Петербургское действо

«Вотъ наказаніе! повторялось у ней гд-то на сердц безъ конца. Огласка! И притомъ самая страшная, самая невроятная! Когда будутъ объ этомъ говорить, то никто врить не будетъ. Все это случилось само собой. И какъ просто случилось! Да, это онъ мститъ мн чрезъ Эдуарда». Въ комнату вошли два священника и поклонились ей. Маргарита съ ужасомъ оглядла ихъ, соображая, что теперь, въ комнат до ночи не будетъ ни минуты свободной, чтобы безъ свидтелей освободить офицера. Какъ пережить этотъ день? Дожить до ночи? Хлопотавшая любимица вошла, наконецъ, къ барын и опустилась передъ ней на колни. Лотхенъ, видя графиню въ смущеніи, молча начала руками гладить по ея лежащей рук.

— Что же вы, liebe Gr"afin, выговорила она, наконецъ:- Богъ съ нимъ! Мы давно ожидали. Вы теперь свободны.

— Да, Лотхенъ. Но онъ здсь! шепнула Маргарита.

— Кто? не поняла Лотхенъ.

— Онъ здсь, Шепелевъ.

Лотхенъ разинула ротъ, раскрыла широко глаза, поняла, но думала, что не понимаетъ.

— Онъ здсь! шептала Маргарита, — не усплъ уйти. Въ шкафу. Пойми, что изъ этого будетъ!

Лотхенъ вскрикнула такъ же, какъ, нсколько часовъ назадъ, при извстіи Эдуарда о смерти графа. Она подумала мгновеніе, встала и вышла.

Между тмъ, мысли юноши въ шкафу, душномъ и темномъ, были совершенно противоположны мыслямъ Маргариты. Шепелеву казалось его приключеніе настолько невроятнымъ, что онъ готовъ былъ смяться, если бы не боялся, что его смхъ услышатъ. По шуму шаговъ, звуку голосовъ, по нсколькимъ отдльнымъ фразамъ, которыя онъ поймалъ на лету, онъ догадался что произошло въ этой комнат, гд, нсколько часовъ назадъ, они спокойно бесдовали за ужиномъ. Впрочемъ, Шепелевъ былъ убжденъ. что Маргарита съуметъ его освободить, а съ другой стороны, если бы даже и случился скандалъ, то это не пугало юношу.

Черезъ нсколько минутъ Лотхенъ прибжала къ графин, вызвала ее въ другую горницу и объявила: Эдуардъ прямо грозится вывести офицера изъ шкафа въ ту минуту, когда съдутся вс гости. Маргарита едва устояла на ногахъ.

— Позови его! воскликнула она черезъ нсколько минутъ. — Позови его!

Маргарита сла и закрыла лицо руками. Надо было унизить ея передъ лакеемъ.

Французъ явился, догадываясь, зачмъ графиня вызываетъ его. Она ожидала увидть нахальное лицо и ошиблась.

— Эдуардъ! произнесла Маргарита спокойно:- вы, вроятно, хотите денегъ, Вы хотите, чтобы я выкупала у васъ мою честь? Я согласна. Сколько хотите вы, чтобы все устроить?

— Rien, madame la comtesse! Rien! спокойно отвчалъ Эдуардъ.

— Однако, чего же вы хотите? Я не понимаю, что вамъ нужно? Я вамъ повторяю, я не обману васъ, сдлайте все, устройте и берите, что хотите.

— Я ничего не хочу! былъ снова отвтъ Эдуарда.

— Что же вамъ нужно? За что жъ вы меня губите?

Эдуардъ помолчалъ немножко, лицо его изъ суроваго стало грустное, и онъ выговорилъ тихо:

— Je veux venger mon bienfaiteur! Отомстить за единственнаго человка, котораго любилъ, какъ отца родного! Французъ говорилъ такъ спокойно, что чувствовалось по невол, что вся его затя давно и окончательно ршена и ничто на него не подйствуетъ.

— Я васъ велю сейчасъ же выгнать изъ дому! вспыхнула Маргарита, поднимаясь съ своего мста. — Вы забываете, что вы лакей!

— Напрасно начинать исторію. Я тотчасъ же выведу l'amant le madame la comtesse! холодно отвчалъ Эдуардъ. — И все равно будетъ то же, тотъ же скандалъ.

Маргарита сообразила, что надо ршаться скорй. Она бы не поврила, но лицо его, взглядъ его были еще краснорчиве. Когда онъ говорилъ, что выведетъ l'amant de madame, то по лицу его можно было видть, что онъ это сдлаетъ.

«Вдь сейчасъ начнутъ съзжаться!» вдругъ подумала Маргарита. И какъ-то взмахнувъ руками, будто ршаясь броситься въ пропасть съ какого-нибудь обрыва, она кинулась снова въ гостиную, гд былъ покойникъ. Подбжавъ къ Іоанну Іоанновичу, она порывисто, нервно, едва переводя дыханіе, потащила его за собой въ маленькую гостиную.

— Ддушка! воскликнула она — помогите! Посл все скажу. Помогите! Я пропала.

— Что ты? Что? растерялся и отчасти перепугался Іоаннъ Іоанновичъ, думая по лицу внучки, что она сошла съ ума или тоже вдругъ смертельно заболла и умираетъ.

— Здсь въ шкафу, — указала Маргарита рукой на гостиную, и рука ея страшно дрожала. — Тамъ офицеръ! Офицеръ! Поймите! Тотъ, вы знаете… Шепелевъ. Помогите!

Старикъ разинулъ ротъ, и такъ растопырилъ руками, что выронилъ свою табакерку на полъ.

— Какъ? Что? пролепеталъ Іоаннъ Іоанновичъ и, поднявъ табакерку, застылъ, олицетворяя собой вопросъ.

— Въ шкафу спрятанъ былъ… Спасите меня! Офицеръ! Надо… Надо…

Іоаннъ Іоанновичъ, наконецъ, понялъ, сообразилъ, все взвсилъ и, вдругъ разведя руками еще боле, поклонился внучк въ поясъ.

— Спасибо, внучка! Разодолжила. Ай, да… Ай, да… Ай, да финтъ!

— Ахъ, ддушка! Помогите! Вы понимаете, что будетъ! Я посл все объясню.

— Чего же тутъ объяснять! Само собой понятно! Вчерась заночевалъ, да на похороны безъ приглашенія и попалъ… Ну, финтъ, цыганочка, не ожидалъ. Да этакого на моей памяти не бывало, а мн семь десятковъ. На стол покойникъ, а въ шкафу-то любовникъ! Ну будетъ Питеръ еще сто лтъ стоять — и до такого финта не достоится!

— Ддушка! уже съ отчаяніемъ воскликнула Маргарита. — Хотите-ли вы мн помочь? Сейчасъ съдутся. Эдуардъ грозится выпустить его при всхъ, нарочно…

— Ну, это онъ вретъ! вдругъ разсердился старикъ. — Я его, лакея… убью. Но, вотъ что, внучка, радъ бы я, но сама посуди, вдь сдлать-то ничего нельзя. Только и можно, что попросимши у батюшекъ извиненія, выпустить его при нихъ. Лучше при нихъ, чмъ передъ всмъ Питеромъ позорище устраивать, совсмъ скоморошество выйдетъ.

Между тмъ, Маргарита давно опустилась на ближайшее кресло, опустила голову на руки и не отвчала ничего.

Іоаннъ Іоанновичъ стоялъ на одномъ мст, какъ-то семенилъ ногами, потомъ вдругъ будто разсердился на себя и быстро пошелъ въ гостиную, гд былъ покойникъ.

«Вотъ онъ шкапище-то! Какъ въ немъ не прятать! Домъ цлый! Въ немъ жить можно»! подумалъ онъ, останавливаясь. «Фу! Создатель! Вотъ финтъ, такъ финтъ!»

Между тмъ, священники, дьяконы, дьячки и еще два какіе-то причетника уже распоряжались въ гостиной, какъ если бы они наняли теперь этотъ домъ и эти горницы для себя. Въ каждомъ движеніи каждаго изъ нихъ чувствовалась хозяйская самоувренность.

Іоаннъ Іоанновичъ вдругъ усмхнулся, обернулся къ нимъ и вымолвилъ, почесывая за ухомъ: