Петербургское действо

Мра за мрой, указъ за указомъ доказывали, что намреніе государя будетъ приведено въ исполненіе и даже очень скоро, очень энергично и во что бы то ни стало!

Курьеръ государя, тайно отъ всхъ, даже тайно отъ канцлера имперіи поскакалъ въ Германію, въ мсто расположенія корпуса русскихъ войскъ подъ командой Румянцева, и повезъ никому неизвстную депешу.

А, между тмъ, государь крайне любезно обращался съ датскимъ посланникомъ Гаке-Гакстгаузеномъ, и датскій дворъ не подозрвалъ о той гроз, которая надвигается на страну со стороны Россіи.

XI

Еще полнаго мсяца не прошло посл перваго свиданія «Ночи» и юноши въ уборной дома Гольца, а безумный пылъ страсти у своенравной кокетки прошелъ! Бытъ можетъ, влюбленный юноша былъ дйствительно невыносимо ревнивъ, но Маргарита уже искренно начала раскаяваться въ томъ роковомъ шаг, который связалъ ея существованіе съ этимъ «львенкомъ», какъ она его называла.

Вдобавокъ у влюбленнаго было особенное чутье. Къ Гольцу Шепелевъ не ревновалъ ее нисколько, хотя за послднее время посолъ и красавица видались ежедневно и постоянно о чемъ-то совщались и иногда очень долго. Но всмъ поздкамъ Маргариты во дворецъ юноша мшалъ, сколько могъ. Онъ зналъ, какъ и многіе въ Петербург, что государь становился съ каждымъ днемъ все неравнодушне къ замчательной красавиц. Воронцова уже, замтно для многихъ, отходила на второй планъ. A другъ ея, Гудовичъ, возненавидвшій графиню Скабронскую, и грубо обошедшійся съ ней, тоже начиналъ пользоваться меньшимъ благорасположеніемъ государя.

— Ты совсмъ мужикъ! замтилъ ему, Петръ едоровичъ. — Съ женщинами обращаться не умешь! Но боле этого государь ничего объяснить не захотлъ.

Насколько когда-то баронъ Гольцъ былъ занятъ мирнымъ трактатомъ Россіи съ Пруссіей, настолько теперь онъ былъ поглощенъ другимъ дломъ, — расположить государя къ умной и замчательно красивой женщин, конечно, повиновавшейся ему слпо.

И чмъ боле былъ государь милъ и внимателенъ къ Mapгарит, тмъ боле становился невыносимымъ этотъ юноша, искренно, глубоко и чисто любившій ее первою любовью, и тмъ боле раскаявалась она въ своемъ недавнемъ легкомысленномъ поступк. Иногда, хотя смутно, но у Маргариты уже стала являться мысль, какъ бы поскоре разойтись и отдлаться отъ львенка. Но это было, разумется, мудрено. Это былъ не Фленсбургъ. Во-первыхъ, потому, что онъ пользовался большими, чмъ тотъ, правами, а вдобавокъ и потому, что. какъ юноша, не остановился бы ни передъ чмъ. Если бы ему сказали, что онъ будетъ сосланъ въ Сибирь за малйшую огласку его отношеній къ графин Маргарит, то онъ ни минуты не поколебался бы! Все чаще, въ своихъ бесдахъ съ Маргаритой, онъ горячо доказывалъ ей, что сочтетъ святымъ долгомъ убить всякаго, къ кому будетъ имть поводъ ревновать ее. Слова его дышали при этомъ такою искренностью, что Маргарита не могла не врить, и ей становилось еще страшне и, конечно, еще досадне.

Наконецъ, къ затруднительному положенію присоединилось вдругъ нелпое и ужасное происшествіе. Такъ какъ Шепелевъ настоятельно требовалъ отъ Маргариты, чтобы она ежедневно бывала у него по вечерамъ, и это было сопряжено со всякаго рода затрудненіями, то Маргарита ршилась доврить свою тайну, помимо Лотхенъ, еще другому полурусскому лакею, исправлявшему должность швейцара.

И Шепелевъ сталъ появляться уже всякій день въ домъ Маргариты, скрываясь, какъ и прежде, въ большомъ платяномъ шкафу, поставленномъ въ гостиной съ куполомъ, всякій разъ, когда кто либо изъ близкихъ знакомыхъ проникалъ дале маленькой гостиной. Но вскор, благодаря этому шкафу, юноша сталъ оставаться въ дом графини по два дня безвыходно, такъ какъ по вечерамъ они не могли бояться чьего либо визита, ночью, рано утромъ — и подавно… И кто бы могъ подумать, что шкафъ превратился въ квартиру, куда спасался его жилецъ, при появленіи людей или гостей. Одна нмка знала все!.. Каждый день Лотхенъ накрывала столъ, подавала обдъ, или кофе, или ужинъ на два куверта, а затмъ угрюмо и мрачно длала реверансъ и уходила къ себ.

Лотхенъ давно перестала смяться, она ходила темне ночи. Съ перваго же дня она была поражена открытіемъ, что барыня ршилась на такую невроятную глупость: влюбиться въ мальчишку. Съ перваго же. дня Лотхенъ искренно возненавидла Шепелева, потому что онъ сдлался помхой всхъ ея плановъ на счетъ судьбы графини и ея собственной. Первое время она горячо спорила, упрекала и уговаривала друга — барыню, но, наконецъ, ей осталось только одно: молчать и ненавидть Шепелева отъ души.

«Авось этотъ капризъ пройдетъ, мечтала она. Вдь этотъ еще хуже Фленсбурга. Тотъ хоть вліятельное лицо у принца, а этотъ просто щенокъ, красавецъ, правда, но lieber Gott, такихъ въ столиц можно найти нсколько дюжинъ».

Внезапное событіе въ дом все перевернуло…

Однажды поздно ночью, когда влюбленные только-что окончили ужинъ и молчали, такъ какъ давно все было уже переговорено, все было старо, глупо, скучно… кто-то быстрыми шагами прошелъ черезъ маленькую гостиную. Довольно рзко попробовавъ дверь и, найдя ее запертой, смлая рука стала стучать.

Маргарита смутилась, догадавшись, что это не Лотхенъ и, совершенно не понимая, кто среди ночи, предполагая, что она давно спитъ, сметъ такъ стучать. Вдругъ за дверью раздался голосъ камердинера, француза Эдуарда, который громко кричалъ:

— Madame! Madame! Ouvrez-moi!

Шепелевъ моментально скрылся въ большой шкафъ, но при этомъ, отъ смущенія и неожиданности, забылъ на стул снятый мундиръ.

Маргарита отворила. На порог появился Эдуардъ, нсколько взволнованный, блдный и выговорилъ:

— Moneienr le comte n'est plus! Онъ скончался.

Маргарита перемнилась въ лиц и стояла, не шевелясь, пораженная извстіемъ. Полтора года ожидала она смерти мужа и все-таки была теперь поражена. Она окаменла на мст, тяжело переводя дыханіе.

Эдуардъ въ то же время обвелъ глазами всю комнату и, не смотря на свое душевное состояніе, поневол замтилъ и забытый мундиръ преображенца, и главное, два куверта на стол. Онъ вдругъ злобно усмхнулся и выговорилъ:

— Ma foi! C'est beau! Un d'efunt par la un amant par ici!..

Маргарита настолько была поражена извстіемъ и смущена замчаніемъ Эдуарда, что не нашлась даже отвчать. Врный лакей снова усмхнулся грустно, пожалъ плечами и пошелъ на верхъ.

Шепелевъ, догадавшись, что свидтеля уже нтъ, вышелъ и нашелъ Маргариту среди комнаты молчаливую и встревоженную.

— Что такое? спросилъ онъ. — Что онъ говорилъ?

— Мужъ умеръ! тихо произнесла Маргарита.

Шепелевъ ахнулъ, но черезъ секунду взялъ ее на руку и выговорилъ:

— Ну, такъ что-жъ? Богъ съ нимъ! Царство небесное! Намъ же лучше!..

Маргарита все молчала и не подымала глазъ. Юноша потянулъ ее въ себ и поцловалъ въ лицо. Она сразу пришла въ себя и легко вскрикнула:

— Что ты! Теперь! Въ эту минуту!

И, быстро окинувъ глазами комнату, она прибавила тихо:

— Даже страшно! Да, да! Ей-Богу, страшно! Послушай…

И посл минутнаго колебанія Маргарита прибавила:

— Мн страшно!

— Чего? изумился Шепелевъ.

— Мн страшно! полубезсмысленно, но съ дтской интонаціей въ голос повторяла Маргарита.

Шепелевъ сталъ разспрашивать ее, но она сла на диванъ, задумалась глубоко, не слушала его и не отвчала.

Мысли Маргариты улетли далеко. Она невольно вернулась мысленно въ свое прошлое, въ т дни, когда молодой красивый бояринъ безъ ума влюбился въ нее въ Карлсбад и, наконецъ, не смотря ни на что, далъ ей свое имя, далъ состояніе и изъ положенія мщанки и вдобавокъ авантюристки, поставилъ ее въ возможность сдлаться первой придворной дамой русскаго императора.

Когда онъ былъ живъ и желтый, худой лежалъ въ маленькой душной комнат съ затхлымъ, аптечнымъ воздухомъ, онъ былъ для нея тяжелой ношей и ей было его не жаль. Когда онъ, давно тому назадъ, сталъ упрекать ее во многомъ, за что имлъ право упрекать, она выслушала его холодно, улыбнулась презрительно и насмшливо и, спустившись къ себ внизъ, выговорила въ первый разъ:

— Какъ это скучно! Когда же онъ умретъ!?

Съ этого дня она перестала ходить къ мужу и боле его не видала.

Она не сказала себ, что боле не пойдетъ! это вышло какъ-то само собой! Каждый день откладывала она свой визитъ къ больному, и день за день, недля за недлей, прошло странно много времени! Вспомнишь теперь, — кажется невроятнымъ! Почти не врится! Изо дня въ день, прошло полгода, что она не была на верху. Какъ это случилось, Маргарита сама теперь не понимала.