и Елизавета Романовна засла у себя дома съ пастилой въ ожиданіи перемны погоды.

«Это все отъ цыганки! думала она. Да пройдетъ, небось»…

За это время государь заглазно старался тоже уязвить и ее. Въ тотъ день, когда Гудовичъ здилъ къ принцу и привезъ Екатерининскую звзду вмсто генеалогіи, Петръ едоровичъ тотчасъ же послалъ его къ Воронцовой.

— Ступай, скажи этой толсторожей дур, что въ Петербург ходятъ слухи, будто я на ней хочу жениться, сдлать ее императрицей. Стали это говорить потому, что я ей далъ звзду, которую могутъ носить только принцессы крови. Поэтому скажи ей, что если этотъ слухъ будетъ все ходить по городу, то я отниму звзду и прикажу ей похать попутешествовать по Россіи или за границу.

Гудовичъ създилъ къ пріятельниц и засталъ ее, какъ всегда, въ полу-ночномъ туалет. Если она была не въ салоп и не передъ печкой, потому что была уже теплынь на двор, но въ какой-то полинялой куцавейк совершенно неизвстнаго цвта. Когда онъ передалъ Елизавет Романовн слова государя, она отмахнулась рукой, какъ если бы ее облпили мухи или если-бъ ей сказали самую старую, давно извстную вещь.

— Э! Гудочекъ! равнодушно произнесла она:- не впервой нашло на него. Пройдетъ недлька и самъ прідетъ прощенья просить.

— Да и я такъ-то думаю, Романовна, а все какъ-то страшно, ужь не завелся-ли какой врагъ у насъ. По правд сказать, боюсь я малую толику этой цыганки поганой, Маргариты. Сдается мн, что государь съ ней черезъ край хватилъ. Ужь больно хороша она. Да и Гольцъ сводитъ, бестія!

— Это другое дло, выговорила Воронцова! — этого и я боюсь, но думаю, что провозится онъ съ ней и броситъ! И опять ко мн! Не разъ ужь бывало, Гудочекъ. Вдь вс эти красавицы самомнительны, горды, умничать любятъ, а ему этого не надо. A я, онъ знаетъ, простота! Какъ ни надумаетъ, что ни прикажетъ, я все длаю. Такой другой не сыщетъ!

Вотъ именно въ эти дни тоски и придирчивости, однажды около полудня, государь отправился на половину жены, вошелъ къ ней безъ доклада и, отчасти испугавъ государыню внезапнымъ появленіемъ, слъ около нея и съ первыхъ же словъ сталъ просить прощеніе за обиду за столомъ при всей столиц.

Онъ сознался ей откровенно въ своемъ приказ въ ту ночь арестовать ее и сослался на дядю, Воронцову и Гудовича, которые постоянно клевещутъ ему на нее.

Государыня, разумется, лучше чмъ кто-либо знала, что случилось съ Петромъ едоровичемъ и какой стихъ нашелъ на него. Она знала отлично, что не пройдетъ и недли, и снова онъ отдастъ приказъ арестовать ее, а, быть можетъ, когда-нибудь и даже скоро подобный приказъ будетъ приведенъ въ исполненіе. Но этими днями надо было воспользоваться. Слишкомъ умна была эта женщина, чтобы не пользоваться всячески всмъ, что посылала ей судьба въ помощь.

Въ тотъ же день вечеромъ, до приглашенію государыни, Петръ едоровичъ снова явился въ ней на чашку чая и нашелъ у нея обоихъ Разумовскихъ, Панина, Дашкову, старика Миниха и нкоторыхъ другихъ. Въ конц вечера государь заявилъ, что онъ давно уже не проводилъ время такъ пріятно съ такими умными людьми, а вс его окружающіе и приближенные только и знаютъ, что пьянствуютъ, только и умютъ, что лгать и играть въ карты. Онъ попросилъ государыню на другой день снова собрать всхъ. Такимъ образомъ, дня четыре къ ряду бывали эти, по выраженію княгини Дашковой, «нечаянные чайные вечера».

Все, что говорилось на этихъ вечерахъ немногими лицами, было сохранено ими втайн, а, между тмъ, здсь и возникла мысль, здсь воскресла мечта государя, здсь была брошена искра въ его душу, отъ которой потомъ загорлся цлый пожаръ.

Искуссно, умно, тонко и льстиво напомнили государю о Шлезвиг, о давнишней вражд голштинскаго дома съ Датскимъ. Почему государыня, Дашкова или братья Разумовскіе заговорили о Шлезвиг и Даніи, было ихъ общей тайной. Почему захотлось имъ начать воевать за маленькое герцогство, — они одни знали.

Минихъ же ораторствовалъ боле всхъ по другой причин: старику полководцу хотлось снова понюхать пороху и, какъ бывало прежде, заставить говорить о себ всю Европу. Онъ зналъ, что въ случа войны онъ будетъ главнокомандующимъ.

Наконецъ, однажды, почти не спавъ нсколько ночей отъ картинъ сраженій, побдъ и подвиговъ, которыя тснились въ голов и смняли одна другую, одна другой кровавй, страшнй и славнй, государь пришелъ къ жен и объявилъ ей, что все ршено! Сдлавъ достаточно для внутренняго спокойствія и счастія Россіи, онъ можетъ, долженъ вспомнить теперь и о счастіи, правахъ Голштиніи, о своихъ обязанностяхъ уже не русскаго императора, а принца Голштинскаго.

На вопросъ его, чтобы жена высказала свое искреннее мнніе, государыня отвчала, что не сомнвается въ полномъ успх, въ цломъ ряд блестящихъ побдъ. Но совтовать объявить войну она, конечно, не возьметъ на себя, враги ея не преминутъ сказать, что она умышленно совтуетъ пагубное для Россіи и императора дйствіе.

Однако, въ тотъ же день вс самые близкіе люди государю, и т, которые бывали у него, и т, которые ршились не показываться нсколько дней, вс узнали о новомъ окончательно ршенномъ предпріятіи, войн съ Даніей.

Дни тоски, болзненной придирчивости къ друзьямъ, болзненнаго миролюбія по отношенію къ своимъ врагамъ прошли, но Шлезвигъ, Данія и война крпко засли въ голов государя.

Два вечера ораторствовалъ появившійся Гольцъ въ кабинет Петра едоровича и, какъ умный человкъ, краснорчиво, убдительно доказывалъ невозможность этой войны. Онъ доказывалъ что наврное мысль эта подсказана государю его врагами, чтобъ удалить его изъ Петербурга и изъ Россіи, дабы за его отсутствіемъ произвести Богъ всть что! Гольцъ привезъ даже два письма своего короля, въ которыхъ Фридрихъ говорилъ о томъ, что онъ готовъ помогать Петру въ дл Шлезвига, но считаетъ всякую войну для русскаго императора, на первыхъ порахъ царствованія, пагубной и немыслимой. Король совтовалъ прежде всего подумать о поздк въ Москву и коронованіи. Принцъ Жоржъ тоже появился, получилъ обратно женину звзду, былъ обласканъ, помирился съ племянникомъ и присоединился тотчасъ къ послу. Но ужь чего Гольцъ не могъ сдлать, то Жоржу и подавно было не по силамъ. Вс они стали надяться, что грезы пройдутъ, какъ прошла его придирчивость, но вс ошиблись…